Черно-белый танец - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 20

Произношение у Сени и вправду улучшилось – но он так и не достиг той небрежной легкости, с которой Женя, все детство проживший в Лондоне, выплевал иностранные слова…

Настя скрепя сердце нахваливала Сенин английский, а сама ломала голову: откуда он берется, этот великосветский лоск? Лоск, свойственный Эжену и отнюдь не свойственный Арсению? Его дает воспитание? Или деньги? Или положение в обществе?

Сенька старательно делал вид, что сам он парень из народа и «атрибуты сладкой жизни» ему до лампочки. Были бы джинсы, да верный свитер, да крыша над головой. А шелковые носовые платки и портмоне из вкусно пахнущей кожи – это все мещанство и дурь.

Но Настя прекрасно помнила, как однажды, целуя друга, она сказала:

– Ух, как ты пахнешь! «О…Жен» купил?

И Сеня расплылся:

– Купил, купил… Дорогой только, зараза…

А у Насти в голове мелькал каламбур: «Хоть и с „О…Женом“ – а не Эжен…»

Но убеждать Сеню, что он «все равно ей мил», она не стала. Пусть старается. А всякие мелочи, которыми небрежно щеголял Эжен, – серебряный брелок, швейцарский нож с множеством лезвий, пластинки «Бони эм» – Настя дарила Сене сама. Родичи ее в карманных деньгах не ограничивают – а это уж ее дело, на что тратить их червонцы и чеки Внешпосылторга.

Сеня на Настины подарки сердился. Подначивал: «Давай, еще сервелата мне из дома принеси!» Приходилось использовать «секретное оружие»: поцелуи и обиженное: «Ну Сеня-а! Сегодня же триста двадцать пять лет канализации города Череповца! Должна я тебя чем-то поздравить?»

И Сеня таял, подарки принимал. И сам никогда в долгу не оставался. Постоянно дарил ей букеты, и тоже по поводу: например, в честь годовщины компартии Бенина. Букеты были роскошные, не по стипендии… Ладно, если бы просто охапка тюльпанов – Настя знала, что их студенты ночами на Ленинском проспекте стригут, на клумбах. А пятнадцать ярко-алых роз?

– Фарцуешь ты, Сеня, что ли? – пристала к нему как-то Настя. – Тогда бери меня в долю.

На факультете у них не фарцевали только ленивые. А уж Насте, с ее торгсинными возможностями, сам бог велел сплавлять среди девчонок итальянскую косметику и сигареты «Мальборо».

– Фу, ненавижу, – кривился Сеня. – Не, у меня другой источник дохода…

И признался подруге, что уже несколько месяцев работает внештатником в газете «Советская промышленность». «Я к ним с улицы пришел, спрашиваю – возьмете внештатником? Они мне тут же на плакат на стене показывают: тем не даем». В смысле – тем, на которые писать. Говорят, если сам придумаешь, согласуешь – тогда вперед. Первый материал я раза три переписывал, а дальше врубился, какой стиль им нужен, и вроде веселее пошло. Теперь заметки по три в месяц ваяю и рублей по пятьдесят заколачиваю».

– И спишь, наверно, по три-четыре часа, – закончила Настя. – Когда тебе еще писать? И семинары ведь, и коллоквиумы, и с тобой мы чуть ни каждый день гуляем…

Сеня фыркнул:

– Это ты в точку! Спать некогда, ночами на машинке стучу. Ну ничего, на пенсии отосплюсь. Или в могилке, уж там-то – дрыхни, сколько влезет.

– Сеня… а может, я без роз обойдусь? Все равно приходится каждый раз дома врать, откуда букетик…

– Без роз ты не обойдешься, – постановил Сеня. – А журналистская практика мне все равно нужна. Надо ж в Москве как-то зацепиться. Вот и буду цепляться за эту «Совпромышленность»! А то закончу журфак – и ушлют по распределению куда-нибудь в Мухосранск. Поедешь, что ли, со мной?

– Поеду, – чмокала его Настя. – Только лучше не в Мухосранск, а в Париж.

– Ну, насчет Парижа – это не ко мне, – сразу скучнел Арсений. И Насте снова приходилось его обнимать, целовать, убеждать: все, мол, Сеня у тебя будет: и Париж, и произношение, как у Джимми Картера, и «О…Жен» – трехлитровыми банками…

…За их романом зима, весна и начало лета пролетели незаметно. Даже сессия – и та прошла быстро и легко. Тем более, что Сеня ноу-хау придумал. Первого мая, когда они гуляли по праздничной Москве, он спросил:

– Ты, Настя, много античных талантов прочла?

Подруга фыркнула. Гораций, конечно, лежит у нее на тумбочке возле кровати… И даже иногда почитывается – по пять минут на ночь, вместо снотворного.

– А с древнерусской литературой у тебя как?

– Бабуля подарила «Слово о полку Игореве». Прочитай, говорит, полное издание – гораздо интересней, чем хрестоматия…

Теперь уже Сеня фыркнул. Подвел итог:

– Ладно, все ясно. По улицам гуляли – и сессию прос… прощелкали. Знаешь, что мы с тобой теперь сделаем? Будем артель открывать.

…В артель Арсений пригласил троих соседей по комнате. Вместе с Настей они уселись над списками литературы – античной и древнерусской. Поделили каждый на пять частей. На одного артельщика пришлось всего-то по девять книг.

– Уже веселей, – порадовался Сеня. – Девять легче, чем сорок пять… Только смотрите: читать внимательно, запоминать – все: и эпизоды, и второстепенных героев. Препы как раз на этом и ловят. А перед экзаменами соберемся и собственный лекционный курс устроим.

Так и поступили. «Артельные лекции», конечно, грешили неформальной лексикой («и тут этот хмырь Орфей как ляпнет Эвридике…»), но каждый свой участок пропахал добросовестно. Содержание в подробностях рассказывал, детали, авторские отступления…

Первокурсников на экзаменах по традиции гоняли нещадно. Но «артельщики» все как один получили «отлично» и удостоились самых лестных отзывов: идеальные студенты, проштудировавшие всю рекомендованную литературу.

Наступали каникулы.

– Ты, наверно, в свой Южнороссийск? – однажды грустно спросила Настя у Сени.

– А ты?

– А я – в Сочи. Дед снова в свой санаторий сватает. Ух, надоело…

Настя не стала говорить, что в Сочи их собирается осчастливить визитом Эжен. Не на весь заезд приедет, а на недельку, но тоже радости мало.

– Ну и глупо. – резюмировал Сеня. – Я тут, понимаешь, кручусь, прогибаюсь…

– Что-о?

– В Сочи-то ты действительно едешь. – тщательно сдерживая ликование, произнес он. – Но только едешь вместе со мной. В наш эмгэушный лагерь, в «Буревестник». Не возражаешь?

Настя запрыгала:

– Да ты что? Обалдеть! Да как же у тебя получилось?

Путевки в «Буревестник» распределял профком. И доставались они только третьекурсникам и старше, и то избегаешься и изынтригуешься.

– А вот я достал. – важно сказал Сеня. – Я, между прочим, льготная категория. Социально незащищенный. Сирота. Ну а тебя я протащил с трудом. Пришлось Павловне из профкома тюльпанов на Ленинском настричь…

…На удивление, Настю в «Буревестник» отпустили легко. Оказалось, что деду куда удобнее ехать в отпуск не в июле вместе с ней, а в сентябре. А бабушка с мамой в Сочи и вовсе не хотели: пробивали себе очередные заграничные путевки. К тому же студенческий лагерь – это воспитание в коллективистском духе, а сие важно (считали бабушка и мама). Так что Насте надавали изрядных напутствий (вина не пить, далеко не заплывать) – и проводили на вокзал с большим чемоданом и порядочной суммой карманных денег. (Сеня, как только увидел Капитоновых, спрятался в соседнем вагоне и до отправления поезда не показывался).

А когда расселись по купе (на купированных билетах настоял Егор Ильич), Настю ждал еще один сюрприз.

Сеня смущенно сказал:

– Ты знаешь, Настя… А я тебя обманул.

– Мы едем – не в Сочи, а в Стамбул? – хихикнула она.

– В Стамбул на поезде не доедешь… Не. Мы ведь через месяц назад возвращаемся…

– Ну?

– Вот тебе и «ну». А смена в лагере – двадцать четыре дня.

– Ну и отлично! Что тебя смущает? – обрадовалась Настя. – Лагерь-то в пригороде! А после смены, мы недельку в самом Сочи поживем. Снимем у какой-нибудь бабки комнатуху, посмотрим на поющие фонтаны, в Мацесту съездим, в Красную Поляну…

– А ты не хочешь… поехать ко мне? В Южнороссийск? – напряженно спросил Сеня.

– К тебе-е? – Настя отпрянула.