Рассекающий пенные гребни - Крапивин Владислав Петрович - Страница 43

– Тебе не кажется, что твое поведение – громадное свинство? – вполне сердито спросил Ховрин.

– Не кажется, а на самом деле Я понимаю, – покаянно сообщил Оська. Голова ниже плеч, пятки врозь, коленки вместе, пальцы суетливо мнут юнмаринку. Все как полагается у отчаянно виноватого пятиклассника. То есть уже шестиклассника…

– Скажи еще “я больше не буду”.

– Я больше не буду!

– Не поможет… По-моему, за тобой давний должок, еще с осени… – Ховрин взял со стола линейку. – Кажется, пришло время…

– Ладно! – радостно согласился Оська. – А потом возьмешь меня с собой?

– Че-во?.. Куда?!

– На “Маринку”.

Ховрин с пистолетным щелчком положил линейку. Крепко взял Оську за плечо. Пальцами вздернул его подбородок.

– Сейчас ты пойдешь домой. Или гулять. И помни: если хоть одному человеку… не только человеку, а даже воробью или бабочке ты пикнешь о том, что слышал здесь… это принесет массу бед многим людям. И ты забудешь сюда дорогу.

Но и эта суровость не сломила Оську

– Мне обязательно надо с вами!

– Да ты соображаешь, о чем просишь?

Оська освободил плечо. Сел на корточки, обнял коленки. Глянул на Ховрина, как малыш на дерево.

– Ховрин, разве я прошу? Я тебя молю изо всех сил! Без меня у вас ничего не выйдет.

– Это почему?!

– Не знаю. То есть я знаю, но не могу объяснить… А если пойду с вами, принесу удачу. Я вас к ней приведу! Я… Даниэль…

– Господи… кто?

– Я Даниэль! У меня перед глазами ватер-штаг!.. Ну, считай, что это такая примета! Моряки же верят в приметы!… Может, у меня это главная цель!

– Рыбачий Сад, улица Яблочная, дом один. Главного врача зовут Евгений Кузьмич…

– Издеваешься… Ховрин! Ты же сам сказал: это просто парусная прогулка! Ну не будут же они с теплохода стрелять по яхте! А на “Согласие” я не сунусь! Даже на палубу “Маринки” не высунусь, буду сидеть в рубке как мышь! – В этот момент Оська верил, что так и будет. – Ховрин, я же не за себя прошу! Просто без меня у вас ничего не выйдет!

– Встань… Идиотизм какой-то… Тебя все равно не пустят родители.

– На парусную прогулку? С Ховриным? С тобой хоть в Антарктиду!

2

Конечно, Оську отпустили. Мама давно была знакома с Ховриным. Папа не знал его лично, однако наслышан был о знаменитом Оськином друге.

– Валяй, обретай морскую практику, – сказал папа.

Мама, правда, удивилась:

– А почему парусная прогулка ночью?

– Потому что в это время всегда ровный ветер, – вывернулся Оська. – северо-западный бриз.

Но впереди был еще целый день. И Оська помчался к развалинам бастиона номер семь, который враги когда-то называли “Каменный лев”.

Компания была в сборе. Укрывались от нарастающей жары в бастионном подземелье. Мамлюча – в новой просторной тельняшке и с большущей серьгой-полумесяцем в ухе – под лампочкой зашивала разодранную рубашку чумазого Гошеньки. Вертунчик раскладывал на каменном полу многочисленных ольчиков: патронные гильзы, крабьи клешни, стеклянных гномиков, старинные монетки и осколки древних греческих амфор.

Гошенька сидел рядом и убеждал Вертунчика, что столько ольчиков у одного человека быть не может: они со своим волшебством запутаются между собой.

– На тебе вон еще и браслеты всякие, как на папуасе!

– У меня же просто коллекция! А главный ольчик – вот! – Вертунчик вытащил из-под желто-красной полосатой юнмаринки (буква Y, “Янки”) дырчатый зеленый камешек на шнурке. Такие камешки назывались “морские бусинки”, их собирали на пляжах и делали из них ожерелья.

Вовчик и Бориска возились с “машиной времени”. Две трехлитровые шарообразные бутыли из-под вина “Изабелла” они соединили железной муфтой и укрепили муфту на дюралевой оси. Эту ось изобретатели заново (который уже раз!) привязывали к двум диванным пружинам, установленным на деревянной площадке.

“Ось-качалка”. Ее колебания должны были сказаться на работе песочных часов – на движении песка, который перетекал из бутыли в бутыль. Как именно скажется, было пока неясно. Однако во многих книгах написано, что пространство и время неразделимы, значит, колебания временного (песочного) потока могут вызвать изменения в природе нашего пространства и открыть проходы в его нерушимых до сей поры границах.

Это была Оськина идея. Вовчику и Бориске она пришлась по душе, и они воплощали ее в жизнь

Норик стоял рядом и помогал воплощать. Раскручивал моток проволоки и давал советы.

Он заулыбался навстречу Оське. Оська протянул ему бинокль. Норик шепнул “спасибо” и перестал улыбаться.

Никто не стал трогать бинокль и говорить “дай посмотреть”. Все знали, зачем он Чипу.

Мамлюча бросила зашитую рубашку Гошеньке и сказала, что сейчас пойдут купаться за Стеклянный мыс.

– Ты, Оська, только не кидайся больше спасать всяких балбесов как очумелый…

– А если опять застрянут?

– Ну, осторожнее хотя бы. Пузо не обдирай.

– Ладно… Я его случайно ободрал. Вообще-то я обычно в любую щель без царапин могу пролезть. И выбраться из любой… тесноты. Индейским способом. Нас Ян Янович в походе учил, учитель наш. Вот давайте, свяжите мне руки и ноги, и я через пять минут освобожусь!

Сперва решили попробовать. Но Вовчик и Бориска не дали веревку, которой привязывали ось. А связывать проволокой Мамлюча не разрешила. “Нечего тут зверство устраивать!” И Оська в глубине души был рад. Еще ведь неизвестно – освободился бы или нет?

– А ты, Чип, – велела Мамлюча, – больше не заплывай к черту на кулички. А то случится какая-нибудь сердечная аритмия…

– Да ничего не случится! У меня уже все почти прошло.

Норик не раз убеждал ребят, что сердце у него идет на поправку.

– Врачи говорят, что с возрастом все само собой ста-би-ли-зи-ру-ет-ся… Хотели раньше операцию делать, а теперь раздумали.

– А пока не ста-ли-би… Язык сломаешь! Пока не это, держись рядом. Чтобы в случае чего вытащить тебя за уши. Иначе – во! – Мамлюча показала крепкий коричневый кулачок.

Чипа с грубоватой ласковостью опекали. Он не обижался. И сейчас не обиделся. Сказал только, что в соленой воде потонуть практически невозможно по причине ее большой плотности.

– Я даже в пресной-то не тонул ни разу, у нас в Среднекамске. – И опять погрустнел. Мамлюча взяла его за плечо, что-то шепнула в ухо. Чип слегка улыбнулся.

– Свистать всех наверх! – скомандовала Мамлюча.

– Подожди! – в два голоса завопили изобретатели. – Дай мы запустим машину! – Бориска добавил: – Пусть работает, пока мы гуляем. – А Вовчик: – Вот увидите, когда мы придем, что время бежало здесь быстрее, чем снаружи. Или медленнее – Он повернул тяжелую от песка бутыль-колбу донышком вверх.

Оська потрогал на груди шарик. Сжал в кармане барабанщика. Оглянулся на Норика. Шепотом сказал Вовчику и Бориске:

– Неважно, быстрей или медленней. Главное, чтобы оно работало на нас…

Оба понимающе наклонили белобрысые головы – одна с локонами и пробором, другая косматая.

…Потом все шагали по горячим от солнца улицам, прыгали по каменным трапам – загорелые, вольные, беззаботные дети приморского города. Казалось, что беззаботные. Тем, кто смотрел на них. Взрослые не знали о заботах угловатой девчонки с атаманскими повадками и пятерых быстроногих пацанов. Не знали о конструкторских муках Вовчика и Бориски; о страхах Вертунчика, которому каждую ночь снилось, что у него умерла бабушка (а она и правда могла умереть, несмотря на волшебную силу многих ольчиков внука, потому что была очень старая). Не знали о горькой жизни Гошеньки, у которого одинокая пьющая мамаша орала каждый день, что отдаст “сопливого бродягу” в интернат. Не знали про горькие думы Мамлючи, чей отец недавно ушел из дома. И про боль Норика, про суровые планы Оськи не знали тоже.

Впрочем, про Оськины планы никто и не должен был знать. Даже Норик. Иначе вцепился бы намертво: “Я с тобой!” А разве ему можно туда – с его-то “порогом”…