Наследники (Путь в архипелаге) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 65

У Егора не было теперь и тени подозрения, но называть Курганова он все же не стал.

…Уже в постели Егор подумал: как хорошо, что он сегодня не помчался сломя голову в Среднекамск. Трясся бы сейчас в вагоне, один со своими сомнениями и глупыми шпионскими версиями. И неизвестно, чем бы все это кончилось. А теперь действительно есть что рассказать Михаилу…

И надо Михаила еще кое о чем расспросить. И тетю Варю – что она знает о характере брата… Неужели он в детстве так боялся грозы? Может, была еще какая-то причина, из-за которой он ушел от ребят в походе и поссорился с Наклоновым?

Так давно это было… И об этом давнем Егор мог судить только по рассказам людей, которые помнили, конечно, не все… И тем не менее многое он уже знал. Он мысленно приблизил к себе фотографию ребят, снятых у сломанной эстрады в старом саду, превратил ее в киноэкран. И постарался представить лето сорок восьмого года как цветной фильм. Все по порядку… Вот бежит, спасаясь от погони, Шурка Ревский. Вот попадает в плен к робингудам Толик… Вот игры. Поход. Разбитый самолет… Потом один из мальчишек приносит Толику сломанный меч (знает Егор и про это!). И затем – одиночество. Про это Егор тоже знает… Одно утешение у Толика – рукопись Курганова. Мать печатает – он читает… А потом печатает и сам. Эпилог…

Э-пи-лог.

Что?.. Егор стряхнул одеяло и сел.

Толик Нечаев мог рассказывать ребятам о кадете Егоре Алабышеве. Но о капитан-лейтенанте Алабышеве рассказывать не мог. Он узнал о его взрослой жизни и гибели уже после ссоры с робингудами!

Егор вдруг вспомнил, как Наклонов быстро снимает и протирает большие блестящие очки…

Пишущая машинка «Ундервудъ»

Егор хотел пойти к Ямщиковым утром. Самое время: Аркадий Иванович и Анна Григорьевна на работе, стесняться некого, а Ванька наверняка в первые дни каникул дрыхнет допоздна. Значит, дома… Но Алина Михаевна плачущим голосом сказала:

– Хотя бы в каникулы ты можешь помочь матери? Сколько я буду крутиться одна, как белка в колесе? За картошкой некому сходить…

Раньше матери помогала живущая неподалеку бабка, крепкая и деловитая. Носила с рынка тяжелые сумки, делала уборку, стиркой занималась. Мать ей сколько-то там платила. Но теперь, когда «скоро останемся без единого гроша», от бабкиных услуг Алина Михаевна отказалась.

Егору не хотелось крика, жалоб и споров. Молча он взял сумку, деньги («сдачу проверь и не потеряй») и пошел на рынок. В квартале от рынка наткнулся Егор на Валета.

В этом году они встретились впервые. Валет вытянул губы дудочкой, приподнял брови и светски сказал:

– О! Какая приятность… Рад вас видеть, сеньор…

– Взаимно… – Егор остановился.

– Как поживаешь, Кошачок? Нигде не болит? Мурлыкаешь?

– А чего нам… – Не каплет и не дует.

– И совесть чиста, верно?

Егор прищурил правый глаз и наклонил набок голову.

– Гибкое ты существо, Кошак, – с ноткой зависти сказал Валет. – Умеешь вовремя уйти в щелку.

Егор прищурил левый глаз и перекинул голову к другому плечу. Спросил:

– В смысле?..

– В смысле, что вовремя слинял из «таверны».

– А при чем «таверна»? Курбаши колесики катал на стороне.

– Катал на стороне, а зацепило и нас кой-кого…

– Ну ты, по-моему, вполне на свободе, и вид цветущий.

– Оно так… Но потаскали и меня. Знал бы, что они, гады, мне клеили…

Егор зевнул:

– Догадываюсь, что они тебе клеили.

– Да только фиг им! Доказательств-то фью… А тебя, значит, не трогали совсем?

– С каких бы это щей меня кто-то трогал?

– Ну… я подумал: вдруг узнали про кассету. Лишний козырь против Курбаши.

Егор начал смотреть на Валета долгим насмешливо-сожалеющим взглядом.

– Не было кассеты, – наконец дошло до Валета.

– Ты умный мальчик.

– Я вообще-то с самого начала предполагал. А Курбаши трясся и бледнел: «Есть она, есть, я чувствую…»

– Дотрясся он и без кассеты, – вздохнул Егор.

Валет сказал опять:

– А ты гибкое существо.

– Хочешь жить, умей вертеться, – подыграл Егор.

– А жить ты хочешь, – полувопросительно заметил Валет.

Егор моментально подобрался:

– Это как понимать?

– А так, Кошачок. Хочу намекнуть по-дружески. Кто-то оч-чень недоволен горькой судьбой Копчика. Слышал я это стороной… Считают, что ты здесь во многом виноват.

– Я?! – рявкнул Егор. – Значит, это я на Веньку с шилом полез?! А сволочь Копчик ни при чем?

Валет улыбнулся с оттенком превосходства:

– Не надо так примитивно… Выражаясь по-научному, ты был источником первоначального конфликта. Сперва стравил Копчика с Редактором, потом на Копчика же накапал Венькиным предкам…

– Это кто же пришел к такому… научному выводу? – ехидно прищурился Егор. Но душа у него захолодела.

– Любой придет, если поразмыслит. И ты сам…

– Я не стравливал Веньку и Копчика… – Егор постарался твердостью тона скрыть внутреннюю беспомощность. – У них было это еще до меня. И на Копчика я не капал. Я хотел уберечь Ямщиковых от поджога, а на Копчика, как такового, мне было начхать. К тому же я его предупредил честно, при всех…

«Чего я оправдываюсь?» – подумал Егор.

Валет примирительно сказал:

– Да мне-то что? Я тебе только намекнул, чтоб ходил с оглядкой, особенно после захода солнца. Если Копчику срок отвалят, Салтан это так не спустит…

Егор знал, что суда еще не было. Тянулось неспешное следствие. Чижа и Хныка выпустили, потому что Венька сам рассказал, что они к нему не лезли. Когда Копчик выхватил «пику», Хнык отскочил и зажмурился, а Чиж чуть ли не пытался схватить Копчика за рукав. Значит, они не «соучастники»… А самого Копчика уже второй раз обследовали в психбольнице. Мамаша его и адвокат пытались доказать, что «у мальчика есть отклонения». Шизик, мол, Копчик и за себя не отвечает… Чего доброго, еще и выкрутится, гад… Нет, едва ли.

– Кольчугу под камзол советуешь надевать? – спросил Егор у Валета. – Ну ладно, благодарю за информацию.

Егор давно уже заметил, что есть в жизни такой закон – «одно к одному». И он ничуть не удивился, когда пришел с рынка и обнаружил в почтовом ящике записку – рваный клетчатый листок с печатными буквами: «Кошак, шкура продажная, учти, попомнишь Копчика». «Учти» было написано с мягким знаком после «ч», а «попомнишь» без мягкого знака в конце. И нарисован был жирной шариковой ручкой зловещий кривой финяк.

Егор хмуро посмеялся. Записка наверняка была самодеятельностью «мышат» из компании Салтана. Это не страшно.

Это вообще было не страшно. Если бы знали приятели Копчика и сам царь Салтан, как в январские дни мечтал Егор, чтобы прихватили его в темном углу! Он исступленно дрался бы до последнего дыхания! И пусть измордовали бы до полусмерти! А еще лучше – всадили бы железо, как Веньке! Чтобы лежал он с Венькой в одной больнице и чтобы все поняли, что пострадали они оба от одних врагов. И что нет на Егоре вины…

Не так уж много вероятности, что в такой свалке забьют насмерть. Ну, а если и случится, то что ж…

Егор перечитал корявые строчки. Дурачье… Умом он понимал, что опасность есть. В самом деле могут подкараулить, и никакая милиция, которая «меня бережет», здесь не поможет. Она оказывается на месте происшествия уже потом. Как в случае с Венькой… Но страх так и не появился, даже легкого холодка не было. Егор подумал, что при желании не так уж трудно разыскать, кто писал и кто подбросил. Если заняться всерьез. Но сейчас его в сто раз больше тревожила другая загадка: Алабышев – Наклонов. И нужен был Гай…

Днем дома у Ямщиковых никого не оказалось, и Егор пришел второй раз – уже в пятом часу.

Открыл Ваня. Губы у него были перемазаны, он сладко водил по ним языком.

– Варенье лопал, – сказал Егор.

– Ага… Там все равно банка почти пустая, я ее выскреб, чтобы вымыть.

– Видать, не маленькая банка-то…

– Ага, трехлитровая… А у нас еще полная есть. Хочешь варенья с чаем?