Топот шахматных лошадок - Крапивин Владислав Петрович - Страница 20

Сёга вскинул голову – так, что белые волосы разлетелись и упали опять:

– Белка! А ты с ним поговори! Вдруг, он нормальный человек? Может, уговорит отца не трогать больницу?

– Святое простодушие, – грустно отозвался Вашек. – Думаешь, такие папаши слушают своих малолетних деток? Если даже те захотят вмешиваться…

– Не думаю, что «детки» захотели бы, – сказала Белка, словно окончательно отгораживаясь от Константина Рытвина. – Да и где эти «детки» теперь? Небось, загорают на Маркизских островах или в Эмиратах…

Костя Рытвин

Белка ошиблась. Костя не загорал на дальних берегах. Он вообще не уезжал из этого города. То ли по случайности, то ли по желанию треугольного пространства (прогнувшегося, конечно, – дзын-нь!) Белка встретила юного Рытвина в Газетном переулке, когда шагала из овощного магазина. Это случилось на следующее утро после разговора Белки и братьев Горватовых на бастионе.

Белка не сразу узнала одноклассника. Навстречу шагал гибкий загорелый мальчишка в бежевых шортах и такой же рубашке с короткими рукавами. Этакий юный теннисист. Поддавал коленками чехол ракетки, посвистывал. Встряхивал головой, убирая с глаза косое крыло темных волос. "Ишь какой…" – хмыкнула про себя Белка. И лишь когда оказались они в трех шагах друг от друга, Белка "растопырила глаза":

– О, Рытвин! – От растерянности это получилось глуповато и кокетливо.

– А, Белка, – сказал Костя без удивления. Чуть улыбнулся.

Она не смогла сразу "сменить тональность":

– Надо же! Ты помнишь, как меня зовут!

Рытвин будто не заметил ее иронии.

– А почему не помнить? В одном классе учимся.

Ей стало неловко за свой тон.

– Просто я подумала… Ты ведь у нас недавно…

Он опять чуть улыбнулся:

– Как не запомнить, когда ты одна с таким именем, а остальные – Кристины и Яны…

– Есть еще Ксюша, – заметила Белка. – Подушкина.

Рытвин кивнул (и опять отбросил волосы):

– Да, я знаю. Но она мне почему-то не нравится.

"А я, что ли, нравлюсь?" – чуть не выпалила Белка, но прикусила язык. Они встретились глазами и… засмеялись. Костя словно говорил: "Я понимаю, что брякнул не то…" А Белка: "Я чуть не ляпнула глупость!"

– Ты куда идешь? – спросил Костя.

– Домашние хлопоты, покупала цветную капусту, – Белка мотнула пластиковым пакетом. – А ты? С корта?

Он слегка удивился:

– Что? Да ну, скажешь тоже… – И тряхнул замшевым чехлом. – Здесь не ракетка, это у меня вместо сумки. Ходил в "Компьютерные игры", в рекламе говорили, что там есть диски с "Черными звездолетами". Но уже раскупили…

Белку дернуло за язык:

– А я думала… ой…

– Что "ой"?

"Вот дура-то!"

– Ты не обижайся…

– Не буду, – серьезно сказал Рытвин. – А что "ой"?

– Я думала, что ты не ходишь без охраны…

Костя опять не удивился. Повертел головой.

– Не исключено, что они болтаются неподалеку. Но я раз и навсегда велел, чтобы рядом не терлись.

– И тебе разрешают ходить одному? Говорят, был какой-то случай… – опять не сдержалась Белка.

Костя снова ударил коленом по чехлу. Посмотрел, как он качается.

– "Говорят", был… А разрешают или нет… я теперь не спрашиваю. – И глянул на Белку прямо, из под косого темного крыла. Темно-карими глазами.

Белка засмущалась, разозлилась на себя и отвела взгляд. Буркнула:

– И не боишься?

– Мне по фигу, – сумрачно отозвался Костя Рытвин. И Белка сразу поняла. что он сказал правду. И почему-то встревожилась.

Впрочем, Костя тут же сменил тон: махнул чехлом ракетки и похвастался:

– У меня здесь одна игрушка спрятана, типа электрошока. Если кто полезет, можно шарахнуть разрядом… Конечно, все равно скрутят, но хоть не сразу…

"Какая разница, сразу или нет?" – опасливо метнулось в голове у Белки. Но Костя беспечно сказал:

– Как с утра солнце жарит… Белка, хочешь мороженого?

И она ответила сразу:

– Ага!

Вот ненормальная! Следовало держать себя с юным Рытвиным заносчиво и неприступно. Он был сыном человека, который задумал черное дело и грозил бедой многим людям, в том числе отцу Вашека и Сёги. Но… с одной стороны – не сам же Костя грозил, он-то, скорее всего, ничего и не знал. С другой стороны – можно было попробовать уговорить его, чтобы повлиял на папашу. А с третьей стороны… Однако, про "третью сторону" Белка не решилась признаться даже себе, горячие мурашки начинали покусывать щеки… Хотя признавайся или нет, а юный Рытвин ничуть не походил на сытого и вредного сыночка миллионера. Даже… наоборот…

На углу Газетного и Первомайской, недалеко от Каменного моста, голубела матерчатыми зонтиками летняя кафешка «Атлантида». Туда они и зашли. На просвеченных зонтиках мельтешили тени кленовой листвы. Посетителей почти не было, только под крайним зонтиком тянули пиво два небритых дядьки (видать, с похмелья). Костя джентльмески подвинул Белке стул, отдал ей чехол и пошел к прилавку. Вернулся он с двумя блестящими вазочками (даже вазами!). Горки белых шариков сияли как снежные вершины. У Белки побежали слюнки (вот бессовестная!). А Костя наклонился к ней и прошептал:

– Белка, извини. У тебя не найдется десяти копеек? У меня не хватило…

– Ой, конечно! – Белка из сумки выхватила кошелек. – Вот… Или давай пополам! Сколько это стоит?

– Не надо пополам… – он схватил у Белки гривенник, отбежал к прилавку, вернулся опять. Забрал у Белки чехол, положил его на стол, а сам сел сбоку от Белки – не за столом а в сторонке. И вазу с мороженым держал перед собой как кубок.

– Налегай, – велел он и ложечкой отправил в рот целый "сугроб".

Белке что делать-то? Она – тоже. Мороженое пахло ванилью. Рытвин смотрел на Белку из-за белой горки и улыбался. Рядом с мороженым загорелое лицо Кости казалось особенно смуглым. Он сказал:

– Я знаю, о чем ты подумала. "Сын такого папочки не наскреб дести копеек!"

– Ничего подобного! – старательно возмутилась Белка, потому что подумалось ей именно это. И тут же решила, что время перейти в атаку.

– Если честно, то я как раз подумала про твоего… папочку. Только по другой причине. Ты знаешь больницу скорой помощи? Ту, что на Фрунзенской?

– Конечно, знаю! Я там в ожоговом центре лежал, пока не переправили в частную клинику. После… ну, после одного дела.

Надо было бы спросить: "Что за дело?" Но Белка сурово сказала:

– Зато не знаешь, наверно, что твой отец задумал эту больницу пустить по ветру и устроить в ней отель международного класса… Или знаешь?

Костя не удивился, не возмутился, Просто качнул головой:

– Не, я не знал… Думаешь, отец со мной советуется? У него хватает референтов…

– А ты представляешь, какой это будет разгром? Там сложившийся коллектив врачей, там громадный опыт работы, традиции… – Белка говорила это и будто видела перед собой лица Вашека и Сёги. Она по сути повторяла то, что сказал накануне Вашек. – Там налаженная система. Там лучший в области ожоговый центр… в котором ты и лежал… Костик, скажи отцу, а?

Как это у нее вырвалось – «Костик»? И такое вот жалобное "а"…

Костя опять не удивился. Только стал чуть печальнее. Отправил в рот новую порцию.

– Ты думаешь, он послушает?.. Белка, у него свои эти… принципиальные установки. Один раз я спросил: "Зачем ты так?" Он говорит: "Как так?" – «Ну, – говорю, – ты как ледокол. Прешь через торосы, никого не замечая вокруг». А он: «Я замечаю. Только не могу всех жалеть. Пру потому, что у меня такая жизненная функция. Быть ледоколом лучше, чем болтаться дырявой лодкой в гнилом пруду. Ты не согласен?» Я сказал, что можно не дырявой и не в пруду. А он: «Это не для меня…»

Такой разговор случился, в феврале, незадолго до похищения. Вечером Костя валялся на диване, вертел в руках замызганного тряпичного повара Пантелея. (Это был давний, с младенческой поры, любимец. Не простой повар, а морской, то есть кок – под грязно-белой курткой виднелась тельняшка. Похожий на гриб поварский колпак, из-под которого торчали рыжие космы, украшал синий якорь. На круглой рожице Пантелея можно было заметить склонность к философским суждениям.) Отец вошел, как всегда, без стука. Встал над диваном – тяжелый, широкий, загородивший свет торшера.