Оранжевый портрет с крапинками - Крапивин Владислав Петрович - Страница 13

Фаддейка деловито и неумело начал обвязывать себя под мышками.

– Дай-ка, – обреченно сказала Юля и сделала ему альпинистскую страховку. – Ох, в недоброе дело ты меня втягиваешь…

– Да не бойся! Если там узко, я далеко не полезу.

Юля с нехорошим чувством и со вздохами забралась на обломки башни. Земляная площадка среди камней поросла пыльной травой.

– Хотя бы дал сходить переодеться… – уныло проговорила Юля и легла в эту траву в своем сером платье.

– Ага. И дома ты проговорилась бы тете Кире, – проницательно заметил Фаддейка. – Держи веревку, я пошел…

Держать было нетрудно: весу в Фаддейке, как в котенке. Царапая о камни живот и колени, цепляясь за трещины в камнях, Фаддейка начал спускаться по кладке фундамента. Сразу же сорвался и повис на шнуре. Над пятнадцатиметровой пустотой. Не пикнул.

"Ох, что я, дура, делаю", – подумала Юля. Но спустила Фаддейку до щели. Потому что была уверена: иначе он полезет один, без страховки.

Фаддейка воткнулся в щель плечом, поелозил, влез в нее наполовину. Потом выбрался опять, глянул снизу на Юлю и пообещал:

– Я далеко не пойду!

– Если что дерни три раза, я потащу! А если я сама три раза дерну – значит, вылезай!

– Ага! Я пошел!

И он исчез. Двадцатиметровый капроновый шнур быстро заскользил у Юли в ладонях: видимо, проход был свободный, и Фаддейка лез по нему без остановки. В полминуты ушло на глубину больше половины веревки.

Потом она перестала скользить.

– Эй, Фаддейка! Как ты там?! – крикнула Юля со страхом и без особой надежды, что он услышит. Кажется, из земных недр донеслось что-то вроде "уор-мр-м…". «Нормально»? Или послышалось?

Юля сосчитала до десяти, натянула шнур и решительно дернула три раза. В ответ она ощутила слабые рывки. Но сколько? Три? Или просто беспорядочная возня? Она перепуганно дернула снова! И веревка заскользила назад без сопротивления.

Еще не понимая, что случилось, Юля с нарастающей паникой тянула, тянула ее, и вот из щели выскочил и закачался отвязавшийся конец. Юля уставилась на него, как на кобру.

Батюшки, что случилось? Веревка отвязалась, и Юля оставила Фаддейку без спасательного конца? Нет, страховка сама собой не развяжется. Значит, он нарочно освободился от нее? Зачем? И где он сейчас? Лезет в неизведанную глубину? Или придавлен осевшим камнем? Или задыхается под обвалом?

– Фаддейка-а! – отчаянно заголосила Юля.

И в ответ услышала удивительную тишину. Спокойную летнюю тишину, равнодушную такую… Только в бойницах развалившейся стены чирикали и копошились воробьи. Да на том берегу мычала корова.

И пусто кругом. Никогошеньки…

А если кто и будет? Чем поможет, как раскопает эту каменную толщу? Как пролезет в щель?

– Фаддейка!! Где ты?!!

Ох как тихо! До звона. Это так звенит ужас. До сих пор не знала она такого страха и отчаяния…

Зачем отпустила? Где он там? Живой еще? Или… Ой, мамочка! А что она скажет Кире Сергеевне? Позвать кого-нибудь? Саперов, пожарников, горных спасателей? Где их взять?

Хоть бы он выбрался обратно! Ничего ей больше не надо! Ни письма от Юрки, ни диплома в училище, никакой счастливой жизни! Лишь бы Фаддейка оказался невредимый! Почему его нет? Сколько времени прошло? Пять минут? Час?

– Фаддейка-а!!

– Ну чего ты так вопишь? – сказал он откуда-то сверху.

Юля дернулась и села в траве. Фаддейка стоял среди тонких березок на осыпавшемся гребне стены и смотрел оттуда, будто так и было задумано.

Миленький мой! Целехонек! Счастье-то какое! Скотина бессовестная! Чтобы я еще куда-нибудь с ним…

Юля быстро шла через сорняки прибрежного сада. Фаддейка – шагах в трех позади – еле поспевал за ней. И говорил:

– Ну чего ты… Ну, не хватило веревки, я и отвязал, а то ты сразу бы назад потянула. А там совсем свободно… Ну чего ты… Там сперва прямо, а потом вверх и вверх, а потом смотрю – светло… Ну, Юль…

Из-под глыбы гранита выбивался и бежал по бетонному желобку очень чистый ручеек. Юля перешагнула. Фаддейка проскочил вперед, остановился на пути и сказал решительно:

– Умойся хотя бы. Большая такая, а вся зареванная.

– Из-за тебя из-за дурака…

– Ну, из-за меня. Что теперь, так и будешь неумытая ходить?

– Дурак…

– Ну, пусть дурак. Все равно умойся.

– Не хочу с тобой разговаривать…

Юля вернулась к ручейку, присела, плеснула в лицо несколько пригоршней. Вода пахла вялыми тополиными листьями. Юля вздохнула и стала умываться как следует. Сквозь мокрые пальцы взглянула на Фаддейку. Он стоял в трех шагах и хлестал мотком веревки по кривой садовой скамейке. И смотрел куда-то в сторону. И был весь такой сердито-обиженный, шея тонкая, майка в пыли и глине, а в рыжих космах – земляные крошки и, кажется, сухие пауки. Щеки и руки-ноги тоже перемазаны землей.

Юля платком вытерла лицо и сказала мимо Фаддейки:

– Еще и дуется…

Он обрадованно стрельнул в нее глазами.

– Сама дуешься.

– Знаешь, что мне хочется с тобой сделать?

– Ага! – с готовностью отозвался он. – Опять за ухо!

– Нужны мне твои уши… Выстирать бы тебя, выжать и высушить на веревке. Чтобы и мозги заодно прополоскались и проветрились… Иди сюда.

Фаддейка подошел с дурашливо-покаянным лицом. Юля отряхнула его вихры и майку. Мокрым платком стала вытирать нос и конопатые щеки. Фаддейка фыркал и жмурился, но не спорил. Потом пробубнил в платок:

– Сама не знаешь, чего перепугалась.

– Тебя бы на мое место! Я такого натерпелась…

– Когда ты успела! Я там три минуты был!

– Балда, это для тебя три минуты. А для меня три часа… Брысь!

Она повернула его, хлопнула платком по шее, заросшей желтым пухом. Фаддейка потер шею и насупленно сказал, не обернувшись:

– Даже не спросила, что там такое, в этой дыре.

– Дыра – она и есть дыра. Насквозь. Чтоб такие шалопаи лазили.

– А вот и нет! – Он обернулся и прищурил правый глаз. – Там подземелье! Комнатка такая с кирпичным потолком. Там, наверно, раньше казна хранилась.

– Обормотов таких туда сажали… Пошли домой.

– Я хотел там все внимательно осмотреть, да подумал, что ты волнуешься…

– И на том спасибо…

– Хватит уж рычать-то, – сказал Фаддейка серьезно. – Смотри, что я там нашел.

Он запустил руку в отвисший карман и протянул Юле на растопыренных пальцах темный кружок. Неровный, шириной во всю его ладошку. Пряча любопытство и все еще с недовольным видом, Юля взяла находку. Это была монета. Тяжелая и такая большущая! К ней крепко присохли чешуйки сухой земли и кирпичной пыли, зеленели пятнышки медной окиси, но Юля сразу разглядела вензель Екатерины Великой: букву Е, перечеркнутую римской цифрой II, корону и всякие завитки по краям.

– Ух ты… – прошептала Юля и перевернула монету. Потерла платком. На другой стороне какие-то два зверя – не то лисы, не то куницы – стояли на задних лапах и держали свиток с мелкой надписью:

А по кругу шли четкие большие буквы:

Внизу были выбиты цифры: 1772.

– Вот это старина… – Юля с уважением покачала на ладони медную тяжесть. – И громадная. Ничего себе гривенничек, да, Фаддейка?

Он довольно хмыкнул.

– А что за звери здесь? – спросила Юля. Она радовалась и находке, и тому, что можно уже не сердиться.

Фаддейка снисходительно объяснил:

– Соболя. Потому что такие деньги специально для Сибири и для Урала делались… Это не такая уж редкость, здесь их часто находят…

– Все равно интересно…

– Ага… Я ее знаешь как нашел? Локтем зацепился, посветил, а она торчит между кирпичами. Если кирпичи разобрать, там, наверно, еще есть. Может, целый клад.

– Ты что, еще раз туда собираешься? – снова перепугалась Юля.