Эксклюзивный грех - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 39

– Он в общаге жил?

– Да. Он откуда-то с Севера. Из Череповца, что ли.

– В комсомольской работе, наверно, участвовал… – вслух предположил Дима.

– Нет. Вы знаете – нет. От общественной работы Костя тогда уклонялся.

– А в СТЭМе выступал?

Снегуркина засмеялась каким-то своим воспоминаниям.

– Знаете, любил Костька театр. Но, как говорится, без взаимности. Таланта сценического в нем не было. Так что он вечно вокруг нашего факультетского театра сшивался, но был в основном на подхвате. Реквизитором, осветителем, суфлером… Только раз ему дали роль – почти без слов. Изображал Костя в одной миниатюре ребеночка-дебила. Ему там папаня говорит: “Что ж ты такой у меня неуч, такой тупой…” – и по голове ему стучит. А Костька делал лицо придурочное и говорил:

"Папаня, стучат…” Очень у него это “папаня, стучат” хорошо получалось. Очень к его лицу – довольно простодушному на первый взгляд – подходило. Зал обычно просто со смеху покатывался. Котова даже дразнили одно время этим “папаня, стучат”. Это его звездный час был. Он в этой роли переиграл даже того, кто роль отца исполнял – а им сам Шепилов был…

– Кто?! – в один голос воскликнули Надя и Дима – они оба вспомнили инициал Ш., стоявший в тетради Евгении Станиславовны рядом с “тем самым К.”.

– Шепилов, – удивилась их реакции Снегуркина. – А вы что, знаете его?

– Нет, – быстро сказал Дима. – А кто это?

– Друг Кости Котова. Тоже с нашего курса. Отличник, звезда… Вот у него, в отличие от Котова, настоящий театральный талант был…

– Значит, Шепилов с Котовым дружили? – уточнил Дима.

– О, не разлей вода!

Надя с Димой переглянулись, и Надежда, опережая журналиста, выпалила:

– А где он сейчас – Шепилов?

– Он тоже у вас, в Москве. И тоже – большой человек.

– Кто конкретно? – быстро спросил Дима.

– Бизнесмен. Довольно крупный. Торгует лесом, нефтью, тракторами… Всем подряд. Он приезжал в феврале на встречу курса. Все как полагается: “Мерседес” с шофером, костюм от “Хьюго Босс”… Но он, знаете ли, без этих… – Снегуркина изобразила пародийно на обеих руках “пальцы веером”, – ..новорусских понтов. По-прежнему милый парень. Без выпендрежа. Половину нашего стола тогда, в феврале, оплатил. Ой, что это я говорю!.. Не записывайте! Он же просил меня никому об этом не рассказывать!

– Это останется между нами, – успокоил женщину Полуянов. И подался вперед:

– А Шепилов с Котовым до сих пор дружат?

– В последний раз Кости Котова на встрече выпускников не было – он как раз ездил с парламентской делегацией в Страсбург. Но у меня создалось впечатление, что Котов и Шепилов дружат. Пусть не близко, как раньше, – но они порой пересекаются, там у вас, в Москве.

– Шепилов-то давно в бизнесменах ходит?

– Да. Он в Ленинграде был одним из первых кооператоров. Еще в конце восьмидесятых. Потом в Москву перебрался.

– Может, это Котов перетащил его в столицу?

– Скорей уж наоборот, Шепилов с его-то деньгами помог Косте депутатом стать. Но это мои домыслы! Не пишите!.. Вернее всего: они оба друг друга стоят. И никто никого никуда не тащил. Оба – ребята умные, дельные. И карьеру каждый сделал сам по себе.

– А они. Котов с Шепиловым, дружили в университете только вдвоем? – продолжил выспрашивать Дима. – Или у них целая компания была?

На Полуянова приятно было посмотреть: разрумянился, глаза разгорелись. Похоже, он понял: они вышли на след, и Снегуркина – для них бесценный источник информации: много знающая, бескорыстная, говорливая и обаятельная. Однако последний вопрос омрачил легкой тенью лицо их информаторши. И тут, как по заказу (или как в книге), солнце, словно решив, что хватит ему освещать гранитный северный город, исчезло за тучами. Сразу стало видно, что уже глубокая осень, и скоро сумерки, и со дня на день пойдет снег. Снегуркина вздохнула:

– С Котовым и Шепиловым еще один дружил. Да, они втроем всюду ходили. Третьего Толиком звали. Толик Желяев.

И снова Надя глянула на Диму и по его лицу поняла, что тот тоже вспомнил: третье загадочное имя в записной книжке Евгении Станиславовны, рядом с К, и Ш. начиналось на Ж… Неужели?.. Неужто они отыскали троицу друзей из семьдесят восьмого далекого года?

– Желяев – как пишется: через “е” или “и”? – спросил Дима, и голос его от волнения дрогнул, впервые за весь разговор.

– Через “е”.

Дима быстро записал фамилию в блокнот. Выстрелил следующим вопросом:

– А этот Желяев – что он за человек?

– Желяев? Очень обыкновенный. Спокойный, ровный, даже суровый. Слова из него не вытянешь.

– А они, Желяев, Шепилов и Котов, когда в университете учились, между собой ругались? Может быть, дрались?

– Дрались? Да нет, ну что вы. Никогда о таком не слышала.

– А кто он сейчас, Желяев?

– Он служит где-то в ФСБ.

– Вот как! – не удержался, чтоб не воскликнуть, Дима.

– Да, и тоже у вас в Москве. Уже в изрядных чинах. Может, полковник, а может, даже генерал.

– А не знаете, Юлия Павловна, – заторопился Дима, – они, все трое – Желяев, Шепилов и Котов, – сейчас друг с другом отношения поддерживают?

– Представления не имею. Кости Котова, как я уже сказала, на последней встрече не было. А Шепилов с Желяевым на этой встрече держались друг с другом, я заметила, довольно отчужденно. На шею, во всяком случае, друг другу не бросались. Да что вы все только о них троих расспрашиваете?

– Они чинов достигли известных, – не моргнув глазом, ответил скрытой цитатой из Грибоедова Дима. – К тому же, вы говорите, они звездами вашими факультетскими были. Стройотряды, общественная работа, самодеятельность…

– Ну, Желяев в самодеятельности никогда не блистал. Если не считать, конечно, песен под гитару. – Снегуркина саркастически скривила рот. – Причем непременно, как тогда говорили, “высокого патриотического звучания”: “Слышишь, время гудит: БАМ, на просторах крутых: БАМ!.."

– А вы не любите Желяева, – заметил Полуянов.

– Почему же не люблю? – возразила Снегуркина. – Просто я к нему абсолютно равнодушна.

Тут раздался телефонный звонок. Снегуркина сняла трубку и со сдержанной гордостью проговорила в телефон:

– У меня тут корреспонденты из Москвы. Давайте через часок, ладно?

– У меня такое впечатление, – улыбнулся Полуянов, когда та положила трубку, – что половина вашего курса в Москву уехал. Это что – тлетворное влияние фильма “Ирония судьбы”?

Снегуркина от души расхохоталась.

– Ну, бросьте, у нас и в Питере немало ребят осталось.

– А арабы у вас на курсе учились?

– Арабы?! – удивилась неожиданному повороту разговора женщина. – Нет. – Задумалась на секунду, подтвердила:

– Точно – нет. Был болгарин, трое немцев учились – естественно, из Восточной Германии, пара кубинцев… Чех по фамилии Правда. Двое монголов. Фамилия у парня монгола была, – Снегуркина улыбнулась и единым духом произнесла:

– Баззаракчагийн. А девушку звали Батджанцагийн.

– Ну, у вас и память, – восхитился Дима.

– Так ведь я старостой потока была. Помогала начальнику курса переклички устраивать. А сейчас, в феврале, приглашения на встречу рассылала… Правда, из иностранцев не приехал никто. Письма некоторые прислали. Трудно им сейчас живется, в бывших братских странах народной демократии.

– А в “академку” у вас многие уходили?

– Ну, в основном девушки, в декрет, – улыбнулась Снегуркина. – На старших курсах… У нашего курса теперь в общей сложности (мы в феврале анкеты рассылали) сто пятьдесят три ребенка, а также уже трое внуков!..

– А у вас лично?

– И у меня двое. Мальчик, – рассмеялась Снегуркина, – и мальчик. Четырнадцать лет и семь.

– Значит, вы лично в “академку” не уходили… – понимающе улыбнулся Дима.

– Бог миловал. Получала от государства полноценный больничный.

– Ну а если не в декрет, – мягко вернулся к разговору Дима, – кто-нибудь по болезни от курса отставал?

Женщина задумалась, потом покачала головой.