Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга I - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 12

Первой вышла Сорочинская. Лицо у неё было такое красное, что казалось испачканным – зато отчаянные глаза сверкали тем прекрасным блеском, который облагораживает кого угодно: женщину или воина…

– Я, Алексей Данилович.

– Отлично, Валентина. Ваша мишень вон та, самая левая. Ну-ка, покажите на неё. Спокойнее. Помните: мы на лугу, светит солнце, пахнет сеном… Вот так, очень хорошо. Держите пистолет. Свободнее. Глаза не зажмуривать, не щурить – просто смотреть. В руке ничего нет. Я понимаю, что эта мортира не так удобна, как карманный "Вальтер" или там "Марголин", но и её можно держать вполне непринуждённо. Короче – не обращая внимания на ту дрянь, что прилипла к ладошке, покажите мне на… большую бабочку! Ещё разочек. Ещё. Вот. Свободнее, Валя, раскованнее. А теперь – шевельните…

Хлопок выстрела.

– Семь, – сказал Алексей. – Очень неплохо. Пистолет первый раз в руках?

– Да.

– Тогда – просто великолепно. Отдохните, Валя. Кто хочет ещё? Прошу, мисс…

Отстрелялись по первому кругу. Почти все попали в круг мишени, Катя Слащова выбила девятку, Александра – десятку. Второй круг проходили с худшим результатом. Не целиться! – повторял Алексей, не целиться, только не целиться! Рука сама всё знает и умеет – позвольте ей! В третьем и четвёртом кругах появились лидеры: Александра, Катя и – неожиданно – Чижик. Чуть хуже, но тоже неплохо шла флегматичная Оля Примакова. Полежаева и Гребенюк оказались где-то на предпоследних местах. И ни разу не попала в мишень только Женя Викторович – строгая и подтянутая, больше всех из присутствующих похожая на учительницу. Кажется, ей было очень обидно, но она старалась не подавать виду.

Два часа прошли слишком быстро.

– Всё, бойцы, – сказал Алексей. – Начинает сказываться усталость. Вы будете только мазать, а я вообще сейчас упаду. До следующей пятницы! – и, преодолевая вал недовольства, рявкнул в четверть голоса: – Курррсанты! Становись! Рравняйсь! Смиррррно!

Строй образовался необыкновенно быстро – будто кто-то натянул невидимую верёвочку.

– Вольно. На сегодня стрельба окончена. Дома ещё поотрабатывайте основное упражнение, – Алексей выбросил вперёд указательный палец. – Тема следующего занятия – стрельба с доставанием оружия из кобуры. Кто видел "Великолепную семерку"? – он обвёл глазами строй. – Неужели никто? Тогда показываю ещё одно упражнение, будете отрабатывать друг с дружкой. Курсант Викторович, подойдите ко мне.

Женя встала перед ним. Губы её были поджаты, в глазах прятались слёзы.

– Вы умеете хлопать в ладоши?

– Просто так?

– Да. Вот просто так – хлопните перед собой. Хорошо – ещё раз, только побыстрее. А теперь смотрите: в руке у меня ничего нет, пистолет в кобуре на боку. Вот он. Ну, кобуры у меня тоже нет, а вместо пистолета… дайте, что ли, расчёску. Спасибо. Вот, сую за пояс. Теперь вы можете хлопать в ладоши…

– А почему вы не возьмёте этот? – показала Катя.

– Потому что мне придётся направлять его в сторону живого человека. Правило номер два – никогда не направлять оружие – пусть разряжённое, пусть вообще безопасное – в друга. Только во врага. Запомнили?

– Запомнили.

– Итак, приступаем. Женя…

Женя, напряжённо выждав секунды две, хлопнула – и ладони её обхватили руку Алексея с зажатой в ней расчёской.

– Ух ты! – сказала Чижик очень громко.

– Ещё? – предложил Алексей. – Постарайся меня обмануть.

– Поняла…

Женя снова хлопнула, сделав обманное перед этим движение, и хлопнула повыше – однако рука Алексея опять оказалась между её ладонями.

– Собственно, это всё, – сказал он. – Потренируйтесь. Рразойдись! Саша, пока не уходи. И вам, Женя, мне надо сказать пару слов.

Он дождался, пока горизонт очистится.

– Вы слишком зажаты, Женя. Из вас может выйти очень хороший стрелок, но для этого вам нужно научиться расслабляться. Вы вообще-то хулиганить умеете? Вести себя свободно? Разбить в училище окно и удрать – сможете? Хотя бы мысленно? Вот вам задание на неделю: совершить один безрассудный поступок, а на следующее занятие кружка прийти, выпив бокал вина. Ясно?

– Да… но я, наверное…

– Придёте обязательно. В вас заложено всё, что потребно хорошему стрелку, – нужно себе просто разрешить. А пока бегите, вы тоже устали.

– Спасибо, Алексей Данилович… но я, наверное, всё-таки не приду… До свидания.

Она повернулась и ушла – маленькая, прямая и гордая. Алексей покачал головой, повернулся к Сане:

– Сестрёнка, я вот думаю: как ты смотришь на то, чтобы прокатиться завтра до Салтыковки и обратно?

– Н-не знаю… – Санечка нахмурилась. – А зачем?

– Хотя бы просто положить цветы на могилу. Ну и… всякое такое прочее. Может быть, пожелаем мы с тобой дом восстановить – хвать, а место занято? Они же там уверены, что ты круглая сирота и что это почти то же самое, что круглая дура. Вот мы и проведём, как это называется, демонстрацию флага. Как ты считаешь?

Санечка никак не считала. Она даже не могла бы сказать, хочет она ещё раз увидеть родные края или не хочет. Но их, родные края, положено любить и видеть во сне… и так далее. Не испытывала она никакого душевного трепета от предвкушения вновь пройтись по единственной – правда, длинной – улице села от церквушки при кладбище до заваленного, наверное, снегом родного пепелища – в самом что ни на есть прямом и грубом смысле этого слова. И ехать: три часа на электричке, полтора на автобусе…

– Поедем, – сказала она.

– Отлично. Но только встаём рано – без четверти шесть.

– Да, я знаю… Я даже могу тебя разбудить, в дверь постучать. Хочешь?

– Не надо, – он тихо засмеялся. – Уж просыпаться-то я умею и сам. А вот чайник – поставь…

Проходя мимо приоткрытой двери чужой комнаты, Санечка услышала чужой разговор:

–…только голос его услышу, как уже мокрая. И дура дурой. И ведь понимаю, что…

– Ничего ты не понимаешь…

Она быстро прошла дальше, чтобы не услышать ненароком чужих тайн. Или гипотез.

Можно было найти машину: с водителем, хорошо ему заплатив, или без водителя – Алексей даже предварительно договорился об этом на соседней автостоянке. Можно было даже купить задёшево подержанную развалюху. Но тихий голосок из-за правого плеча сказал: не надо. В дороге старайся быть рядом с другими, с посторонними людьми… И Алексей послушался совета.

Он взял из ружейного ящика старенький потёртый "Марголин", перебрал его, вычистил и смазал. Набил две обоймы. Сунул в карман ещё три коробки с патронами. Выносить оружие и боеприпасы за пределы тира законами строжайше запрещалось, но…

Но.

В своей комнате он лёг на кровать и заставил себя уснуть до полуночи. Проснувшись, он сел, прислонился к стене – и стал чего-то ждать в темноте. Ромб тускловатого света от уличного фонаря неподвижно лежал на потолке.

Днём уже капало с крыш, но за ночь тротуары и дороги успевала обтянуть ледяная шкурка. Алексей и Санечка добрались до вокзала с небольшим приключением: автобус занесло на повороте и выкинуло на полосу встречного движения – слава Богу, пустую. Алексей сжал зубы. Это могло и не быть случайностью…

Билеты он взял не на электричку, а на отходящий десятью минутами раньше иркутский поезд. Озёрск был довольно большим – почти стотысячным – городом, и все проходящие поезда там останавливались.

В купе тихо спала серенькая старушка в чистом платке. Они тихо, не будя её, сели на противоположную полку. Санечка скоро задремала под монотонный перестук, а Алексей сидел, глядя куда-то мимо проплывавшего грязно-белого неряшливого пейзажа, и никак не мог понять, о чём думает. Будто бы думал он на иностранном языке.

Санечка шевельнулась, щека её передёрнулась, она что-то сказала невнятно. Потом – привалилась к плечу Алексея и замерла. Он скосил глаза и посмотрел на неё. Теперь он знал, что к Еванфии можно не ехать: он видел кесаревну тогда, накануне исчезновения. Лицо спящей у его плеча девушки несомненно было лицом того самого шестилетнего сорванца-ребенка – в венке из жёлтых лилий…