Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга I - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 29

Она не заметила, как уснула по-настоящему.

Мелиора. Остров Еликонида

Эфрон вздрогнул и медленно сел, откидывая меховое одеяло и нащупывая рукоять меча. Нет. Это всего лишь волна – первая волна набежала на берег. Небо стало серым. И мальчишки – вон они, стоят…

Он присмотрелся и взялся за меч.

Мальчишки стояли как-то странно. Слишком неподвижно. Эфрон выбрался из лодки.

Снова накатилась волна – значительно сильнее предыдущей. Захлестнула ноги. Заскрипела, приподнявшись и опустившись, ветренка.

От тени обрыва отделились и пошли ему навстречу шесть человек. Они шли как настоящие люди, производя все подобающие звуки, но Эфрон всё равно не мог в это поверить.

Он обернулся к лодке. На корме сидели двое. Они никак не могли там оказаться, но они там оказались.

Эфрон обнажил меч.

Вышедший из тени поднял руку.

– Учитель Эфрон! Вы узнаете меня?

Эфрон остановился. Говорившего он узнал, но это ничего не значило.

– Астион? Акрит Конрад Астион?

– Я, учитель.

Конрад Астион был ближайшим помощником потаинника Януара, его правой рукой и тёмным клинком.

– Что случилось, акрит?

– Измена, учитель. Вас заманили в ловушку. Кто-то очень не хочет, чтобы вы предстали перед лицом кесаря.

– Не сомневаюсь. Что с моими спутниками?

– Очарованы, учитель. Им уже не помочь. Не слишком удачная мысль посетила вас – высадиться на этом острове. Хотя это могла быть не ваша мысль…

– Как вы меня нашли?

– С большим трудом… Учитель, скажите мне на всякий случай: вторжение начнётся – когда?

– Самое позднее – через неделю.

– То, что вы несли кесарю, – при вас?

– Разумеется.

– Как вас раскрыли и как вам удалось уйти?

– Зачем?.. Так уйти больше никому не удастся… потому что больше никого не осталось! Никого! Ты понимаешь это, акрит?! И можно уже никого не посылать…

– Понимаю, – сказал Астион с особым выражением. Не просто выражением голоса – голос остался ровным; но – выражением мысли. Движением глаз. Вздрагиванием уголка рта, вибрацией воздуха. Всем тем, что остаётся незаметным простому человеку, но владеющему умениями представляется таким же явным, как простое отчеканенное слово. И Эфрон понял с совершенной непреложностью, что разговаривает сейчас с собственной смертью.

И даже с тем, что страшнее смерти. С посмертным рабством.

Кому-то было бы лестно заполучить такого раба, как он. Он даже догадывался, кому.

Измена…

(Мелькнула и тут же пропала, будто засыпанная песком, мысль: я ошибаюсь! я ошибаюсь! не надо…)

Конечно, более всего им нужно было содержимое мешочка, который он не снимал с шеи последние недели. Но без него самого, без его души – оно мертво. Оно не оживёт. Поэтому самое главное сейчас – не позволить им захватить себя.

У него оставалась секунда. Может быть, чуть больше. И он её использовал, учитель Эфрон. Недаром когда-то о нём шла слава как о самом быстром бойце Мелиоры…

(Ещё раз конвульсивно дёрнулась и пропала уже навсегда мысль об ошибке, о наваждении…)

Молниеносным, невидимым глазу движением он обратил меч остриём вниз и вонзил его в песок на половину клинка. Отшатнулся и выставил перед собой руку. Маленький невзрачный сапфир, украшающий собой медный шар набалдашника, заискрился. Раздался громкий треск, будто ломали хворост. В стремительных вспышках искр стали видны истинные лица тех, кто пришёл за ним: высохшие маски мертвецов. Об этом Эфрон догадался и так, и это было не важно… Сейчас они не решатся подойти, потому что сами не знают о своей сущности, а потому растеряны. Потом они, конечно, всё забудут…

Он сложил руки рупором, будто собираясь кричать, но поднёс этот рупор не к губам, а к горлу. И тихо произнёс Слово Освобождения. Это было не одно слово, а четырнадцать, но так уж принято было называть: Слово.

Они бросились вперёд, преодолев страх и неуверенность, когда он выговаривал последние самые непроизносимые слоги. Но сапфир взорвался ослепительно, как бы отбросив нападающих на несколько шагов – а вернее, бросив эти лишние несколько шагов им под ноги. Эфрон вдруг понял, что стоит на возвышении, а мертвецы бросаются к чему-то пустому, оставленному им без сожаления, как путник оставляет у тропинки опустевшую бутылку… Он стоял, кругом была тьма и пустота, а под ним происходила возня, смысла которой он уже не понимал, как не помнил своего имени. Страсти, мысли, желания – вытекали из него стремительно и неудержимо, как вода из решета. И это всё? – успел разочарованно подумать он прежде, чем сам стал ровной темнотой…

Кузня

На этот раз ей приснилось, что то волосатое чудовище из пещеры очень многое успело сказать ей. Что пещера была украшена чудесной резьбой и мозаикой, а предметы обстановки были вычурны и ни на что не похожи. Что потом они рука об руку дошли до лесной дороги, и там чудовище заботливо уложило её на траву, выбрав место посуше, и мановением руки заставило спать. Спать. И она знала, что когда проснётся, вспомнит что-то очень важное. Но не просто проснётся, а по-настоящему проснётся…

Но, проснувшись, она всего лишь увидела Алексея. Он прижал палец к губам и поманил её за собой. Авда, хозяин чердака, спал или делал вид, что спит. Был час перед восходом: дымка на небе окрасилась оранжевым. При дыхании шёл пар.

– Мы не попрощались… – сказала Саня внизу, у машины. Алексей кивнул.

Потом он завёл мотор и вывел автомобиль на пустынную улицу. Очень скоро жилая часть города осталась позади.

– Аптекарь вернулся, – сказал он, глядя вперёд.

Саня поняла не сразу.

– То есть…

– Почти все, кто живёт в городе, побывали у… этих. Время от времени их забирают повторно. Некоторых не возвращают.

– Не понимаю…

– Я тоже. Но это не настоящий город. И не настоящие люди.

– А Авда?

– Он тоже. Но Авда один из немногих, кто помнит, что с ним произошло. Ещё такие же живут в лесу… их человек двадцать. Но он, как бывший шерифф… он не может бросить город.

– Мы едем к ним? К лесным?

– Зачем? Нет, конечно. Мы едем дальше. Конечно, если это всё… – он махнул рукой, – нас выпустит. Ты же чувствуешь, как оно в нас вцепилось?

– Оно вцепилось или мы прилипли… Да, чувствую. Всё такое вязкое. А – разбойники?

– Не знаю. Может быть, их и нет совсем.

Впереди была кирпичная башенка и полосатый шлагбаум. Алексей остановился и нажал на клаксон. Никто не появился. Тогда он вышел, отвёл шлагбаум рукой. Сел в машину и поехал дальше.

Ему показалось, что в придорожных кустах что-то происходит, но ни малейшего интереса это у него не вызвало.

– Мы сейчас вернёмся, – сказал он. – Только не совсем туда, откуда пришли. Почти, но не совсем. Не знаю, как объяснить… сама увидишь. Не пугайся. Там не будет ничего опасного.

Саня провела рукавом по стеклу. Оказывается, оно запотело, а казалось – туман…

– Не пугаться? – сказала она насмешливо. – Уговорил.

Этот переход показался ей более лёгким, чем первый. Сияние в глазу так же затмило всё, однако продолжалось оно меньше времени и было, кажется, не таким болезненным… впрочем, и тогда, и сейчас была не настоящая боль, а что-то взамен боли, похожее, но другое по своей природе. И всё же на несколько минут Саня потеряла способность не просто видеть, а воспринимать происходящее всеми органами чувств.

И за это время что-то происходило с памятью – и тогда, и теперь.

Лет пять назад мама Еванфия (мама Еванфия, упрямо повторила Саня, кому-то что-то доказывая) купила "Королеву Марго", изданную каким-то кооперативом и отпечатанную где-то в Средней Азии. Мало того, что бумага была разноцветная, так и разные страницы были набраны разными шрифтами. Поглощённая чтением, Саня не сразу это поняла, а лишь отмечала непонятные сбои восприятия. Что-то подобное было и с этими переходами – вдруг понимаешь, что у фона другой цвет, у воздуха другой запах…