Прохождение Венеры по диску Солнца - Крапивин Владислав Петрович - Страница 33

Я не удержался, хмыкнул:

– Ностальгия куснула, что ли?

– Вроде того, – сказал Стас.

Если не помнить того, что случилось, можно было представить обычного Стаса – стрижку ежиком, разлапистый нос, белесые ресницы, сохранившиеся с детства конопушки. Голос – в точности тот, что в студенческие времена.

Я хмыкнул снова:

– Вроде бы не по чину тебе ходить в такие забегаловки…

– Хрен с ним, с чином. Значит, замётано?

– Только не приводи своих амбалов.

– Охрану, что ли? Оставлю где подальше… Ну, до завтра?

– Ага…

Я нажал кнопку отбоя и оглянулся на кота. Елисей мявкал. Он просился из квартиры. Покидать ее через окно он не хотел. Я выпустил его через дверь и увидел, что из лифта вышла Лидия.

Ого, а я и не заметил, что уже вечер.

– Привет, Елисей, – сказала Лидия. – Привет, Иван. А Вольдемар дома?

И я ответил сразу:

– Ушел. Насовсем.

– Ну что ж… – умудренно произнесла Лидия, когда я все рассказал. – Это должно было случиться. Не сегодня, так завтра…

Ее рассудительность и твердокаменность меня покоробили, как скрип железа по стеклу. Я сжался, я не хотел ссоры.

Мы сидели на кухне. Я с отвращением жевал обеденную сосиску, которую Лидия наконец сварила – к ужину. Лидия глянула на меня из-за кружки с компотом. (Как взрослый человек может любить компот? Да еще из сухофруктов!)

– Ты только не напейся…

Я вытаращил глаза:

– С какой стати!

– Знаю я тебя…

Ей всегда казалось, что я могу напиться в стельку из-за каких-нибудь переживаний. Ну да, было такое, но всего раза два в жизни, а она… Ответить ей?

Но снова во мне заскулил щенок, и стало все равно… Я ушел к компьютеру, опять открыл файл «Karuza». И ушел в текст, как в спасение…

Сидел часа два. Странно, что Лидия ни разу не вошла, не стала ни о чем расспрашивать. И не стала рассказывать о своих делах, о своих клиентах, которые, как на подбор (по моему убеждению), были взяточники и кретины. Впрочем, понятно – сегодня не такой вечер…

А какой?

Я пошел в спальню. Лидия сидела на кровати. Был включен торшер, потому что на улице стемнело – не от обычных сумерек (они в июне совсем жиденькие), а от собравшихся дождевых облаков. Лидия что-то шила… Хотя вовсе не «что-то». Я узнал сразу Вовкину футболку. Лидия красными нитками зашивала на ней дырку.

Она посмотрела на меня.

– Вот… не успела вчера.

– Зачем? – одними губами спросил я.

– Не знаю… – Лидия отложила шитье на подушку. – Ваня, сядь рядом.

Я сел.

Лидия тихонько прислонилась к моему плечу.

– Ваня, я ведь все понимаю. Я тоже… стала привыкать, что вот вроде бы есть у меня племянник… а может, и не племянник даже… Но что поделаешь. С теми законами не поспоришь…

– Да уж… – по-дурацки отозвался я.

Лидия умница и молодец. И я был благодарен ей за ее признание, за ее понимание. И чувствовал, как люблю ее. И сидеть бы так и сидеть, утешая себя тем, что мы рядом друг с другом. Тем более, что «с теми законами не поспоришь».

Но… нет, я понимал, что «не поспоришь», только и сидеть не мог. Я должен был что-то делать. Пусть глупо, без всякой пользы, но хоть что-то …

Что?!

– Извини, я сейчас… – И ушел в свою комнату.

Оглянувшись на дверь, я достал из ящика и сунул в карман пневматическую хлопушку «Пикколо» (и коротко посмеялся над своим ребячеством). Затем я набрал на мобильнике номер домашнего телефона. Он тут же обрадованно заквакал на всю квартиру. Я снял трубку.

– Кто?.. А чего это на ночь глядя?.. А завтра никак?.. Ну, Костя, что за фантазии!.. Черт бы вас побрал! Хорошо, буду…

И я вернулся к Лидии.

– Травкин звонил. Говорит: какая-то неожиданная ситуация-информация, надо обсудить срочно. Придется ехать…

Лидия смотрел понимающе, будто заранее знала про такой звонок.

– Ты ложись, не жди, – неловко сказал я.

– Только не напивайся там, – попросила она. И на этот раз я не испытал ни раздражения, ни досады. Лишь резкую печаль.

6

Все, что двигало мной, теперь не поддавалось объяснению.

Будто во сне я вышел на улицу Хохрякова, встал у поребрика, вдоль которого проносились ослепительные, пахнущие бензином фары. Поднял руку. Тормоза взвизгнули сразу. И… надо же! Водителем оказался небритый детина, который утром возил меня на улицу Лесорубов. Оскалился:

– Ха! Вроде знакомый!

В совпадении была мистика. А в ней – неосознанная закономерность. Опять же как во сне.

– На Черданское шоссе, – сказал я.

– За столько же, как в тот раз, – нагло сказал он.

– За столько же…

Черданское шоссе было то самое, по которому мы с Вовкой три дня назад уезжали от кладбища.

В зеркальце над ветровым стеклом, в полумраке, колюче поблескивали глаза водителя.

– Чегой-то тебя, друг, мотает сегодня по окраинам… – сказал он.

– Мотает…

– Видать, дела?

– Ты ведь стольник просил, не так ли? – сказал я.

– Как договорились. А чё?

– Тогда помолчи.

– Понял…

Я велел ему остановиться у поворота на шоссе. Не хотел, чтобы он знал, куда я иду.

– Ля-ля-ля… Нехорошие здесь места… – протянул он, пряча сотенную бумажку.

– Понял, – сказал теперь я и тут же забыл об этом. Подождал, когда небритый тип уедет, и пошел по обочине.

Справа тянулась кладбищенская изгородь, сложенная из ребристых каменных плиток. Над ней чернели великанские головы сосен. Слева была пустошь. Далеко за ней мигали редкие огоньки, а на низких тучах вспыхивали зеленые отблески далекого трамвая. Темноты не было. В тучах, пообещавших было грозу, появился широкий разрыв, выкатилась большущая луна кирпичного цвета. Она светила, как театральный прожектор, затянутый грязной оранжевой марлей. Тучи впитывали это свечение и принимали бурый оттенок.

И неестественный свет, и само появление круглой луны вносили свою долю в ненатуральность происходящего. Ведь на самом-то деле, по календарю, следовало появиться месяцу в последней четверти, и то ближе к утру. Я отметил этот факт, но он отложился у меня в голове отстраненно, без удивления.

На пустоши, недалеко от дороги, громоздились на фоне туч будто нарисованные тушью конструкции. Какие-то искривленные башенные краны и обрывки эстакад. Странно – в прошлый раз я их не заметил… От конструкций ощутимо пахло ржавчиной. Этот запах перемешивался с запахами болота, теплого асфальта и бензина. Но машин не было – ни обгоняющих, ни встречных. И пешеходов, конечно, не было – кого сюда понесет в такую пору!..

И тихо, тихо, тихо. Только мои шаги…

Я шел как заведенный. Расталкивал грудью плотный душный воздух. Во мне была спрятана четкая цель, но в то же время все, что делалось со мной, и все, что было вокруг, явно отдавало природой потусторонних пространств или сном. И в то же время не было в этом сумрачной таинственности и торжественного настроя души, а была какая-то расхлябанная дурь. Она лезла в меня снаружи и отзывалась внутри обрывками паршивых воспоминаний, кривляющихся мелодий и дурацкими строчками, которые появлялись неизвестно откуда. Стоило мне взглянуть на черные конструкции, как в голове начинало прыгать:

А когда я переносился мыслями вперед, начинала вертеться в памяти залихватская частушка студенческих времен:

Я мотал головой, чтобы прогнать поганую песенку. Сейчас она была не просто поганая, а кощунственная. Ведь я шел к стене.