Рассекающий пенные гребни - Крапивин Владислав Петрович - Страница 42

– Ловко… Это тоже дядя Игорь узнал?

– Да. Норик говорит, что у него какие-то связи… Он даже узнал, что “Согласие” выходит из Карска сегодня в шестнадцать часов. Значит, мимо нас пойдет ночью…

– Ну и что Норик увидит в бинокль? – горько сказал Ховрин.

– Не знаю. Может, хоть огоньки. И будет знать, что мама там где-то…

– До чего же сволочной мир, – сказал Ховрин. Сел к столу, положил на него сжатые кулаки.

Оська обошел его, заглянул в лицо. Оно было твердым и… таким, когда Ховрин обдумывал какую-нибудь жгучую газетную тему.

– Ховрин… что-то можно сделать?

Лицо обмякло.

– Что? Разве только вместе с Нориком поглядеть в бинокль. И помахать руками…

Обмяк и Оська. Оглянулся на морскую карту – она висела на стеллаже, закрывая книги.

– Ховрин, а за сколько миль от берега пойдет “Согласие”?

– Это нетрудно узнать. Вот он, рекомендованный курс… – Половинкой штурманской линейки Ховрин ткнул в карту. Там тянулся мимо Полуострова четкий прямой пунктир. – Его придерживаются все суда, идущие с запада на Цемесск. По крайней мере, иностранные.

– А это что за красная линия?

– Граница территориальных вод Южной республики. Точнее, граница двенадцатимильной зоны.

– Ховрин… Значит “Согласие” пойдет через наши воды?

– Ну… да… Ну и что? На это есть специальное соглашение.

– Ховрин… А разве гражданские суда имеют право возить заключенных через чужие воды? Папа рассказывал, что одного чилийского капитана за это упекли в тюрьму…

– Мало ли что бывает в Южной Америке! Капитана “Согласия” в тюрьму не упекут. У него наверняка есть специальное разрешение.

– Кто ему даст? Наши морские власти? Они с федеральными грызутся, как… ну, в “Посейдоне” же не раз писали про это!.. Да нету у него разрешения! Их тайно везут! Дядя Игорь это тоже узнал!

– Он кто, твой дядя Игорь? Агент Ноль-ноль-семь? Полковник Абель? Штирлиц?

– Он не мой, а Норика… И никакой он не агент, а инвалид, на коляске, просто у него всюду много знакомых, – тихо сказал Оська. У него стали подло намокать глаза.

Ховрин так же тихо спросил:

– Ты что предлагаешь? Арендовать нам с тобой у какого-нибудь старика ялик и высадить на “Согласие” десант?

Оська такого не предлагал. Но недавний сон придвинулся вплотную. Будто встречный ветер опять обтянул юнмаринку. И озноб от шеи до пяток… Не зря же этот сон! Он будто напоминание. Как… полоска ватер-штага перед глазами

Но ведь не скажешь это Ховрину! Опять вспомнит больницу в Рыбачьем Саду.

– А если сообщить пограничникам?

– Боюсь, что не для них такое дело…

– Но, может, есть кто-то,для кого это дело? Ховрин…

– Боюсь, что ни для кого, кроме нас с тобой и Норика. Уж властям-то на эти проблемы точно наплевать.

– Но мы же поддерживаем Йосскую область! А эти женщины – они тоже против войны в ней…

– Политик ты, как из меня балерина.

– Значит, совсем ничего нельзя сделать?

Ховрин пожал плечами. Оська угрюмо сказал:

– Ты бы… не пожимал плечами… если бы…

– Если бы что?

Будто прыгая с обрыва, Оська выдал ему:

– Если бы там была твоя мама… – И начал стукать по ноге биноклем, который держал на ремешке. И безнадежно смотреть в окно. И ждать, когда Ховрин скажет: “Пошел вон! И больше тут не появляйся!”

Ховрин дотянулся, мизинцем уцепил Оську за резинчатый пояс на шортиках. Подтянул к себе, поставил между колен. Глянул в глаза.

– Моей мамы нет… ни там, ни вообще. Это во-первых. Во-вторых, мама всегда говорила, чтобы я не совался в безнадежные авантюры. И сейчас она сказала бы то же самое.

– Сперва сказала бы, да. А потом…

– Что?

– Потом сказала бы: “Ховрин, по крайней мере, не забудь пистолет…”

– Балда! – Он отцепил палец. Резинка хлопнула Оську по животу. Оська подскочил.

– Ховрин! Ты что-то придумал?!

– Я придумал, что сейчас ты уберешься с глаз и не появишься у меня до завтра!

– А ты?

– А я… черт с тобой, я позвоню кое-куда, проконсультируюсь… и вообще. Да ты чего сияешь-то? Все равно шансов никаких… Ты пойми: если даже на судне обнаружат арестованных, если доставят на берег, потом их все равно выдадут властям Федерации.

– А как же политическое убежище?

– О-о-о! Дипломат! Министр иностранных дел!.. Брысь! А то сам будешь искать убежище!

– До завтра!..

Оська выскочил в прихожую. Сердце радостно колотилось. Ховрин, когда начинал какую-то “раскрутку”, обязательно говорил: “Никаких шансов”. А сам уже – как взведенная пружина…

Оська нащупал босыми ступнями снятые у порога сандалеты… и оглянулся на приоткрытую дверь комнаты. Отодвинул сандалетку пальцем. Притих. Все притихло – снаружи и внутри.

У двери была прибита вешалка. На ней, кроме куртки и плаща, висела с зимы потертая шубка Анны Матвеевны.

Раньше было бы немыслимо то, что Оська сделал сейчас. Он хлопнул входной дверью, вернулся к вешалке… Ховрин узнает – не простит. Но… отчаянное желание знать,что будет дальше, словно сдвинуло Оську в другое пространство – где всё как сон. Продолжение того сна. Оська просто не мог уйти. Он тогда… словно предал бы Норика.

Абсолютно бесшумно, гибко, стремительно Оська скользнул за шубку. Присел за ней на высокой полке для обуви. Вдохнул запах саржевой подкладки и меха. Вдохнул обморочную тревогу…

В комнате Ховрина сперва было тихо. Потом – щелк – он снял трубку. Аппарат был старый, с диском, диск зажужжал.

– Пункт досмотра? Зинченко на вахте?.. Юра, ты очень занят? Отпросись на десять минут, выйди на улицу, позвони с автомата…

Потом Ховрин минут пять ходил по комнате – в такт ударам Оськиного сердца. Резко затарахтел звонок.

– Да, я… Юра, ты слышал о теплоходе “Согласие”? Ну да, тот, что переделали из траулера… Контейнеры возит? Ну, контейнеры само собой, но, говорят, не только… – И Ховрин вдруг заговорил по-английски.

Оська учил английский со второго класса. И неплохо учил. Но сейчас разбирал лишь отдельные слова. Смысла уловить не мог совершенно. Пока Ховрин вдруг снова не высказался на привычном родном языке. Так высказался, что у Оськи будто кипятком обдало уши.

– … Туда их и еще раз!.. Ну, а может быть, это даже лучше? Меньше начальства, меньше запретов. Имеете же вы право на инициативу!.. А если… Да знаю, знаю! У тебя погоны, у меня голова… Вспомни, что говорил в “Последней гранате” наш добрейший шеф-командор Дмитрич: “Выдернул чеку – швыряй”… Нет, Юрочка, в том-то и дело, что я уже, кажется, выдернул… Извини меня, сентиментального дурака, я уже очень большой мальчик, но я знаю, каково без мамы… Что? Нет судна? И это – самая главная проблема? Вы же имеете право просить любое ведомство выделить вам плавсредство для экстренной операции. Куда пошлют?.. А!.. Гриша Остапчук не пошлет.. “Кто-кто”! Капитан “Маринки”!.. Даже выход оформлять не надо, она за бонами, у пирса Ковалевской базы… Ну, вот именно, парусная прогулка. А что? Всегда можно сказать: для маскировки и конспирации… Не угонится? Она при ровном ветре дает до пятнадцати узлов, а та старая калоша не выжмет больше десяти… Ну и что же, что гафельная! Шхуна “Америка” тоже была гафельная, а стала легендой… Вот именно, тоже станете легендой, если все окажется правдой… Ну да… Сколько у тебя человек?… Знаю, помню… Да, понял, в двадцать один ноль-ноль…

Трубка – щелк!

Неужелиэто случится? Может, опять сон?

То, что сейчас – не сон, стало ясно немедленно. Ховрин шагнул в прихожую, откинул шубку, взял Оську за ухо.

– Ай… Ой…

– “Ой” будет чуть позже, – неласково пообещал Ховрин. – А пока скажи: какой ты к черту шпион, если, прячась, оставляешь у порога обувь?

– Я… уй!

Ховрин за ухо ввел его в комнату.

– Итак…

– Что… – просопел Оська, ежась и переминаясь. А в душе была музыка. Потому что Ховрин начал делать это . А раз начал – не отступит, надо знать Ховрина.

– Подслушивал?

– Я не хотел… Это само получилось.