Смерть в наследство - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 11

– Бери-бери, пока я добрый. – Антон поощрительно потрепал шофера, вдвое его старше, по плечу.

– Благодарствуйте, – чуть иронично произнес шоферюга и взял пятерку, а сам подумал: «Стиляга, фарца несчастная! Жизнь прожигает, Сталина на него нет!»

– Езжай, трудяга! – Антон хлопнул дверцей. Ох уж эта советская обслуга! Мало им дашь – хамят, много дашь – все равно хамят. Уроды!

«Волга», взревев и обдав Антона сизым дымом из глушителя, потащилась вверх по Горького.

Антон, в синих клешеных джинсах, в белом обтягивающем батнике с планочкой, пересек тротуар. За эти несколько секунд пара случайных девичьих взглядов успели остановиться на его упакованной, стройной фигуре, на пронзительно голубых его глазах, на прическе а-ля Леннон. Дамскому полу, на который решительно никакого внимания не обращал Антон, оставалось лишь гадать, кто он, сей богатый красавец: то ли молодой модный парикмахер, то ли подающий надежды балерун Большого, то ли официант из «Метрополя». Антон не был ни тем, ни другим, ни третьим. Числился он обыкновенным советским студентом. Больше того: если бы еще шесть лет назад, когда он, мальчик из села, приехал в Москву поступать, ему бы вдруг сказали, что он этак запросто остановит такси напротив Центрального телеграфа и пойдет стричься в самый что ни на есть модный салон столицы, он ни за что бы не поверил. Да, он умел хорошо рисовать – у него даже была персональная выставка. Точнее, его детские и юношеские рисунки повесили в детском кинотеатре соседнего с его селом города. Все соседи и родственники ездили туда за сто километров их смотреть. Но одно дело – фойе детского кинотеатра в провинции, и совсем другое – приемные комиссии Строгановского и Архитектурного.

Ни туда, ни туда он не поступил. Пришлось идти в текстильный. В текстильный его взяли.

Институт хоть и на задворках, и стыдно было признаваться знакомым и девушкам, что он учится там, зато парни в вузе были на вес золота, да и профессора там подобрались классные. Плюс к тому природная сообразительность, быстрый, цепкий ум и неутолимая жажда победы очень быстро сделали Антона заметной фигурой в институте.

Довольно скоро к нему в общагу пришел незнакомый высокий парень с цепким взглядом и густыми вьющимися волосами.

– Привет, мне о тебе Фарид рассказывал, – сказал парень, поставив на потертый общежитский стол объемистый портфель. В портфеле что-то звякнуло.

– Одна звенеть не будет, а две звенят не так! – весело прокомментировал гость и протянул руку: – Я – Слава.

Антон тоже представился, хотя не знал никакого Фарида и не ждал никакого Славы.

Слава между тем стал выгружать из портфеля: сначала – шесть бутылок пива, причем не «Жигулевского», а чешского! Затем бутыль водки, да такую, какой Антон никогда не видывал: из пузырчатого стекла, с синей этикеткой и красной надписью FINLANDIA. После водки на столе появилась внушительная банка черной икры, две огромные светящиеся воблы и блок сигарет CAMEL. Ну и по мелочи: хлебушек, маслице, кусок швейцарского сыра, палка сырокопченой колбасы… Это даже сейчас – целое богатство, а тогда содержимое портфеля Славы можно было приравнять к золотым слиткам.

– Чем обязан? – проговорил обалдевший Антон. Почему-то в первый момент ему показалось, что его пришло вербовать ЦРУ или КГБ. Но он сразу отогнал эту мысль. ЦРУ он на фиг не нужен, а КГБ вербует своих собственных граждан без затей, безо всяких там швейцарских сыров.

– Сейчас, выпьем – поговорим, – сказал Слава. – Не люблю о деле – насухую.

Слава почему-то вызывал у Антона доверие, да и не выгонять же из голодной общаги гостя с таким богатством!

Они уселись. После того как прикончили пиво и воблу, беседуя о том о сем (Слава оказался интересным собеседником: умным, острым и начитанным), гость заговорил о деле.

Из недр бесконечно объемистого портфеля он вытащил коричневую гипсовую маску индейца.

– На, посмотри, – протянул он ее Антону через стол, заваленный ошметками рыбы.

Антон внимательно осмотрел маску со всех сторон. С тыльной стороны у индейца имелась железная скобочка – чтобы, значит, вешать на стену, украшать жилище. Антон поскреб индейца пальцем.

– Плохое качество, – сказал он. – Через месяц облупится.

– Согласен, – весело промолвил гость. – Было плохое «какчество», – продолжил он, подражая Райкину, – и мало «коликчества» – будет хорошее «какчество» и много «коликчества».

– Но это же китч… – пробормотал Антон, разморенный прекрасным пивом и разговорами, что они вели со Славой о высоком искусстве.

– Опять согласен. Но что еще народу-то нужно? Он что у нас, когда-нибудь Меламида с Комаром с базара понесет?.. Ха!.. Индейца он моего с базара понесет! Десять «рэ» за одного Чингачгука! Налетай-торопись, покупай живопись!.. Короче, Тоша, ты мне можешь сделать такую же форму?

– Да это любой скульптор может… – пожал плечами Антон.

– А мне «любой» не нужен. Мне ты нужен, – загадочно сказал гость.

Антон согласился.

Довольно скоро он стал не числившимся ни в каких ведомостях художником в какой-то полуподпольной (а может, и просто подпольной) артели. В артели дела шли хорошо, судя по тому, что за форму головы индейца Слава отвалил Антону триста рублей – сумму огромную, не соизмеримую ни с объемом работы, ни тем более с Антоновой стипухой. Затем Антон сделал для Славы форму девушки с молитвенно сложенными руками. Потом – образец пепельницы в виде черепа. После – нечто вроде театральной маски, изображающей Терпсихору. За каждую работу Антон получал круглую сумму.

Слава в общагу больше не приходил. О времени следующей встречи извещал письмами без обратного адреса, которые поступали в общагу. Готовые образцы он забирал у Антона всегда в людном месте – где-нибудь на Калининском, или на лавочке на Тверском бульваре, или даже в бассейне «Москва».

Первое время Антон дико боялся, что за ним вот-вот придут. К каждому стуку в дверь, к каждому шороху прислушивался. Однажды он поделился своими страхами со Славой. Тот пожал плечами: «А за что тебя сажать? Даже если вдруг чего случится – ты-то будешь проходить как свидетель. Друг тебя просил – ты формы делал».

– А деньги?

– Какие деньги?!. За бутылку ты мне их делал, за «спасибо», за банку икры. Нет, старина, перед законом ты чист.

После этого разговора Антон почти успокоился. Стал с удовольствием тратить деньги. При этом не слишком усердствовал, расходовал их осторожно, чтоб не дай бог не стукнули, что студент живет не по средствам.

Вот и сейчас Антон вошел в парикмахерский салон напротив Центрального телеграфа – один из самых модных в Москве, но в то же время не такой дорогой, как «Чародейка» на Калининском.

Через час он вышел преобразившимся. Кудри а-ля Леннон исчезли. Белоснежка их никогда не любила, а сегодня предстоит решительный разговор. Надо ей угодить.

Из зеркала в фойе салона на Антона глянул модный парень в джинсах и с аккуратной стрижечкой в духе комсомольских работников среднего звена. Единственная вольность, которую он оставил, – бакенбарды в стиле западногерманского защитника Беккенбауэра. До свидания оставалось семь минут. А она никогда не опаздывает.

Антон вышел на жаркую улицу Горького. Припекать стало еще сильнее. Антон не пошел к переходу – условленному месту встречи, остановился в тени дома.

А вот и она. Поднимается снизу, от гостиницы «Москва», помахивает сумочкой.

Подошла, улыбаясь. Он наклонился, поцеловал небрежно.

– Куда мы пойдем? – спросила она, беря его под руку.

– Давай промочим горло глотком доброго фалернского, – предложил Антон.

Девушка пожала плечиком. Они спустились на сто метров ближе к Кремлю, к самому модному молодежному кафе «Космос». В «Космосе» Антона знали, тут же посадили их за столиком у окна на втором этаже.

Антон заказал коктейль «шампань-коблер» и два по сто пятьдесят мороженого. Девушка от выпивки отказалась, и ей принесли газировку с сиропом. Здесь было самое вкусное в Москве мороженое. В креманках лежали политые шоколадом шарики с торчащим, как антенны, печеньем. Из открытого окна дул ветерок, и жары почти не чувствовалось.