Валькины друзья и паруса - Крапивин Владислав Петрович - Страница 15

– Вот запиши, что задано…

– Спасибо, не надо.

Неужели Сашка обиделся? Впрочем, это его дело. Валька не виноват. Он сказал:

– Как хочешь.

– Поздно уже, – объяснил Сашка. – Не успею сделать. Потом спишу у кого-нибудь.

– Ну смотри…

– Смотрю. – Сашка снова зевнул.

И Валька почувствовал, что за этим пустым разговором прячется и растёт у них обида Друг на друга. Надо было сказать что-нибудь хорошее. Может быть, смешное. Поскорее разогнать обиду. Но что сказать. Валька не знал. Потому что подъёмный кран действительно ржавеет на пустыре, у баркентин деревянные корпуса, а Равенков строит из себя фельдмаршала. И, кроме того, у Сашки было такое лицо, что говорить хорошие слова не хотелось. Казалось, они отскочат от Бестужева, как ягоды рябины от гипсовой статуи (осенью в школьном сквере мальчишки стреляют ими из трубочек).

Сашка встал.

– Пойду.

– Я запру за тобой дверь.

Он вышел за Бестужевым в сени в одной рубашке, и холод сразу ухватил его в крепкие ладони.

Сашка замешкался у порога.

– Не копайся, – ворчливо сказал Валька. – Вон какой холодюга.

– Придёшь завтра? – вдруг спросил Сашка, словно не было долгого разговора.

– Железо собирать?

– Железо.

«Видно будет», – хотел сказать Валька. Или можно было ответить: «Завтра и поговорим». Но Вальке показалось, что Сашка заранее готов услышать этот ответ и снисходительно улыбается в темноте. А тут ещё этот холод.

– Я сказал: не приду.

Сашка и в самом деле, кажется, улыбался. Он спросил уже с крыльца:

– А якоря у деревянных баркентин тоже деревянные?

– Отвяжись ты…

– Отвязаться – это пожалуйста.

Снег заскрипел под его ботинками. Валька хлопнул дверью.

В комнате он начал дрожать от запоздалого озноба. Так часто бывает: попадёшь с мороза в тепло и начинаешь вибрировать, как стиральная машина.

– Бегает раздетый, а потом трясётся, – сказала мама. – Попробуй только заикнуться завтра, что у тебя температура.

Валька сердито промолчал.

– Не трогай его, – сказал отец. – Он поссорился с Сашкой и теперь будет тихо рычать весь вечер. Вон как дверью ахнул. Я думал, потолок рухнет.

– Не рухнет. Мы не ссорились, а просто поспорили.

– Хорошо хоть, что так по-джентльменски. В наше время споры больше кулаками решались.

– Чему ты учишь ребёнка! – сказала мама.

– В ваше время… – буркнул Валька. Представить, что они с Сашкой раздерутся, он просто не мог. Даже при самой смертельной ссоре они разговаривали бы тихо и спокойно.

А сейчас была ссора? Валька не мог понять, Может, и была, но он не чувствовал особого беспокойства. Завтра всё равно они забудут этот спор, потому что придёт новый день с новыми делами. Можно, в конце концов, сходить на сбор металлолома, раз уж Сашка так уцепился за это. Найдут они какое-нибудь старое корыто и с победным грохотом поволокут по улицам… Всё будет хорошо. Не может быть плохо, потому что наконец у Вальки начал получаться рисунок с марсельной шхуной. Когда у человека есть радость, она не оставляет места для глупых огорчений…

– А уроки ты сделал? – услышал Валька мамин ежевечерний вопрос.

– Почти, – уклончиво ответил он и сел писать упражнение по русскому.

Антициклон. День

Перед тем как уснуть, Валька услышал пронзительный голос ветра. Даже здесь, в тепле, чувствовалось, что ветер ледяной и резкий. Это примчался антициклон, который зимой вторгается на Урал из Арктики и свищет вдоль хребта.

Ветер не успокоился к утру. Жёсткие струи воздуха хлестали вдоль улиц, гнали по асфальту змейки колючего снега. Заледенелые ветки мёртво стучали друг о друга.

Валька бежал в школу, прикрывая лицо портфелем. Но когда он свернул к школе, портфель опустил. Ветер теперь дул в спину, а впереди в три ряда горели жёлтые квадраты школьных окон.

Валька любил эти окна. Любил за тёплый свет в морозной синеве утра, за то, что они обещали шумный день, встречу с ребятами, с Сашкой. А если школьный день приносил огорчения, назавтра Валька забывал об этом, и окна школы снова казались ему приветливыми и радостными.

Сегодня Валька особенно спешил. Хотелось поскорей укрыться от злого ветра, окунуться в тепло и весёлый шум школьных коридоров.

Он влетел с разбегу в вестибюль и наскочил на Петьку Лисовских. Большой, грузный Петро ухватил Вальку за воротник и голосом Анны Борисовны произнёс:

– Бегунов! Бе-гунов! Мне надоело повторять, что по школе следует ходить спокойно. Кстати, почему ты опять не был на репетиции хора?

– Отчипысь, – сказал Валька.

Лисовских отпустил его и пригорюнился:

– Валь, ты мне подскажешь сегодня? Она меня обязательно вызовет разбор предложения делать, и я опять заплюхаюсь. А мне надо пару исправлять.

– Подскажу, только слушай как следует, а то прошлый раз я – одно, а ты – другое.

– Туговат я на ухо-то, – сокрушённо сказал Петро.

– Взял бы да и выучил этот несчастный разбор, – заметил Валька.

– Так я же лодырь, – печально произнёс Петро. – Лодырь и неразвитый тип. Мне бы во второгодники…

Валька засмеялся и пошёл раздеваться. Всё время он искал глазами Сашку, но того не оказалось ни в коридоре, ни в классе. Бестужев пришёл перед самым звонком. Мельком и равнодушно глянул на Вальку и заспешил к своей задней парте. Не будь вчерашнего спора. Валька не обратил бы на это внимания. Но сейчас он слегка встревожился.

Русский был первым уроком. Анна Борисовна медленно оглядела стоявших ребят и вздохнула:

– Садитесь. – Она всегда вздыхала в начале урока. – Кто дежурный? Подберите на полу бумагу. Неужели вам приятно начинать урок, когда столько мусора в классе?

Валька не был дежурным, но клочок бумаги валялся у его парты. Валька поднял бумажку и сунул в карман.

– Неужели нельзя было прибрать в классе до прихода учителя? – сказала Анна Борисовна. – Не класс, а мученье. Я, между прочим, с тобой разговариваю, Бегунов. Ты вообще последнее время разболтался что-то. Школьные мероприятия не для тебя: на хор ты не ходишь, правила поведения, видимо, тоже считаешь лишними. Убрать класс перед уроком для тебя тяжкий труд.

Валька встал. Объяснять, что не он сегодня дежурит, было как-то нехорошо: будто ябедничаешь на другого. К счастью, в дверь постучали, и в класс шагнул высокий молодцеватый десятиклассник. Ребята встали.

– Интересно, почему Лисовских не считает нужным вставать, когда входит вожатый? – поинтересовалась Анна Борисовна.

– А я не пионер, – сообщил Петро.

– Но всё равно – Валерий твой старший товарищ…

– Какой он мне товарищ, – сказал Петро. – Он нашей Галке товарищ, они каждый день вместе на каток бегают. А я ему не пара, двоечник и бездельник…

– Наконец-то ты это понял.

Вожатый Валерий Равенков молча ждал, когда кончится разговор. Потом повернулся к завучу.

– Извините, Анна Борисовна, я помешал. Только одно объявление. Вы, ребята, садитесь.

– Говори, говори, Валерий. – Голос Анны Борисовны заметно потеплел.

– На сегодня был назначен сбор металлолома. Из-за холодной погоды отменяется. Вместо этого члены редколлегии после уроков в пионерской комнате выпускают фотомонтаж. В семь часов вечера совет дружины: о подготовке встречи Нового года, У кого есть предложения и планы, приходите. Всё, – отчеканил Равенков.

– А Галка с тобой на семь тридцать в кино собиралась, – ленивым голосом произнёс Петро.

По классу пронеслись смешки.

Равенков медленно оглядел всех.

– Я хожу в кино и на каток с Галей Лисовских, – отчётливо сказал он. – Это знают все. Что здесь смешного?

Класс притих.

– Дикари, – усмехнулся Равенков.

Когда он скрылся за дверью, Анна Борисовна развернула журнал и объявила:

– А сейчас Лисовских пойдёт к доске и напишет предложение…

К удивлению всех, Петро сделал разбор почти без ошибок. И без подсказок. Несколько раз, правда, он вопросительно смотрел на Вальку: «Так?» – «Так», – отвечал Валька глазами.