Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга первая - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 39

Вместо ответа Алексей протянул ей бумажник с ключами и картами. Сам вышел из машины. Саня слышала, как он хлюпнул грязью и чертыхнулся. Сама она погрузилась в созерцание карт. Ах, вот мы где... Незаконный перекресток. То, чего быть не должно, но что неизбежно случается при наложении миров. Теперь... если мы проскользнем туда, но не до полноценного мира, а по такой же тени... сможем? Должны... тогда вот здесь поворот, и дальше...

Дальше было почти темно. Но если кто-то следит за ними (что значит – если? Конечно, следит...), то взгляд его вот здесь пересечет сам себя – и прервется. И дальше понадобятся многие поиски...

Алексей вернулся и сел. Посмотрел на часы. Саня тоже посмотрела. Без четверти десять. Совсем еще утро.

Она вернула бумажник. Алексей рассеянно сунул его в карман.

– Подождем, – сказал он.

– Чего?

– Еще не догадалась? – В голосе было что-то незнакомое.

Она покачала головой.

– Нас.

– Нас? – Она вдруг не поняла слово. О каком-то «насе», она помнила, опасливо шептались девчонки... – Что такое «нас»?

– Винительный падеж от «мы», – усмехнулся Алексей. – Скоро сюда должны прийти мы. Здешние мы.

– Понятно, – сказала Саня равнодушно. Почти равнодушно. Что она при этом чувствовала, она не понимала сама.

При первом своем посещении Кузни Алексей уже встречался с другим собой, но тогда с ним был Филадельф... и вообще все было иначе. Он даже представить себе не мог, как ошеломит его появление двух куклоподобных людей, один из которых был точной копией кесаревны, а второй – надо верить, точной копией его самого. Но себя он не узнал бы разве что по одежде...

– Они нас не видят, – сказал настоящий Алексей настоящей Сане, – и не слышат. И вообще ничего не понимают.

– Откуда ты знаешь? – Голос ее был скомкан.

Действительно, откуда? Филадельф сказал?..

– И почему они пришли сюда? – продолжала Саня.

– Потому что мы здесь. Мы их притянули. Вытащили из того муравейника...

– Это их ты хочешь убить? Долгое молчание.

– Да.

Куклоподобные брели по грязи – вроде бы не разбирая дороги, но как-то особенно ловко, не падая и даже почти не пачкая ног. Подошли вплотную и деловито остановились.

– Нет, – сказала Саня тихо. – Я не позволю. Ты понял, да? Я не позволю. И меня не трогает, что ты скажешь...

– Думаешь, мне хочется это делать? – Алексей почувствовал, как в горле вспухает ком. – Я отдал бы... – он задумался, что мог бы отдать, – правую руку – чтобы только обойтись без этого. Ты можешь наконец это понять или нет: нам нужно дойти любой ценой. Любой...

– Я никуда не хочу, – бешеным шепотом произнесла Саня. – Я никуда не пойду. Верни меня домой. И все.

– В общежитие?

– Да.

– Оно сгорело.

– Ничего. Найду что-нибудь. Без крыши не останусь.

– Тебя уже забыли. Ты исчезла. Полностью, как пар...

– Вспомнят.

– Не вспомнят.

– Я тебе не верю.

– Твое право. Сейчас мы отправимся туда – и убедишься.

Он чувствовал, что говорит не то и делает не то, но никак не мог понять, где оно – «то».

– Ннннет. – Саня затрясла головой. – Ты опять меня куда-нибудь заведешь. Я сама... я найду дорогу. Алексей отодвинул с пути свою куклу, просунулся в салон машины и вытащил початую бутылку водки.

– Глотни.

– Не хочу.

– Глотни, тебе нужно.

– Я сказала: не буду. Не буду. И убери от меня это!.. – вдруг завизжала она, отпихивая куклу-себя. Убери! От меня! Это!!! Убери!!!

Ничего человеческого не было в ее искаженном лице.

И тут кукла-Алексей сделала полшага вперед и попыталась загородить собой куклу-Саню. Движения его были неуклюжи, но в глазах горели мука и отчаяние связанного... и даже не связанного, а заживо погребенного в неподвластной ему ходячей могиле человека. Эти полшага дались ему тяжелее, чем иному – подъем на вершину какого-нибудь Эвереста... И отчаяние и мука этого взгляда прожгли Саню насквозь.

Она вскрикнула и побежала.

Она бежала, отдавая бегу все силы, не понимая куда, не зная зачем... так она бежала бы от тех липких чудовищ...

Впереди было единственное место, где она могла укрыться, – темный проем двери. И она метнулась в него.

– Стой! Отрада, стой! Туда нельзя! Она вроде бы слышала голос, но не понимала слов. Потом сзади застучали шаги, и она побежала еще быстрее, хотя быстрее уже не могла.

Когда на нее бросились сзади и повалили, она вскрикнула еще раз, а потом в глазах вспыхнуло белое пламя, и все прервалось на какой-то миг...

Вначале она почувствовала боль, а потом уже очнулась. Было темно. Непонятно на какой высоте висел дощатый потолок, по которому бродили теплые пятна света. Потрескивал огонь, пахло свежим дымком и сосновыми дровами. Я дома, поняла Саня. Мне все приснилось...

Кто-то шевельнулся, вздохнул, скрипнула половица. Саня повернулась (ой, как больно! будто осколки стекла по ту сторону лба...) и посмотрела в сторону скрипа.

Освещенный пламенем печи, сидел и смотрел в огонь человек из сна: Алексей. И она поняла, что проснуться у нее опять не получилось.

– Где мы? – спросила она. Казалось, что голосовые связки склеились и теперь разрываются по хрустящему клеевому шву.

– Очнулась? – сказал Алексей почти неприветливо. Но тут же встал, подошел к ней, сел рядом. Положил осторожно руку на ее пылающий лоб. Рука была прохладная. – Не знаю где. Где-то есть. Но что это за место – не показывают даже карты.

– Я... долго так?.. – Саня попыталась сесть. Больно стало до тошноты. И до слез. Она стиснула зубы.

– Долго. – Алексей подхватил ее, помог удержаться. – И непонятно, почему так долго. Вроде бы – не должна...

– Сколько? – Сладкая вязкая слюна накопилась во рту, ее невозможно было проглотить и некуда было сплюнуть.

– Почти двое суток. По часам.

Она не поняла, к чему это уточнение.

– Помоги... мне нужно...

– Это сюда. За печку.

За печкой был чуланчик с большим металлическим унитазом в одном углу и рукомойником в другом. Алексей зажег керосиновую лампу и вышел.

Вначале она смочила холодной водой лицо. Потом присела на унитаз – такой же холодный. Только это не позволило ей тут же уснуть от немыслимого облегчения. Потом она поняла, что ниже пояса на ней ничего не надето. Конечно, он носил ее сюда на руках... Это было и стыдно, и почему-то... приятно? тепло? легко?.. Пожалуй, легко.