Оскар за убойную роль - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 4

«А ведь один из них, – мелькнула у Татьяны непрошеная мысль, – вор. Или, того хуже, подставщик «. Она спешно отогнала неприятное, похожее на изжогу чувство подозрительности и на рысях помчалась в гараж.

…Валерий Петрович удивился и обрадовался нежданному визиту падчерицы. Удивление свое постарался скрыть, а вот радость маскировать не счел нужным.

– Как раз к обеду, – прогудел он, расцеловывая Татьяну в обе щеки. – Пойдем, подкормлю тебя.

– Ой, Валерочка, – отмахнулась она, – да я еще совсем не голодная.

Ходасевич обычно просыпался рано, на заре, и обедал с давно заведенной пунктуальностью ровно в полдень.

– А у меня на обед язык по-старомосковски и цыпленок по-каталонски.

– Мм… Звучит изысканно.

– Вот и пойдем, потрапезничаем вместе.

– Все забываю тебя спросить: где ты так хорошо научился готовить?

– Ну, ты же знаешь: мама твоя, Юлия Николаевна, стряпать никогда не любила. Так что у меня просто не оставалось выбора.

– И все равно: чтобы готовить так, как ты, нужен особый талант.

– А он у меня есть.

– И еще большая практика. Стажировка в каком-нибудь крутом ресторане.

– У меня и она имеется.

– Как это? – удивилась Татьяна. – Откуда?

– Я ведь четыре года поваром в посольстве проработал.

Татьяна вытаращила глаза на отчима.

– Ты никогда не рассказывал! В каком посольстве?

– В одной заграничной столице.

– В какой?

– Ну, какая разница…

– В нашем посольстве? Советском?

– Нет, – покачал головой отчим. – Другой державы. Иностранной.

– Какой? Где? Ну, скажи! – затормошила его Татьяна. – Что ты там делал? Ну, Валерочка, милый!

Она готова была забыть о собственных неприятностях, чтобы только узнать хоть какие-то подробности секретной службы полковника Ходасевича.

– Не могу, дорогая, – развел руками Валерий Петрович. – «Совсекретность» с дела еще не сняли. Вот выйдет срок давности – обязательно расскажу.

– А когда он выйдет?

– Через семьдесят восемь лет.

– Да ты смеешься надо мной! Шпион несчастный! Боров! – закричала Татьяна и двинула отчима кулачком в плечо.

Ходасевич легонько перехватил Танину руку и вроде бы шутливо завел ее на прием.

– Ой-ой, больно! – запричитала Таня, хотя ей не было ни капельки больно.

Ей нравилось в общении с отчимом порой изображать ребенка – и чувствовать себя соответственно. Все взрослые, реальные заботы куда-то отступали, и возникало чувство, словно она в далеком, давно прошедшем детстве… Будто бы она девочка, а отчим – взрослый, мудрый, сильный человек – снова ведет ее за ручку в зоопарк и, усадив на свои широченные плечи, показывает, как бултыхаются в искусственном пруду белые медведи…

…Обед действительно получился изысканным. Таня сама не заметила, как уплела и три кусочка языка, и цыплячью ножку, а потом и добавку – крылышко, да с гарнирчиком – цветной капустой в яйце и сухарях… В общем, «быть мне толстой коровой!». Но, с другой стороны, она навещает отчима не так уж часто, а сегодняшние лишние калории можно будет в спортзале сбросить…

После кофе Таня достала из сумочки сигару в тубусе и протянула ее Валерию Петровичу.

– Вот, держи. Купила тебе по дороге. Настоящая «гавана».

– Спасибо, Танюшка! – искренне обрадовался Ходасевич. И добавил с самоиронией: – А я все думаю, чего мне еще для сходства с Черчиллем не хватает!

Он аккуратно обрезал сигару серебряной карманной гильотинкой (которую тоже когда-то подарила Таня) и засунул ее в рот. При этом ловко изобразил из себя британского премьер-министра военной поры: насупленные брови, оттопыренная нижняя губа, брюзгливое выражение лица. Сходство получилось столь впечатляющим, что Таня расхохоталась:

– Да ты, Валерочка, артист!

Воистину: с отчимом, этим замечательным дядькой, напрочь забываешь о собственных проблемах. Никому на свете не удается смешить ее так, как ему.

Окно кухни было распахнуто в тихий московский дворик, оттуда струилось мягкое тепло июньского лета. Сизые клубы ароматного дыма окутывали мощный торс отчима. От раннего сытного обеда в теле разливалась приятная истома. Тане хотелось забыть обо всем, чтобы все на свете проблемы отлетели прочь… Но Валерий Петрович смахнул пепел с сигары и проговорил:

– Ну, выкладывай, что случилось.

Таня удивилась. Она ни словом, ни намеком не упомянула пока о своих проблемах.

– А откуда ты знаешь, что у меня что-то случилось?

– Я знаю тебя, – грустновато усмехнулся отчим. – Стала бы ты в будний день, да еще с утра, вместо работы, срываться ко мне, старику.

– Ну, во-первых, ты далеко не старик… – машинально возразила Таня. – А во-вторых… Во-вторых, у меня действительно неприятности.

– Рассказывай.

И Таня поведала о пропаже из своего сейфа, о том, как кража обнаружилась сегодня утром, и о беспрецедентной конфиденциальности исчезнувшего документа.

– Что ты сама обо всем этом думаешь? – спросил ее отчим, когда она изложила историю в общих чертах. Лицо его разительно переменилось с того момента, когда он наслаждался вкусным обедом, балагурил и изображал из себя Черчилля. Взгляд стал цепким, губы сжались, на широком лбу проявилась морщина.

– Представления не имею, – пожала плечами Татьяна.

– Кого может заинтересовать пропавший документ?

– Да кого угодно! Всех!

– А точнее?

Вопросы Валера задавал резко, отрывисто.

– Ну, я не знаю… Конкурентов депутата Брячихина… Его врагов… Прессу… Спецслужбу какую-нибудь…

– Что уж такого страшного написано в этой вашей «объективке»? – с делано невинным видом поднял брови отчим.

– Что? – Татьяна усмехнулась, на секунду сосредоточилась и процитировала на память: – «Субъект обладает гипертимным типом личности на грани психопатологии… Имеет склонность к экзальтированно-демонстративному поведению… В реакциях на внешние возбудители субъекта проявляются маниакально-истерические черты его характера …»

– Звучит как диагноз.

– Вот именно. И это только одна страница. А там таких – четырнадцать.

– Психологи – они такие. Умеют припечатать, хоть святых выноси, – ухмыльнулся Валерий Петрович.

– На деле-то ничего страшного нет, – развела руками Татьяна. – Брячихин просто активный болтун, товарищ Обещалкин… Только в «объективке» все это написано такими мудреными словами, что народ сразу решит: по нему дурдом плачет…

– И фамилия депутата в документе упоминается?

Таня, скривив недовольную гримасу, кивнула.

– Да, причем с полным титулом!

– Неразумно, – покачал головой отчим.

– Так это ж документ для внутреннего пользования!

– Был, Таня. Был.

– Ты думаешь, все так плохо? – прикусила губу Таня.

– Сама посуди. К некому «икс» попал в руки этот документ. Раз он оказался у него – значит, уже стал достоянием гласности.

– И что теперь делать?

– Есть здесь некая нелогичность… – раздумчиво проговорил Валерий Петрович. Сигара догорала в его толстых пальцах, окутывая всю его фигуру дымом.

– А именно?

– Вот смотри. Допустим, некто «икс» – человек или организация – работает против вашего депутата Брячихина. Он, этот «икс», естественно, заинтересован в секретных сведениях, характеризующих возможности, силы и слабости депутата. Эти сведения имеются в вашем документе… Пока – полная аналогия с секретным докладом о состоянии некой страны, которым интересуются шпионы другой страны… Правильно?

– Допустим.

– Но если шпиону попадает в руки подобный доклад, – продолжил свои рассуждения полковник Ходасевич, – что он обычно делает?

Он пристально посмотрел на Татьяну.

Та пожала плечами. Она не понимала, куда клонит отчим.

– Он снимает доклад на микропленку, – продолжал Валерий Петрович. – А затем кладет его на место… Почему? – Он нацелил на Татьяну сигару.

Она не ответила, только досадливо пробарабанила пальцами по столешнице.

– Во-первых, потому, – сказал полковник, – чтобы агента, работающего на противника, не разоблачили. А во-вторых, чтобы неприятель – в данном случае этот ваш Брячихин – не проведал, что противник на самом деле о нем все знает…