Остров Русь - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 28

– Ты эхо? – крикнул он с надеждой на обратное.

– Не-а, – отозвался некто.

– Где ж ты есть? – возликовал Иван.

– Здеся я, – раздалось совсем близко, и из-за кочки позади него высунулось зеленое глазастое девичье личико.

– Кто ты, девица крас… э-э-э… зеленая?! – вскричал Иван радостно.

– Русалки мы болотные, – кокетливо заявила та, продолжая опасливо выглядывать из-за кочки.

– Кикимора! – догадался Алеша.

– Фу, какой невежливый, – поморщилась та. – Говорю же – русалки мы, только воды проточной не уважаем.

– Зовут-то тебя как, русалка болотная? – поинтересовался Иван, боясь, что та, обидевшись, исчезнет снова, и что есть мочи подмигнул Алеше.

– Лизаветой звать, – жеманно ответила кикимора, поднимаясь и выходя из-за кочки. – Для своих – Лиза я. – И глазки потупила.

– Бедная Лиза, – сказал Алеша жалостливо. – Ты ж промокла вся.

– Какой миленький, – хихикнула Лиза, осторожно коснулась Алешиной кольчуги и тут же пальчик отдернула. – Что мокрая, то это, мон шер, для меня удовольствие одно. А за участие – мерси тебе, добрый молодец. – И книксен сделала.

Алеша неожиданно порозовел и ответил тихо:

– Я не добрый молодец, а богатырь. Алешей кличут.

Кикимора всплеснула руками:

– Ах, пардон, пардон, не извольте гневаться… Уж не Поповичем ли Алешей вы будете?

– Им, – признался Алеша, краснея еще гуще.

Во время этого диалога Иван, Кубатай и Смолянин почувствовали себя неловко. Так, словно незваными в чужую комнату вошли.

– Кхе! – кашлянул Иван, чтобы привлечь к себе внимание.

– Ой, что это я все разговариваю, разговариваю, – засуетилась кикимора. – Вы ж устали небось с дороги, кушать хотите?

– Спасибо, Лизавета, но не голодны мы, – ответил Иван как мог галантно. – К Кащею мы идем. Биться. Не проводишь ли?

– Все, что хочешь, проси, мон шер, только не этого, – молвила кикимора. – Уж коли попали сюда – считай пропали.

– А пошто так? Ты выведи!

– Выведу, и опять одной век коротать? Лучше я вас к себе на дно затяну. Будем там жить-поживать, песенки распевать, в преферанс поигрывать. Глядишь, и приглянусь кому из вас. А он – мне, стало быть. И кикиморы, между прочим, любить умеют.

– Лиза, не губи! – взмолился Иван. – Хочешь – топи нас, только на обратном пути. А с Кащеем сразиться мы должны.

Кикимора насупилась, что-то в уме прикидывая, потом сказала решительно:

– Значит, так. Оставьте мне Алешу-богатыря, остальных выведу. Возвращаться будете, там и порешим, отпущу я его аль наоборот – и вас к себе заберу!

– Да ты что, Лиза, мелешь-то? – возмутился Иван. – Как же мы Алешу оставить можем? Да и сам он не согласится!

– Эх, была не была, – торопливо сказал Алеша. – Жена у меня оказалась лягушкой, будет теперь кикимора в подружках. Ступайте, братцы. На обратном пути свидимся.

– Оревуар, стало быть! – радостно взвизгнула кикимора и тут же с Алешей вместе в топь и провалилась. А перед оставшимися путниками вздыбились из болота кочки одна за одной, прямой линией на сухое выводящие. Как ни тяжко было Ивану Алешу оставлять, да не время горевать. Смахнул он слезу да и поскакал по кочкам. Следом – Смолянин, а за ним и Кубатай, сабелькой басурманской позвякивая.

Глава седьмая,

в которой победа не радует

Доскакав до сухого места, путники в изнеможении упали на траву. Отдышавшись, Иван молвил:

– Что ж, друзья мои, Кубатай да Смолянин, честно скажу, спокойнее мне было бы, коль не вы, а братья-богатыри со мной к Кащею бы пришли. Но, видать, судьбы не выбирать. Без вас-то, в одиночку, уж точно пропаду.

Сказав это, встал Иван и далее двинулся. За ним, след в след, спутники его.

Вначале шли они молча, по сторонам опасливо оглядываясь. Нет ли поблизости вражьих лазутчиков или чудовищ диковинных, агрессивных? Но враги не показывались, а молчать в дороге – самое последнее дело. Помялся Иван-дурак да и попросил:

– Кубатай! Ты же и сам боян немножко… Не споешь ли нам былинку веселую, походную, где про путь-дорожку речь идет? Сразу нам песня сил прибавит, воевать да жить поможет, скучать не даст никогда!

Польщенный Кубатай откашлялся, погладил бородку и сказал:

– Почему бы не спеть? Баритон у меня славный, колоратура приятная. А песен я знаю – море… Сейчас…

Несколько минут он шел, мурлыча себе под нос мелодию, а потом неожиданно тонким голосом запел:

Удивленный дурак посмотрел на Смолянина. Но и толмач разинув рот внимал чудной песенке мудреца. А тот вприпрыжку, то забегая вперед, то возвращаясь к спутникам, пел:

Бесшабашное веселье охватило дурака. Не беда, что в песне пелось про неведомую страну Африку. Видать, и там все, как у людей: небо и горы, кашалоты и обезьяны… Сорвав на ходу с дерева банан, немножко зеленый, но все равно вкусный, Иван подхватил песенку. А следом, не в такт, но искренне, стал подпевать Смолянин:

Спутники не сговариваясь остановились, обнялись и запели припев. Вполголоса, но грозно и жизнеутверждающе:

Иван-дурак посмотрел на мудреца, смущенно потрогал его зеленые волосы и сказал:

– Ох полюбился ты мне, мудрец! Умен, как князь Владимир, красив, как Красно Солнышко… Если б еще волосы не зеленые были!

– Какие есть! – обиделся мудрец.

– Ладно, зеленые волосы не беда, мы не расисты, – рассудил Иван. – За песню спасибо, хоть и не все в ней понятно, но веселей на душе стало.

– Я еще много чего знаю! – похвастался мудрец. – Вот, например… В Африке разбойник, в Африке злодей! В Африке ужасный Бармалей!

– У нас тоже злодей есть, Кащей Бессмертный, – согласился Иван. – А че ты все про Африку поешь? Родом оттуда али че?

Кубатай захихикал, глядя на Смолянина. Тот ухмыльнулся.

– Да нет, я не из Африки, – сказал наконец Кубатай. – Просто понравилась она мне очень, вот и выучил про нее разные песни да стишки.

…Вскоре, издалека уже, увидел Иван возвышающийся над деревьями мрачный серый замок.

– Не замок ли то Кащеев? – спросил Иван, не замедляя шага.

– Кря-кря! – ответил за его спиной Смолянин.

– Кубатай, – спросил Иван не оборачиваясь, – это он по-вашему, по-басурмански?

– Не-у, – ответил Кубатай, – то есть, э-э-э, м-мяу!

Иван остановился как вкопанный и оглянулся. Позади вместо спутников его, пораженно глядя друг на друга, стояли серая в оранжевую крапинку утка и пушистый, черный с зеленоватой проседью кот. Возле кота – сабелька с перевязью валялась.