Вторжение - Лукин Евгений Юрьевич - Страница 2

Старший сержант Царапин грозно развернулся на вертящемся табурете и упер кулаки в колени.

– Лев-ша! – зловеще грянул он. – На по-ост… бе-гом… марш!

На лице Левши отразился неподдельный ужас. Он подхватился, метнулся к выходу и, грохоча ботинками, ссыпался по лесенке. Лязгнула бронированная дверца, и все стихло.

– Дитё дитём… – смущенно сказал Царапин. – Зимой дал я ему совковую лопату без черенка – дорожку расчистить. Пришел посмотреть – а он сел в лопату и вниз по дорожке катается… Таких не рожают, а высиживают!

– «Старт», ответьте «Управлению»! – включился динамик.

– Ну, наконец-то! – Акимушкин схватил микрофон. – Слушает «Старт»!

– Информирую, – буркнул Мамолин. – Границу пересекали три цели. Повторяю: три. Но в связи с тем, что шли они довольно плотным строем… Видимо, цель-три оказалась в непосредственной близости от зоны разрыва второй ракеты, была повреждена и, следовательно, тоже уничтожена. Пока всё. Готовность прежняя. «Старт», как поняли?

– Понял вас хорошо, – ошеломленно сказал Акимушкин. С микрофоном в руке он стоял перед пультом, приоткрыв рот от изумления.

– Вот это мы стреляем! – вскричал он и перекинул тумблер. – «Шестая пушка», ответьте «Кабине»!

Жоголев откликнулся не сразу.

– Мамолин утверждает, что мы двумя ракетами поразили три цели, – сообщил Акимушкин. – И как тебе это нравится?

– Два удара – восемь дырок, – мрачно изрек Жоголев. – Слушай, у тебя там прикрытие прибежало? Люди все на месте?

Царапин оглянулся на Акимушкина.

– У меня, Валера, вообще никто не прибежал, – сдавленно сказал тот. – Что будем делать?

– В штаб сообщил?

– Да нет связи со штабом! И послать мне туда некого! Не дизелиста же!..

– Ч-черт!.. – сказал Жоголев. – Тогда хоть Мамолину доложи. У меня нет двоих…

– Царапин, – позвал Акимушкин, закончив разговор. – Когда в штаб звонил – какие гудки были? Короткие? Длинные?

– Никаких не было, товарищ лейтенант. На обрыв провода похоже… – Царапин не договорил, встрепенулся, поднял палец. – Тише!..

Грохнула дверца капонира, по бетону гулко прогремели тяжелые подкованные ботинки, фургон снова вздрогнул на рессорах, и в кабину ворвался ефрейтор Петров – бледный, без головного убора. В кулаках его были зажаты стволы двух карабинов. Качнулся вперед, но тут же выпрямился, пытаясь принять стойку «смирно».

– Рядовой Петров… – задыхаясь, проговорил он, забыв, что неделю назад нашил на погоны первую лычку, – по готовности… прибыл.

Белые сумасшедшие глаза на запрокинутом лице, прыгающий кадык…

Акимушкин стремительно шагнул к ефрейтору.

– За какое время положено прибегать по готовности?

Казалось, Петров не понимает, о чем его спрашивают.

– Я… – Он странно дернул шеей – то ли судорога, то ли хотел на что-то кивнуть. – Я через «Управление» бежал.

– Через «Управление»? – восхищенно ахнул Царапин. – А через Ташкент ты бежать не додумался?

– Почему вы бежали через «Управление», Петров?

– Фаланги, – хрипло сказал ефрейтор. – Вот…

И он не то потряс карабинами, не то протянул их лейтенанту. Акимушкин вопросительно посмотрел на протянутое ему оружие.

– Вот такие? – зло и насмешливо переспросил у него за спиной Царапин, и Акимушкин понял, что Петров пытается показать, какими огромными были эти фаланги.

– Ефрейтор Петров! – страшным уставным голосом отчеканил лейтенант. – Вы хоть сами сознаете, что натворили? Вы знаете, что вас теперь ждет?

Петров неожиданно всхлипнул.

– Да? – дико скривив лицо, крикнул он. – Агаев напрямую побежал, а где он теперь?.. Я хоть добежал!..

И Акимушкину стало вдруг жутковато.

– Где Агаев?

– Я ему говорю: «Нельзя туда, ты погляди, какие они…» А он говорит: «Плевать, проскочим…»

– Где Агаев? – повторил Акимушкин.

– Они его убили, – с трудом выговорил ефрейтор.

– Кто?

– Фаланги.

Акимушкин и Царапин переглянулись.

– Черт знает что в голову лезет, – признался лейтенант. – Я уже думаю: а может, эта третья цель перед тем, как развалиться, какую-нибудь химию на нас выбросила? Опиумный бред какой-то…

– Противогазы бы надеть на всякий случай… – в тоскливом раздумье пробормотал Царапин, потом вдруг вскинул голову и зрачки его расширились.

– Там же еще Левша! – вспомнил он. – Петров! Когда подбегал, Левшу не встретил?

– Возле курилки ходит… – глухо отозвался Петров.

– Царапин, – приказал лейтенант, – иди посмотри. Предупреди, чтобы не удалялся от капонира, и… наверное, ты прав. Захвати противогазы. Петров, за пульт!

Царапин сбежал по лязгающей лесенке на бетонный пол. Плечом отвалив дверцу в огромных металлических воротах (руки были заняты сумками), он выбрался наружу. После пекла кабины душная ночь показалась ему прохладной. Над позициями дивизиона стояла круглая голубоватая азиатская луна. Песок был светло-сер, каждая песчинка – ясно различима. Справа и слева чернели густые и высокие – где по колено, где по пояс – заросли янтака. Сзади зудел и ныл работающим дизелем холм – мохнатый и грузный, как мамонт.

Ночь пахла порохом. В прямом смысле. Старт двух боевых ракет – дело нешуточное.

Озираясь, Царапин миновал курилку – две скамьи под тентом из маскировочной сети – и остановился. Черные дебри янтака здесь расступались, образуя что-то вроде песчаной извилистой бухточки. А впереди, метрах в пятнадцати от Царапина, на светлом от луны песке лежал мертвый рядовой Левша.