Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга первая - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 30

В ней раскручивалась тугая пружина, и теперь нужно было только следить, чтобы пружина эта, не дай Бог, не сорвалась.

И в то же время где-то в подвалах души бился и просился наружу черный страх. Она знала, что он там.

За время их беседы с аптекарем площадь наполнилась людьми. Лавочники открывали свои лавочки, на простых столах расставляли вино и закуски. Кто-то торговал просто с табурета. Саня уже выяснила из разговора с аптекарем (он этого не говорил, но вовсе не обязательно произносить слова, чтобы тебя поняли), что живет в городе семьсот одиннадцать человек, мужчин вдвое больше, чем женщин, детей мало, потому что многие рождаются мертвыми или умирают в первые часы и дни. Есть люди по-настоящему богатые, почти как в прежние времена, – это те, кто владеет делянами чистой земли; там они выращивают скот и кукурузу. Остальные, в сущности, работают на них и для них...

Она заставила себя перестать думать об этом хотя, наверное, перестать думать было просто невозможно, и приходилось мириться с неизбежностью. Мир вокруг был видимостью, мгновенно застывающим миражом, и каждую новую деталь могли добавить лишь настоящие люди – в данном случае она и Алексей. Усложнять же этот кусочек Кузни не следовало, потому что искать выход в сложном мире, для которого не составлено карт, трудно... иногда – невозможно. Многие поплатились за безрассудство...

Но уж слишком щекотали ноздри запахи простых лакомств, лезла в уши варварская музыка механического пианино, подпрыгивали, зазывая покупателей, мальчишки в шутовских трехрогих колпаках с бубенчиками... Ничего нельзя было сделать – разве что умереть. Мир строил себя сам и сам вытягивал ассоциации из почти безвольного, беззащитного подсознания – пока еще медленно, но уже не слишком интересуясь мнением тех, кто бросил первый кристаллик в насыщенный рассол.

Алексей это тоже знал и понимал. Наверняка лучше, чем она, которая еще не вполне умела пользоваться тем, что знала, что все годы изгнания... эмиграции, бегства?.. хранилось в ее памяти, как в секретном фонде библиотеки. И теперь Алексей шел сквозь веселую толпу, глядя поверх голов, непринужденно покачивая легким длинным свертком и стараясь ничего вокруг не замечать... Впрочем, может быть, он просто размышлял или прислушивался.

Они совершили медленный, без малого часовой круг по площади и почти вернулись к тому месту, откуда начинали.

Воздух вдруг дрогнул и потек. Все стали смотреть вверх. Саня тоже посмотрела вверх. Привычная уже дымка темнела на глазах, из-за островерхих крыш с оплавленными флюгерами веером тянулись черные крючковатые щупальца... Торговцы на площади хватали свой товар и исчезали. Скорее, скорее, бросил им кто-то, пробегая мимо. Многие люди спускались, вежливо толпясь, по каменной лестнице, ведущей в погребок под той странной вывеской – «Братья и Сестры». Над дверью висели синий фонарь и медная пивная кружка.

Саня с Алексеем спустились последними. Маленький пузатый человечек, глянув на них свирепо, задвинул маслянистый засов. И буквально через несколько секунд по ту сторону двери раздался множественный шорох (ведро сухого гороха кто-то высыпал на железную крышу...), и дверь загудела от удара...

Начинался неожиданный и неурочный Бал Демонов. Никто живой, из мяса и костей, не мог уцелеть снаружи. Только те, о ком не говорят вслух. По крайней мере, так гласила молва.

Но здесь, по эту сторону железного засова, живым бояться было нечего.

Погребок имел форму кириллической буквы "П": у перекладины за черной от времени и пролитого пива стойкой неторопливо, но очень быстро распоряжался громадного размера старик с густыми снежно-белыми волосами, собранными на затылке в пучок, и густой короткой бородой; посетители хватали бокалы или кружки и уходили направо или налево, в длинные полутемные коридоры. Впрочем, кое-кто оставался и у стойки, лишь сдвигаясь в стороны.

– Два зимних мне и портер для дамы, – сказал Алексей, когда подошла его очередь. – И соленых орешков.

– Орешков как таковых или одноименных сухарей? – неожиданно глубоким, поставленным голосом осведомился старик за стойкой. – Причем я бы порекомендовал сухари.

– Готов прислушаться, – улыбнулся Алексей.

– Вы первый день у нас?

– Да. И – не в обиду – последний. По крайней мере, в этом году.

– Это вы хотите купить дом покойного Малыша Маниона?

– Возможно. Я не знаю, кто был его прежним хозяином. Продает банк...

– Ну, естественно. В свое время они взяли за долги половину округи. Да куда – больше половины. Людям оставалось разве что рыть норы... Наверное, Бог услышал чью-то молитву, но в суть дела вникать не стал, а так – помавал шуйцею... – Он изобразил этот жест, сопроводив его великолепным выражением полнейшего равнодушия на лице. – И пролился говенный дождь.

– Вы актер? – с интересом спросила Саня.

– Я прозываюсь виночерпием в этом старом вонючем погребе, хотя разливаю преимущественно пиво. Но да – прежде я выступал и на иных сценах, поболее этой. «Не постигай излучин бытия, не поступайся разумом и делом...» – пропел он негромко, но голос вернулся, отраженный стенами. – Лучший баритон Хаосской Оперы...

– Простите, – сказала Саня.

– Не за что, барышня, – опустил он голову. – Вот ваш портер. И орешки.

– Часто у вас... такое? – Алексей ткнул большим пальцем вверх.

– Год на год не приходится. Бывает, что и часто. Простите...

Он принял откуда-то сбоку пустую кружку, поставил ее под кран. Темное пиво наполняло стеклянную посудину, выталкивая вверх поршень пены.

– Отойдем, – сказал Алексей. – Не будем мешать человеку.

– Вы не мешаете, – сказал виночерпий. Они всетаки отошли к длинному деревянному столу, за которым полагалось стоять.

– Мы застреваем, – сказала Саня. Алексей молча кивнул.

На черной столешнице кто-то недавно вырезал: «Само-выродок». И знак Луны.

– Веселимся вечерней душою, лишь надеясь на позднюю завязь через пламя свечи посмотреть – и умолкнуть в испуге тотчас... – Он произнес это тихо и почти без выражения, но Саня почувствовала, как на спине шевельнулась несуществующая шерсть. Он вспомнила эти стихи, хотя никогда, разумеется, не читала и не слышала их. Они были отсюда, из этого уголка Кузни...