Портфель капитана Румба - Крапивин Владислав Петрович - Страница 32

Профессор встретился глазами с Гвоздиком, слегка смешался, торопливо откланялся и пошел к мальчику.

– А ну, шагай за мной, – сказал Гвоздик одними губами. И направился в свой уголок под трап. Не оглядываясь. Кукунда, вздыхая, шел за ним. Под трапом Гвоздик сел на люк, сощурил правый глаз, а левым снизу вверх глянул на индуса.

– Ну-ну… Гуляем? Без спросу…

Индус в неуловимый миг превратился в увенчанный цилиндром шар. Хлопнул по цилиндру ладонью, чтобы тот сплющился и не торчал из-за рундука. Потом заявил довольно развязно:

– А чего! Я никакого запрета не нарушил. Ты же сам разрешил!

– Я разрешил тебе гулять в Сиднее!

– А здесь тоже Сидней! Пароход принадлежит сиднейской компании, значит, здесь его территория! По закону!

– По любому закону это – свинство. Не выкручивайся.

– А что, мне так и сидеть в пуговице? Рабство такое!

– Если бы ты попросил по-честному, разве я не отпустил бы?

– Ну, вот и отпусти!

– Ну, и… А если ты понадобишься, где тебя искать?

– Я себе купил каюту. Как настоящий профессор! Номер тридцать четыре, на третьей палубе. Первый класс!

– Это же на другом конце парохода! И на два этажа ниже! Полмили бежать, если что…

– Никуда бежать не надо, потри пуговицу, я услышу! Это же недалеко.

– Ну смотри…

И правда, Кукунда появлялся по первому вызову. Гвоздик несколько раз проверял.

Скоро профессор Башкампудри стал любимцем пассажиров. Показывал им удивительные фокусы с огненными шарами и живой коброй, дарил дамам пузырьки с индийскими благовониями. Он заглядывал в гости к папаше Юферсу, а с тетушкой Тонгой даже подружился. Вдвоем они часами сидели в каюте и рассуждали о тонкостях древней магии.

– Какая женщина! – говорил Кукунда Гвоздику.

– Ну, ты это… смотри, – сказал однажды Гвоздик ревниво. – Давай без ухаживаний.

– А тебе жалко?

– Жалко!.. К тому же есть дамы и помоложе, а Тонга – совсем пожилая…

– А я?! Забыл, сколько мне лет?

– Тем более… нечего романы крутить.

Кукунда надулся (он был сейчас в виде шара).

…Потом они чуть не поссорились еще раз. Гвоздик спросил, откуда Кукунда взял деньги на пароходный билет.

– А что тут такого? Плевое дело! – Кукунда-шар сдвинул на затылок сплющенный цилиндр. – Превратил в банкноты несколько эвкалиптовых листьев…

Гвоздик подозрительно сказал:

– Слушай… А ты вот всякие превращения устраиваешь, фокусы показываешь. Наверно, ты расходуешь на это свою волшебную силу, а?

– Боишься, что тебе не останется? – огрызнулся Кукунда.

Гвоздик слегка опасался именно этого. Но проворчал:

– Я ведь только спросил…

– Трачу я, конечно, – неохотно признался Кукунда. – Но ведь самую малость. Не бойся, на твою долю хватит… если вдруг не запросишь чего-нибудь сверхгромадного.

– А чего, например?

– Ну, гениального таланта какого-нибудь… Или мирового господства.

– А вдруг запрошу! – заявил Гвоздик. Назло Кукунде.

– Ну у тебя и аппетит!

– Это уж мое дело! А твое дело – выполнять! – брякнул Гвоздик. И засопел, потупился. Начал лизать рядом с уголком рта родинку-семечко. Стало очень стыдно.

Они были вдвоем в уголке под трапом. Кукунда-шар, пока Гвоздик сердито и смущенно смотрел в сторону, превратился в профессора Башкампудри. Тот сел рядом с Гвоздиком на крышку люка, взял мальчика за плечи и сказал без обиды:

– Давай поговорим всерьез.

– Извините меня, пожалуйста, – через силу пробубнил Гвоздик.

– Пустяки… Я действительно должен выполнять твое желание, когда ты его придумаешь. Но беда, что ты держишь меня заложником. Золота не хочешь, чудес никаких не хочешь… Давай подумаем вместе, что тебе нужно… Может быть, правда, сделать тебя великим, пока я в силах? Кем бы ты хотел быть?

– Я хочу быть тем, кто есть, – насупленно ответил Гвоздик. – Мальчиком. Это сейчас. А потом хочу вырасти и стать капитаном… Но я и так им стану, без всяких чудес.

– Правильно. Ты молодец. Думай еще…

И Гвоздик стал думать. Изо всех сил. Самые необыкновенные желания вспыхивали у него в голове. Какое выбрать?

Профессор угадал одну из мыслей Гвоздика. И сказал со вздохом:

– Только не проси бессмертия.

– Не можете, да? – тихо отозвался Гвоздик.

– Почему же… Вполне могу. Только очень это грустное дело – жить вечно. Те, кого ты любишь, уходят, уходят один за другим, а ты с ними прощаешься, прощаешься… – и так без конца… Это во-первых. А во-вторых, каждый человек и так бессмертен, только немногие пока знают это… Вернее, бессмертно человеческое "я". Однажды рожденное, оно вечно пребывает во Вселенной, обретая разные формы и сливаясь со Всеобщим разумом мира…

– Это вы про душу, что ли? – робко спросил Гвоздик.

– Можно сказать и так… Дело ведь не в названии. А в том, что все мы – частички Вечной Мысли, а она – одно из свойств Мироздания… Непонятно, да?

– Немножко понятно… Я про такое думал, когда смотрел на звезды. Только словами это объяснить трудно…

– Словами трудно… – согласился профессор.

– Знаете что? Можно я подумаю еще? Про желание… – попросил Гвоздик. – Ну, хоть до завтра.

– Ладно… – профессор погладил его по голове. – Ты славный мальчик, мне тоже не хочется покидать тебя навеки так скоро… – Он поднялся. – Я пойду. А ты, если я понадоблюсь, зови. Появлюсь немедленно…

Кукунда исчез, а Гвоздик по-прежнему сидел на люке. Ни о чем не думалось всерьез. Он снял с шеи пуговицу, помахивал ею, крутил на шнурке.

Крутил, крутил, все быстрее – понравилась такая игра. И вдруг… шнурок сорвался с пальца! Пуговица пиратского адмирала Барбароссы свистнула в воздухе и улетела в пасть вентиляционной трубы.

4. Отчаянные мысли. – Путь в глубину. – Удивительный Тилли-Тегус. – трюмах кипят страсти.

Внутри у Гвоздика ухнуло от испуга. Он даже зажмурился и замычал – такой ужасной показалась потеря. Неужели навсегда он лишился надежды на чудо? Кукунда, если они и встретятся, теперь, наверно, смотреть не захочет на Гвоздика. Ну а если и захочет, никакое желание выполнять все равно не станет. Гвоздик потерял на это право.

Жалость какая! Хоть плачь… Да еще и от дядюшки влетит за то, что посеял старинную редкую пуговицу.

Прямо хоть самому в трубу вниз головой!..

Но до раструба не допрыгнуть, не забраться в него. А кроме того, Гвоздик знал, что эти трубы идут далеко вниз, в самые глубины пароходного корпуса. Они – для проветривания машинных помещений и трюмов. Загремишь в тартарары футов на полсотни… А если поискать другой путь? Есть же где-то проход в трюм!.. Господи, но как же найдешь пуговицу в громадной утробе плавучего города? Как внизу отыщешь, куда именно выходит труба?

А если через этот люк? Куда он ведет?.. Да и наверняка заперт… Гвоздик без всякой надежды ухватился за скобу на крышке, поднатужился… Крышка нехотя поднялась, чавкнув резиновой прокладкой. Гвоздик отвалил ее, тяжеленную, глянул в пахнущую железом темноту. Вниз уходила узкая квадратная шахта. Глубоко-глубоко светился тусклый желтый квадрат. Одна стенка шахты примыкала к железному стволу трубы. На выпуклости этого ствола виднелись скобы-ступеньки. Ура!

Не размышляя ни секунды, Гвоздик уцепился за край люка, спустил ноги, ступил на первую скобу. И полез вниз.

Это было непросто. Ухала под ним страшная глубина. Давил душный сумрак. А скобы приварены были далеко друг от друга – на взрослых матросов рассчитаны. Пока от одной до другой дотянешься подошвой – душа уходит в пятки. Зато по коленкам эти железяки стукают сами собой, искать не надо! Просто брызги из глаз!.. Но Гвоздик упрямо спускался. Светлый квадрат люка вверху делался все меньше, желтый квадрат внизу – все ближе… И вот последняя скоба! Под Гвоздиком было тускло освещенное пространство железной палубы. До нее – футов семь. Гвоздик ухватился за нижнюю скобу, свесил ноги, повис. Разжал пальцы.

Он отбил сквозь подметки ступни, упал на четвереньки, поднялся. Глянул вверх. Квадратное отверстие шахты чернело в потолке – не допрыгнешь. "Как же я заберусь обратно?" А круглого зева трубы не было совсем. "Значит, она кончилась раньше? И пуговица сюда не падала? Вот еще незадача…"