Малой кровью - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 25

Туда и отправят родителям извещение и перевод…

Денис обрушил ещё один пласт и понял, что достаточно – иначе он тоже помрёт здесь, а это пока рано. Ничем не пометив могилу, а только поставив крестик на карте, он стал карабкаться по склону вверх. При себе у него был автомат, три магазина к нему, граната – и проклятый прибор, ставший теперь цельносвинцовым.

Пройдя с полкилометра и упёршись в очередной тупик, Денис достал рацию, выставил антенну и передал Большому координаты двух последних точек. Хотел добавить пару слов от себя, но не стал.

Глава девятая

Уже час, как она миновала последний жилой город и теперь катила в полной пустоте; было как-то слишком долго слишком безлюдно, дорога сама летела навстречу, и подрагивающим рулём её нужно было решительно удерживать в растянутом голубоватом полукруге – поэтому Юлька в первый момент даже обрадовалась настигающему звуку моторов, и свет фар в зеркальце заднего вида показался весёлым…

Они обогнали её один за другим: три простых – но очень больших! – мотоцикла, потом четырёхколёсный, потом – какое-то немыслимое сооружение из хромированных труб, огромного мотора, прожекторов и тракторных, наверное, колёс. Всё это оглушительно ревело, выбрасывая густой дым и пульсирующие языки пламени…

Сзади догоняли другие.

Юлька чуть сбросила скорость и взяла вправо – на всякий случай, но её очень грубо подрезали, а потом попросту прижали к обочине. Она не успела опомниться, как оказалось, что «самурайчик» стоит, упёршись в зад того плевавшегося огнём чудовища, а со всех сторон её окружают слепящие фары. За фарами угадывались рули и руки, а больше ничего.

Потом огромный чёрный парень в белом кожаном костюме оттолкнул Юльку – она отлетела на пассажирское сиденье, – сел на место водителя, схватился за руль, чудовищно напрягся – машинка заскрежетала – и оторвал руль! Он вскочил на сиденье, потом на капот, держа руль над головой – и всё вокруг потонуло в рёве глоток, клаксонов и моторов.

Юлька обнаружила, что чехол со спиннингом лежит у неё на коленях, а указательный палец нащупывает спусковой крючок винтовки. Это было нелепо: надо ещё дослать патрон, надо снять с предохранителя… да и вообще – стоит ли стрелять?..

Как уже было с ней в опасных ситуациях, она да, чувствовала страх – но его оттесняло куда-то в ноги другое: холодное спокойствие, даже некоторая замороженность – и ощущение идущей сквозь неё лавины нужных и ненужных знаний, воспоминаний, вопросов, ответов, решений… на секунды или десятки секунд она становилась почти гением, вот только ноги прирастали к месту…

И жаль, что потом нельзя было восстановить это состояние и почти ничего нельзя было вспомнить. Оставались страх – и досада.

С трудом спустив ноги на землю, Юлька сделала три шага в сторону, ожидая окрика или грубого хапка, или удара в затылок, но был только шум и крики. Её оттолкнули, но не зло и за спины, просто чтобы не застила.

Из-за затылков и вздёрнутых рук она видела, как её покалеченного «самурайчика» подцепляют к нескольким мотоциклам и тому чудовищу, моторы разом взорвались, и всё окутало пылающим дымом. Упряжка медленно потащилась вперёд, и следом двинулась вся стая. Потом Юльку похлопали по плечу и что-то проорали на ухо, она не поняла, но морда, обращённая к ней, была сияющая, её снова похлопали по плечу, уже сильнее, а потом – по заднему сиденью мотоцикла. И, не веря себе, Юлька просто села сзади и левой рукой обхватила водителя.

У него были сплетённые в тугие косички длинные волосы и мягкая белая кожаная куртка.

Они догнали упряжку, почти пробились к «самурайчику», потом отстали. Все байкеры были негры, все в ослепительно-белой коже, все мотоциклы сияли хромом и светились сотнями лампочек – как новогодние ёлки. Или рождественские. От этого веяло нереальной жутью.

Через два-три километра кавалькада свернула вправо, на дорогу поуже – сначала через поле, потом – по опушке леса, потом впереди показались огни, дорога раздвоилась, а на самой развилке по кускам вывалился из темноты огромный автокран.

Здесь стали останавливаться, кружить, газуя, занимать удобные места и потом глушить моторы. Юлька сползла с мотоцикла; ноги уже слушались.

– Ты кто? – спросил, оборачиваясь, тот парень, который её вёз.

– Рита, – сказала Юлька. – А ты?

– Я Омар. Мы патриоты, понимаешь? А у тебя – джапская тачка. Зачем?

– Кататься.

– Катайся на калифорнийской. Рубишь?

– Какая завелась. Рубишь?

– А! Так это не твоя?

– Ну!

– Бумс. Пошли тогда смотреть!

И они пошли смотреть. «Самурайчика» уже подцепляли к крюку, и кто-то запускал движок крана.

Огромный парень, всё ещё держа в руках оторванный руль, вскочил ногами на бак вздёрнутого на дыбы мотоцикла.

– Черти! Мы поймали ещё одного япошку! Вы помните Пирл-Харбор?! Вы помните, как они отрубали мечами головы нашим лётчикам? Вы помните, как они по частям скупали Фриско и Эль-Эй? Как они спёрли наше виски и наш бейсбол? Как узкоглазые тачки катили по нашим дорогам, как будто это дороги в ихней Джапландии или какой-то занюханной Европе? Вы всё это помните, черти?!

– Да-а-а!!!

– Так какой приговор этому гаду?

– Смерть!!!

– Что? Не слышу!

– Сме-е-е-ерть!!!

– Ещё раз!

– Убей его! Смерть! Смерть узкоглазым!!!

– Смерть!!!

– Сме-е-е-е-ерть!!!

– Уррра-а-а!!!

– Вздёрнуть его! Вздёрнуть!

– Ша, черти! Суд состоялся! Приговор вынесен!

– Да-а-а!!!

– Привести в исполнение!

– А-а-а-а!!! Дава-а-ай!!!

Взревел старинный дизель, что-то заскрежетало, тросы напряглись – а потом «самурайчик» приподнялся, несколько секунд пытался устоять на задних колёсах, вытянуться – но не сумел, оторвался от земли и судорожно закачался в петле.

– Правосудие свершилось! – загудело над головой.

Серёгин очнулся. Или ему так показалось. Или он очнулся уже не в первый раз. Вынырнул, погрузился, вынырнул снова, снова погрузился…

Тошнило, как после основательной нервной попойки на пустой желудок.

Он сморщился и попытался открыть глаза.

Как было темно, так и осталось.

Хотя нет. Темнота таяла, словно чёрный воск, оставляя такие же чёрные фигуры: двое, плечом к плечу, на тёмно-тёмно-фиолетовом фоне…

Он приподнялся на локте и неожиданно для себя застонал – от тянущей боли и армии мурашек, набросившихся на всю левую половину тела.

Одна из фигур шевельнулась, и тут же где-то рядом затлел тусклый синеватый свет.

– Ты как? – спросил кто-то очень знакомый.

– Нич… чехо… – говорить было трудно, будто что-то застряло в горле. – Нор… мально.

– Пить хочешь?

– Страшно.

– Пошурши там, рядом с собой…

– Пошурши… – проговорил Серёгин знакомое слово. – Гришка, ты?! Живой?

– Да я, кто ещё…

Это был Гриша Фогман, считавшийся погибшим два месяца назад.

– Ну ни хрена… – прошептал Серёгин, нашаривая тем не менее флягу – чапскую, из прочного красного стекла, обшитую ноздреватой пружинящей кожей птицы тубсы, нелетающей хищной падлы ростом с осла. В Сайе они встречались редко, а на юге, говорят, охотились стаями, твари… Пробка разбухла, пришлось проворачивать её зубами. Во фляге было густое кислое вино со смолой – местное подобие рицины. – Ф-ф!.. – Три глотка, четыре, пять… надо остановиться. – Спас, Гриша, ну просто спас…

– Спа-ас… – передразнил Фогман. – Ты уверен? А если из огня на сковородку?

– Огня они не развели, не успели… Слушай, а что это за катер?

Фогман перебрался к нему. Серёгин сел, и теперь лицо бывшего героически павшего находилось почти рядом, сантиметрах в сорока, освещённое низовым красноватым светом, неизвестно откуда идущим – на кораблях нанимателей такого рода фокусы были в обычае.