Эксклюзивный грех - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 40

– Очень мало. Наташа Гринько – из-за операции… На первом курсе Эдик Мирзоев сессию не сдал и, чтоб в “академку” уйти, попросил, чтоб друзья ему руку сломали…

– О господи!.. – содрогнулась Надя.

– Да, представляете? Выпили они тогда как следует для анестезии и пошли в общаге в постирочную с ломом… Только в конце концов Эдик струхнул, и его все равно отчислили…

– Скажите, Юлия Павловна, – перебил женщину Полуянов, – ас более старших курсов, после “академки”, к вам кто-то приходил?

– Бывало. Тоже в основном под конец учебы, курсе на пятом, на дипломе: девочки из декрета.

– А из парней? – быстро спросил Дима. Снегуркина задумалась. Потом проговорила:

– На втором курсе Миша Шахновский, он из-за стенокардии год пропустил… На третьем – Сережка Бельский, он за сборную страны по гимнастике выступал, ну и побился тогда сильно… А уже ближе к диплому, на пятом курсе, к нам после “академки” пришел Коля Ефремов…

– Как? – переспросил заскучавший было Дима. В его глазах снова зажегся огонь неподдельного интереса. Надя сразу поняла почему: по одной из версий, что записывала она вчера в гостинице, убийцей их матерей был сбрендивший маньяк – а инициалы этого студента Евгения Станиславовна обозначила в своем дневнике как Н.Е. Н.Е. – Николай Ефремов. И хотя Надя мало верила в версию про маньяка-одиночку – все равно навострила ушки.

– Коля Ефремов, – ответила Снегуркина. – Николай.

– А он почему отстал? С головой были проблемы? В психушку попал?

– С чего вы взяли? Совсем он не псих. Спокойный, обстоятельный, очень умный, немного замкнутый… Да я своими глазами его справку болезни видела. Там было написано: “астенический синдром”… Я почему это словосочетание запомнила – потом фильм Киры Муратовой с таким названием видела, довольно скучный…

– Да, вы правы, – согласился Дима, – “Астенический синдром” – фильм мутный.

Надя не слыхивала про такое кино, однако на всякий случай кивнула.

Тут опять зазвонил телефон. Снегуркина взяла трубку.

"Вот видишь…” – одними губами Надя прошептала Диме. Она имела в виду: их версия про маньяка оказалась несостоятельной – если считать, что им был “Н.Е.” из дневника Евгении Станиславовны. Однако Дима наклонился к Наде и горячим шепотом сказал:

"Астенический синдром” тогда на самом деле могло означать что угодно. И злокачественную шизофрению, и паранойю!"

Судя по чрезвычайной почтительности, с какой Снегуркина говорила по телефону, ей звонил кто-то высокопоставленный. Вдруг она опасливо протянула трубку Диме:

– Это вас.

– Слушаю! – резко бросил Полуянов в телефон. Потом долго молчал, слушая монолог в трубке. Затем сказал, сухо и твердо:

– Нет, абсолютно никаких сигналов к нам в газету не поступало. Это полное совпадение.

И он передал трубку Снегуркиной. Та положила ее на рычаг. Она казалась расстроенной.

– Звонил ректор, – пояснил Дима. – Спрашивал, откуда мы заранее узнали об исчезновении документов из архивов.

– Ниоткуда мы заранее не узнали! – воскликнула Надя.

– Вот и я ему то же самое сказал, – усмехнулся Полуянов.

– Есть у вас ко мне еще вопросы? – устало спросила Диму Снегуркина. После ректорского звонка она стала слегка более официальной.

– Есть кое-какие, – с наивозможной ласковостью произнес Полуянов, пытаясь растопить льдинки, вдруг зазвеневшие в голосе собеседницы. – Например, где сейчас этот Николай Ефремов?

– О, он был на нашей последней встрече, – снова воодушевилась Снегуркина (ее природное радушие оказалось куда сильнее, чем, видимо, поступившая ректорская указивка “держать язык за зубами”). – Коля – только наполовину наш однокурсник, или даже, можно сказать, всего на четверть, но он прекрасно влился в коллектив. Выступал на встрече, произносил тосты, читал стихи. Он прекрасно выглядит, женат, трое детей…

– Где он работает?

– О, он тоже большой человек! Сейчас Коля – главный инженер завода холодильных установок. Это крупный завод, даже в масштабах Петербурга. Более двух тысяч работающих.

Надя опять бросила на Диму взгляд, означавший:

"Ну, что я тебе говорила!..” Тот недовольно покачал головой, однако упрямо занес в блокнот: “Ник. Ефремов, гл. инж., Зав. Холод. Уст.”.

– А кто-то еще из ваших стал большим начальником? – мило улыбнувшись, спросила Надя.

– Немало, немало. Директор Института точной механики в Новосибирске, например; доктор физико-математических наук, профессор… Или – доктор, полковник, профессор, завкафедрой в РАУ – Ростовском артиллерийском училище… Или – начальник службы режимов в “Севзапэнерго”, кандидат технических наук… Вам нужны фамилии?..

– Нет, – сказал, как отрубил, Дима. Надя поняла: он, кажется, и устал, и расстроен. – Фамилий нам хватит. А может, вы покажете фото с вашей последней встречи однокурсников?

– Фото? – растерянно улыбнулась Снегуркина, секунду подумала и проговорила:

– Ну отчего же не показать…

Надя удивленно посмотрела на Диму: зачем им на фотографии-то время терять? Журналист ответил ей строгим взглядом: молчи, мол, я знаю, что делаю.

Снегуркина полезла в нижний ящик стола, порылась в нем, достала картонную папку. На обложке папки имелась надпись: Наш выпуск, 1981 – 2001. Женщина развязала тесемочки: “Смотрите”. Дима встал со своего места и довольно-таки нагло (на взгляд Нади) подошел к креслу Снегуркиной, наклонился над столом, едва не касаясь ее крашеных волос своей щекой. Женщина, довольная близостью молодого красавчика, промурлыкала, доставая увесистую пачку фотографий:

– Если вам интересно… – И начала пояснения:

– Это я с Линой Савушкиной… Это – с Мишей Шахновским… Это я с тем самым Шепиловым – бизнесменом, который половину нашего стола оплатил…

Дима осторожно вытащил последнюю карточку, перебросил через стол Наде:

– Вот, смотри, – тот самый Шепилов…

Надя поняла, что Дима дал ей фото не просто так – он хочет, чтоб она тоже запомнила лицо бизнесмена. Бизнесмен оказался типичнейший: в дорогом костюме, загорелый, с кучей не своих зубов и плешивинками. Шепилов самодовольно улыбался, по-хозяйски обнимая Снегуркину за плечо.

Надя вернула фото, а дама продолжила свое бесконечное перечисление: “Это такой-то, а это сякой-то…” Дима вольготно, будто так и надо, расположился щекой к щеке тетеньки.

Иногда в перечне Снегуркиной звучали знакомые имена: “Это Коля Ефремов, главный инженер нашего холодильного завода, это он рядом с Толиком Желяевым – тем, что в ФСБ служит…” Такие снимки Дима из рук Снегуркиной нежно отбирал и передавал Наде – а она внимательно всматривалась в лица, стараясь запомнить: кто знает, может, один из них – убийца ее матери?

Наконец просмотр карточек был завершен. Дима вернулся на свое место. Снегуркина проводила его взглядом. Она разрозовелась от длительного присутствия рядом молодого мужского тела. Дима попросил:

– А вы не могли бы дать нам некоторые из этих фотографий? Для иллюстраций к очерку? Мы внизу подпишем: “Из личного архива Ю.П.Снегуркиной”…

На лице дамы явно отразилась борьба между желанием услужить красавчику, жаждой мимолетной славы – и собственническим инстинктом.

– Ой, это у меня единственные отпечатки… – растерянно протянула она. – А негативы – дома…

– Ну, на “нет” и суда нет… – не стал настаивать журналист.

– Но я могу завтра принести негативы, – торопливо произнесла Снегуркина. – И сделать нужные вам фото. Вы же завтра еще будете у нас в университете?

– Ладно, – милостиво согласился Дима. – Я думаю, Юлия Павловна, мне надо будет встретиться с некоторыми из ваших однокурсников. Есть ли у вас их телефончики?

– Да, – с готовностью кивнула та и сразу же спохватилась:

– Ой, я не знаю, насколько это этично…

– Этично, этично, – заверил ее Дима. – Вы же понимаете, что я эти номера все равно узнаю. А так вы сэкономите мне кучу времени.

Снегуркина неохотно достала из папки аккуратно распечатанный на принтере список с заголовком “Кто был на встрече выпускников”. Дима поднялся и ловко выхватил его из ее рук. Быстро просмотрел и записал в блокнотик телефоны: Николая Ефремова, главного инженера Санкт-Петербургского завода холодильных установок (рабочий и домашний); Анатолия Желяева, военнослужащего (имелся только домашний); Андрея Шепилова (домашний, служебный, мобильный, а также пейджер).