Гвен Винн. Роман реки Уай - Рид Томас Майн - Страница 40

Глава тридцать первая

Сдавленный крик

Все это время Уингейт не произносит ни слова, хотя тоже замечает фигуру в павильоне. Он сидит лицом в ту сторону и поэтому не может ее не видеть. И легко догадывается, кто это. Если бы у него были сомнения, поведение пассажира их развеяло бы.

– Мисс Винн, конечно, – говорит он про себя, но вслух не произносит ничего.

Повернувшись к патрону, он видит, что тот сидит повесив голову и не обращает внимания на руль. Но лодочник по-прежнему воздерживается от замечаний. В такие минуты капитан не потерпит его вмешательства. Поэтому молчание продолжается.

Но недолго. В голову лодочнику приходит мысль, и он решается заговорить о погоде. Делает он это из добрых побуждений – видит страдания пассажира, – но у него есть и другая причина. Он говорит:

– Нас ожидает очень сильный дождь, капитан.

Капитан отвечает не сразу. Он по-прежнему в плохом настроении, погружен в свои мысли, и слова кажутся ему бессмысленными, словно далекое эхо.

Немного погодя он соображает, что с ним заговорили, и спрашивает:

– Что вы сказали, Джек?

– Что нас ждет сильный дождь. Вода и сейчас стоит высоко; но скоро она зальет луга.

– Почему вы так считаете? Я ничего не замечаю. Конечно, небо в облаках; но так уже все последние несколько дней.

– Не небо говорит мне это, капитан.

– Что же тогда?

– Хикволл .

– Хикволл?

– Да, он кричал весь день и весь вечер, особенно громко на закате. А после его криков всегда много дождя.

Райкрофт, заинтересовавшись, на время забывает о своем горе. Он спрашивает:

– Вы говорите загадками, Джек. Во всяком случае для меня. Что это за барометр, в который вы так верите? Зверь, птица или рыба?

– Это птица, капитан. Мне кажется, джентльмены называют его дятлом, но в наших краях он известен под названием хикволл.

Написание слова передано в соответствии с произношением Джека: слово это произносится по-разному.

– Он предупреждает о дожде, как погодное стекло, – продолжает Джек. – Если он так смеется большую часть дня, можно ждать непогоды. К тому же и совы кричали. Пока я вас ждал, сова все время пролетала мимо меня и кричала, как будто мало мне неприятных мыслей. Они всегда прилетают, когда у тебя горе, словно хотят сделать еще хуже. Слышите! Вы слышали, капитан?

– Слышал.

Они говорят о звуке, который донесся до них снизу – снизу по течению реки.

Оба проявляют признаки возбуждения, особенно лодочник: ибо звук похож на женский крик в отчаянии. Далекий крик, как тот, что Джек слышал в ночь после расставания с Мэри Морган. Теперь он знает, что тогда слышал, должно быть, крик тонущей Мэри. И часто думает, что мог бы тогда спасти ее. Неудивительно, что с такими воспоминаниями услышанный звук приводит его в возбуждение.

– Это не хикволл и не ушастая сова, – произносит он шепотом.

– А как по-вашему, что это было, – спрашивает капитан, тоже негромко.

– Это женский крик. И со стороны Корта!

– Да. Крик доносился оттуда.

– Я почти готов повернуть и посмотреть, что случилось. Что скажете, Уингейт?

– Прикажите, сэр! Я готов.

Лодочник уже опустил весла в воду и держит их там, но Райкрофт пребывает в нерешительности. Оба прислушиваются, затаив дыхание. Но женский ли это был голос или звук имел другой источник, больше они его не слышат; только монотонный шум реки, печальные вздохи ветра в деревьях на берегу и отдаленный гром, подтверждающий предсказание птицы.

– Наверно, кто-нибудь из служанок, – размышляет вслух Джек. – Слишком много выпила и упала. Там есть одна француженка, она здорово напилась еще до моего ухода. Капитан, я думаю, мы можем продолжать.

Лодочник не забывает о дожде: ему совсем не хочется промокнуть.

Но говорят они напрасно. К этому времени лодку по течению отнесло назад, почти к самому началу бокового русла, и им снова виден павильон наверху. Там темно и никого не видно. Лампы догорели, или кто-нибудь из слуг их погасил.

– Она уже ушла, – думает про себя Райкрофт. – Лежит ли кольцо по-прежнему на полу? Или она его взяла с собой? Я бы многое дал, чтобы узнать это.

Он видит свет в окне второго этажа – это, несомненно, ванная. Гвен, наверно, там, раздевается перед сном. Может быть, стоит перед зеркалом, которое отражает великолепную фигуру. Когда-то ему разрешалось держать ее в своих объятиях. Как его возбуждало это ощущение! И больше никогда ему не испытать его! Ее лицо в зеркале – какое на нем выражение? Печаль или радость? Если печаль, она думает о нем; если радость – о Джордже Шенстоне.

И при этих мыслях к нему возвращается ревность, и он говорит лодочнику:

– Гребите, Уингейт! Гребите сильней, давайте побыстрей возвращаться домой!

Снова лодка поворачивается носом вверх по течению, и очень долго сидящие в ней молчат – только изредка гребец и рулевой обмениваются замечаниями относительно управления лодкой. Оба задумались – каждый думает о своем горе. Наверно, никогда лодка не несла мужчин с более тяжелым сердцем и печальными воспоминаниями. В степени горечи между ними не очень большая разница. Возлюбленная, почти невеста, оказавшаяся неверной, кажется такой же потерянной, словно ее отняла смерть.

Когда «Мэри» сворачивает к заводь, обычное место ее причала, и они выходят из лодки, разговор возобновляется. Лодочник спрашивает:

– Я вам завтра нужен, капитан?

– Нет, Джек.

– А когда я вам понадоблюсь? Прошу простить этот вопрос, но молодой мастер Пауэлл был здесь сегодня днем. Он спрашивал, могу ли я отвезти его с другом до самого пролива. Рыбалка, или охота на уток, или еще что-то в этом же роде. И они хотят нанять лодку почти на всю неделю. Но если вы скажете слово, им придется поискать кого-то другого. Поэтому я и спрашиваю, когда снова вам понадоблюсь.

– Может быть, никогда.

– О! Капитан, не нужно так говорит! Я не о плате забочусь, хотя вы платите очень щедро. Поверьте, дело не в этом. Можете получить меня и «Мэри» бесплатно – и сколько вам угодно. Но мысль о том, что я никогда больше вас не повезу, меня печалит. Может, больше, чем вы считаете, капитан.

– Больше, чем я считаю? Это невозможно, Джек. Мы слишком много времени провели вместе, чтобы я подозревал у вас жажду наживы. Может, ваша лодка мне больше никогда не понадобится и мы с вами не увидимся, но не думайте, что я когда-нибудь вас забуду. А теперь возмите это в благодарность за службу – и в качестве сувенира.

Лодочник чувствует, как ему в руку вкладывают листок бумаги; громкий шорох свидетельствует, что это банкнота. Ему дали десять фунтов; но он в темноте этого не видит, считает, что банкнота пятифунтовая, и все же думает, что это слишком много. Ведь это помимо обычной платы.

Делая вид, что возвращает деньги – он на самом деле намерен их вернуть, – лодочник протестующе говорит:

– Не могу взять, капитан. Вы уже за все очень щедро заплатили.

– Ерунда! Ничего подобного я не делал. К тому же это не за работу. Это вам – всего лишь маленький douceur (Чаевые, фр. – Прим. перев.), чтобы вы купили подарок доброй женщине в вашем доме. Я думаю, она сейчас спит?

– В таком случае я принимаю. Но мама огорчится, узнав о вашем отъезде: она очень высокого мнения о вас. Не позволите ли разбудить ее? Она хотела бы с вами попрощаться и поблагодарить за щедрый подарок.

– Нет, нет! Не тревожьте милую пожилую леди. Утром передайте ей мою благодарность и прощальный привет. Скажите, что когда я вернусь в Херефордшир – если вернусь, – мы с ней обязательно увидимся. А что касается вас, то даю вам слово: если мне когда-нибудь придется плавать по этой реке, то в лодке, которая называется «Мэри», и с лучшим лодочником Уая.

Хотя Джек Уингейт скромный малый, он не делает вида, что не понял комплимент, но принимает его и отвечает:

– Я назвал бы это лестью, капитан, если бы слова исходили от кого-нибудь другого. Но я знаю, что вы всегда говорите то, что думаете, и именно поэтому мне печально, что вы уезжаете. Мне так тяжело было потерять бедную Мэри; и с вами расстаться тоже тяжело. До свидания!