Гвен Винн. Роман реки Уай - Рид Томас Майн - Страница 39

– Если вы хотите конца, пусть так и будет!

– Да, пусть будет!

И они расстаются без дальнейших слов. Он, будучи ближе к двери, выходит первым, не обращая внимания на кольцо с бриллиантами на полу.

Она тоже о нем не думает и не притрагивается к нему. Даже если бы это был Кохинор, ей было бы все равно. Большая драгоценность – единственная любовь жизни – грубо раздавлена, и с разрывающимся сердцем она опускается на скамью, закрывает лицо шалью и плачет, пока ткань шали не пропитывается слезами.

Приступ проходит, она встает и стоит, опираясь на перила, глядя наружу и прислушиваясь. В темноте она ничего не видит, но слышит скрип весел в уключинах; они поднимаются и опускаются регулярно; она слушает, пока звуки становятся неразличимы, сливаются с вздохами реки, дыханием ветерка и голосами ночной природы.

Она может никогда больше не услышать его голос, не увидеть его лицо!

При этой мысли она с болью восклицает:

– Такой конец! Это слишком…

Но не заканчивает. Дальнейшие ее слова сменяются вскриком, но рот ей тут же зажимают, и она замолкает, словно онемевшая или мертвая!

Но не по воле Господа. Теряя сознание, она чувствует, как ее охватывают сильные руки, и знает, что стала жертвой насилия.

Глава тридцатая

Ошеломленный и молчащий

Внизу, у пристани, на скамье лодки сидит молодой лодочник и ждет своего пассажира. Он тоже был наверху, в доме, там его гостеприимно накормили. Но слишком свежа его утрата, пирушка слуг его не привлекла, напротив, только еще больше опечалила. Даже упрашивания французской femme de chambre не смогли его удержать; и, убегая от них, он вернулся в свою лодку задолго до того, как ожидал, что потребуются его услуги.

Сидя с трубкой в зубах – Джек тоже приверженец табака, – он пытается как можно лучше убить время; получается плохо: он по-прежнему горюет. И сейчас, без малейших перерывов, он думает о той, кто спит последним сном на кладбище у переправы Рага.

И вот посреди этих печальных размышлений он слышит звук, который заставляет его насторожиться и на одно-два мгновения забыть о своем горе. Это звук опускаемого в воду весла; но такой легкий, что только его уши, привыкшие различать самые слабые шумы, способны его услышать и сказать, что это. Впрочем, он не сомневается в услышанном и про себя говорит:

– Интересно, какая лодка может быть на реке в такое время ночи – или лучше сказать утра? Туристы так рано? Нет, не может быть. Похоже, Джек Демпси опять охотится на лососей! Ночь такая темная – как раз для такого мошенника, чтобы он смог заняться своим делом.

И при этом рассуждении темная, как сама ночь, тень падает ему на лицо.

– Да, коракл, – продолжает он. – Это был удар весла о воду. Но не обычная лодка, иначе я бы услышал удар об уключины.

Но в этом лодочник ошибается. Не коракл плывет по реке, а лодка с парой весел. А «удара об уключины» нет потому, что весла приглушены. Будь он в главном русле, в двухста ярдах отсюда, он увидел бы саму лодку с тремя людьми в ней. Но лишь на мгновение, потому что в следующее лодка исчезает под нависающими кустами и прижимается к берегу.

Вскоре она касается terra firma (Суша, лат. – Прим. перев.), и люди выходят из нее. Двое направляются к Ллангоррен Корту, третий остается в лодке.

Тем временем Джек Уингейт в своем скифе продолжает прислушиваться; но поскольку больше ничего не слышит, вскоре перестает думать об этом легком звуке и снова предается своему горю и вспоминает о той, что лежит на церковном кладбище. Если бы только он знал, как тесно связаны эти два обстоятельства – кладбище и лодка, – он бы не оставался в своей.

Наконец он с облегчением слышит доносящиеся от дома голоса – призыв экипажей, – говорящие, что бал кончается. Еще приятней ему слышать хлопанье дверей и непрерывный рокот голосов; все это говорит ему, что общество разъезжается.

Примерно с полчаса шум стоит непрерывный; затем наступает перерыв, и Джек прислушивается к другим звукам – шагам на ведущей к маленькой пристани лестнице. Это должен быть его пассажир, теперь его можно ожидать каждую минуту.

Однако вместо шагов он слышит голоса вверху, они доносятся со стороны летнего домика. И в этом ничего удивительного. Не впервые он их слышит и в аналогичных обстоятельствах; вскоре он даже узнает голоса. Но впервые замечает в них новые нотки – нотки удивления и гнева.

– Мне кажется, они ссорятся, – говорит он самому себе. – Удивительно! Что-то пробежало между ними на балу. Может, ревность? Я не удивился бы, если это из-за молодого мастера Шенстона. У капитана точно нехорошие мысли насчет него. Но если бы он посмотрел глазами разумного человека, забыл бы всякие такие мысли. Конечно, он влюблен и не может посмотреть разумно. Она так же влюблена в него, как он в нее, если не сильнее. Что ж, это одна из любовных ссор, а любовные ссоры быстро проходят. Горе мне! Я хотел бы…

Он мог сказать: «Я хотел бы, чтобы это была ссора между мной и Мэри», но слова застыли у него на устах, а по щекам потекли обжигающие слезы.

К счастью, на горе у него нет времени. Наконец слышатся шаги на лестнице, которых он так долго ждал; не твердые, как обычно, но словно шаги пьяного!

Но Уингейт не верит, что капитан пьян. Он знает, что тот очень воздержан и не увлекается выпивкой. Он никогда не видел его нетрезвым; и не увидит, особенно в такую ночь. Вероятно, это имеет отношение к гневным речам наверху, которые он слышал, или к чему-то предшествующему.

Рассуждения лодочника заканчиваются: на причале появляется его пассажир. Он останавливается лишь для того, чтобы спросить:

– Вы здесь, Джек?

Вопрос объясняется абсолютной темнотой.

Получив утвердительный ответ, он ощупью пробирается по каменистому берегу, покачиваясь, как пьяный. Но это не пьянство, а результат все еще звучащего у него в ушах резкого ответа. Он как будто в каждом порыве ветра слышит доносящееся сверху: «Да, пусть будет!»

Он знает, где должен быть скиф: там, где он его оставил, рядом с прогулочной лодкой. Бухточка недостаточно велика, чтобы вместить обе лодки, и, чтобы добраться до своей, он должен перейти через другую, пройти по скамье «Гвендолин».

Ступая в прогулочную лодку, вспоминает ли он, с какими мыслями сделал это в первый раз, когда расправился с хулиганами из Форест Дина? Или он все еще в гневе против той, чье имя носит лодка? Ни то ни другое. Он слишком возбужден и смятен, чтобы думать о прошлом; думает только о черном и горьком настоящем.

По-прежнему пошатываясь, садится он на кормовую банку скифа и приказывает лодочнику оттолкнуться. Тот молча выполняет приказ. Джек видит, что капитан расстроен, и догадывается о причине; он, естественно, понимает, что самому ему лучше в такое время помолчать. Поэтому он ничего не говорит, но, пригнувшись к веслам, выводит лодку в основное русло.

Если оглянуться, можно еще увидеть вверху очертания павильона. Капитан Райкрофт оглядывается через плечо; сидя за рулем, он лицом повернулся в противоположную сторону. В павильоне по-прежнему горит тусклый свет. Он видит очертания фигуры, силуэт женщины, которая стоит у перила, как будто смотрит вниз.

Он знает, кто это: это может быть только Гвен Винн. Как хорошо для них обоих было бы, если бы он знал, о чем она сейчас думает. Если бы знал, вернулся бы назад, и эти двое снова были бы вместе – может, никогда больше не расставались бы.

Но тут, словно зловещее предзнаменование, павильон скрывается за утесом из песчаника, и капитан Райкрофт уплывает с сердцем, темным и тяжелым, как камень.