Тополиная рубашка - Крапивин Владислав Петрович - Страница 15

– А ты? Тебя не укусили?

– Не… То есть два раза. Но я привычный… Спасибо большое, я полечу… То есть побегу.

И я исчез с поляны, чувствуя себя виноватым и даже напуганным. Впервые подумал я, что с волшебным даром надо обращаться осторожно. Вспомнил слова старика сторожа на свалке: “Волшебство – оно никакое. Его для чего хочешь использовать можно”.

И я решил использовать свое летучее умение обдуманно и только для хороших дел. Но в этот день как-то не получилось. Просто так летал до вечера. И решил еще полетать ночью.

РАЗГОВОРЫ С ЛЕШКОЙ

Когда все в доме уснули и сам дом уснул (только тихо поскрипывал во сне), я выбрался из постели и ступил на светлые квадраты, которые расстелила на половицах луна. Они были такие яркие, что половицы казались нагретыми. Я опять натянул свой летучий костюмчик, тихо развел створки и вылетел из окна.

Я взмыл над крышами.

Мне хотелось побывать во многих местах: пролететь над жутковатым Текутьевским кладбищем (наверху-то не очень страшно), обследовать башню старой церкви, в которой была теперь библиотека, проникнуть в открытые окна у выпуклой крыши цирка и поакробатничать под куполом, присаживаясь на блестящие трапеции…

Но прежде всего я полетел на улицу Герцена. К тополю.

Я неторопливо проплыл над спящими дворами и огородами и опустился на железную крышу длинного старого флигеля. Прямо на гребень. Присел на корточки.

Тополь раскидывал надо мной свою необъятную темную чащу. Она еле слышно лопотала, и кое-где зажигались лунные искры. Я встал, вытянул над головой руки и, будто серебристая иголка в громадный стог, вошел в тополиную крону.

Здесь ошеломляюще пахло сразу и весной и летом. Все тополиные запахи собрались в густоте мягких, ласковых листьев: запах клейких кожурок, оставшийся с мая; запах сладковатого сока; запах старых, подсыхающих листьев; запах вчерашнего дождика, который не успел высохнуть в глубине вымытой листвы; запах тонкой кожицы на молодых ветках…

Я дышал этими запахами, впитывал их кожей, а листья щекотали и гладили меня, когда я пробирался от дерева к дереву. Именно от дерева к дереву. Могучие старые ветви толщиной напоминали большие деревья. Их было очень много, этих ветвей-деревьев, и я, наверно, целый час блуждал в чаще, отдыхал в широких развилках, качался на тонких сучьях, раздвигал шелестящие лиственные завесы, пока наконец не выбрался к вершине – под чистое небо с маленькой и неполной, но очень яркой луной. Там я повисел в воздухе, рядом с самой верхней веткой, погладил ее аккуратные небольшие листики и снова – головой вперед – упал в тополиную чащу. И еще долго путешествовал в ней.

В одном месте я нашел истлевшие остатки воздушного змея, в другом – скелет модели планера. А еще – стрелу с наконечником из пустой пули (он наполовину засел в коре). А еще – теплый резиновый мячик, прочно застрявший в развилке. Он-то как попал на такую высоту? С земли не добросишь. Может, его кто-то уронил с самолета? Или его закинули сюда, когда тополь был еще молодой и невысокий?..

Я не стал ничего трогать. Это все было не мое, а тополя. Его имущество, его игрушки. Я теперь понимал, что наш тополь совершенно живой добрый великан. Я любил его и не хотел обидеть.

Наконец я устал от блужданий в зарослях. Они были бесконечными. Я подумал, что наш великан больше, наверно, того дерева, на котором спасались во время потопа дети капитана Гранта и их спутники.

Тут я вспомнил, что книжку про детей капитана Гранта не дочитал. Лешка Шалимов давал ее мне на неделю, а потом забрал, сказал, что сам будет читать. Я знал от ребят (и кино смотрел), что в романе все кончается хорошо, но прочитать про это самому все-таки хотелось.

А что, если проникнуть к Лешке, свистнуть “Детей капитана Гранта” с этажерки, а на следующую ночь так же незаметно вернуть? Пускай завтра Лешка похлопает глазами и поломает голову (а послезавтра еще сильнее!). Я тихонько засмеялся, вылетел из тополиного леса и перемахнул через гребень крыши.

Лешка спал всегда с открытым окном, он был закаленный, а грабителей не боялся. Во-первых, воровать у Шалимовых было нечего; во-вторых, окна их смотрели в соседний огород, который охраняла овчарка Барс.

Я опустился так тихо, что Барс меня не учуял. Выгнувшись дугой, я скользнул в окошко и даже ничего не зацепил, только макушка герани мазнула по коленкам. Я поднялся к потолочной балке и оттуда глянул на Лёшку.

И вздрогнул.

Лёшка лежал на спине, глаза его были открыты. В них блестели лунные точки. Мне стало страшно, как жулику, попавшему в засаду. В комнате было светло от луны и тихо. Только в кровати за шкафом тихонько храпел Володя, старший Лёшкин брат. Лёшка смотрел на меня и не шевелился. Я тоже замер. Но в носу у меня защипало от известкового запаха и – хочешь не хочешь – пришлось крепко чихнуть.

Володя на секунду перестал храпеть. Лешка не шевельнулся, но губы его расползлись в хорошую, несердитую улыбку, и он полушепотом спросил:

– Ты что там делаешь?

– Это… я тебе снюсь, – нерешительно сказал я.

– А-а… – Лешка, видимо, не удивился. – Ну ладно… А как ты там держишься?

– Да не держусь я. Просто летаю. Вот… – Я описал круг около лампочки.

Лешка приподнялся на локте. Усмехнулся.

– Я раньше сны видал, будто сам летаю, а чтобы кто другой – первый раз.

– Всякое бывает, – дипломатично отозвался я.

– Ну, спускайся, – сказал Лешка.

– Зачем?

– Так и будешь, что ли, сниться под потолком? Спускайся, поговорим…

Я осторожно приземлился у Лешки в ногах на кусачее солдатское одеяло. Лешка задумчиво спросил:

– Интересно, сейчас только ты мне снишься или я тебе тоже снюсь?

– Н-не знаю… – пробормотал я. Это был сложный вопрос.

– Завтра я тебя спрошу, – решил Лешка, – снился я тебе или нет.

“Так я тебе и признаюсь! Фигушки!” – подумал я.

– А зачем ты ко мне прилетел? – тихо и без улыбки спросил Лешка.

Я пожал плечами:

– Откуда я знаю? Это же сон.

– Ну, а во сне-то зачем?

– Так… Летаю, вот и решил… навестить.

– А-а… – опять откликнулся Лешка.

Я неожиданно для себя признался:

– Скучаю по этому дому. Жалко, что уехал…

– Еще бы, – согласился Лешка. – Ты же здесь с самых пеленок рос.

От такого его ласкового понимания мне стало хорошо-хорошо. А Лешка добавил со вздохом:

– Мне тоже иногда жалко, что ты уехал.

Я даже задохнулся от удивления: неужели правда? Да врет он, больно я ему нужен! Ничего я не сказал, только недоверчиво повозился на одеяле.

Лешка меня понял.

– Нет, в самом деле, – сказал он. – Все-таки мы привыкли друг к другу… Ну, по-разному у нас бывало, но ведь бывало и хорошее… А, Славка?

Я кивнул молча, потому что вдруг защекотало в горле. Потому что хорошее в самом деле бывало. Как он книжки самые интересные давал читать, хотя и ворчал при этом. Как я сидел у него допоздна, если мама долго не возвращалась с работы, а дядя Боря был в отъезде. Как заступался на улице перед длинным дураком по кличке Хрын… Ну а если иногда дразнил или тычка давал, так я и сам хорош был…

– А помнишь, как ты пиратский роман про остров с привидением написал? – тихо засмеялся Лешка. – А я не поверил.

– Ага… А потом поверил. И вы в своем классе читали.

– Читали. Он тогда еще Вальке Садовской понравился очень.

– Кому?

– Ну, ты не знаешь… У нас в классе одна…

– А! Конопатая такая…

– Ну и что? – неласково спросил Лешка.

– Да ничего, с конопушками тоже бывают красивые.

Лешка обмяк и вдруг признался шепотом:

– Славка… Я перед тобой очень виноват.

– Как это? – не поверил я.

– Сейчас скажу… Сейчас можно, потому что во сне… Ладно, скажу. Славка, я тогда сказал ребятам и ей, что… ну, наврал, в общем, что это я сам про остров с привидением сочинил.

Я молчал. Ревность ощутимо кольнула меня. Но тут же я подумал, что дело это давнее и свой “пиратский роман”, написанный на старых газетах, я давно потерял. А Лешка сейчас такой доверчивый, сам признался. Правда, он думает, что это во сне, но все равно он хороший.