Наследники (Путь в архипелаге) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 40

– Вот, Копчик, твои деньжата. Будем в расчете.

– Давно пора, – сказал неблагодарный Копчик. И уперся глазами в нагрудный карман Егора. – А кассета? Она самая?

– Она… – туманно улыбнулся Егор. – Только уже не с «Викингами». Так что тебе она ни к чему.

– А говорил, что посеял, – подозрительно сказал Копчик.

– Долго было объяснять… Пришлось один срочный разговор записать, а чистой пленки не оказалось. Случаются детективные моменты… – Егор говорил лениво и загадочно.

Копчик на детективный крючок не клюнул.

– Такую запись сгубил. Надо было с тебя три червонца стрясти.

– Можно было и три, – поддразнил Егор. – Дело того стоило. Но теперь поздно… Да ты не вешай нос, Копчик, девятнадцать гульденов тоже деньги. По крайней мере, не придется тебе с Хныком и Чижом копейки у Редактора выпрашивать.

Копчик глянул быстро и со злостью: «Откуда знаешь?» И это «выпрашивать», видно, тоже уловил. До вопросов, однако, не унизился, небрежно разъяснил:

– С твоим Редактором дело другое. Мне там не копейки важны, а принцип.

– Это я понимаю, – примирительно сказал Егор. Привалился к столу. Зевнул. – И все же, Копчик, ты Ямщикова оставь.

Копчик очень удивился:

– С чего это?

– Вот с «того», – вздохнул Егор. – Тебе «принцип», а на меня в школе шишки.

– «Фыфки», – робко пошутил в углу Липа, вспомнивший недавний телефильм про пацаненка, не умевшего говорить букву «ш».

– «Хыхки», – поддержал его Позвонок и закашлялся.

– Позвонок, брось курить, – сказал Валет. – Вторую сегодня сосешь.

– Мне маленько осталось.

Валет ласково пообещал:

– Позвонок, накажу. Будет больно.

Тот быстренько сунул окурок в печку. Копчик сказал Егору:

– А ты здесь при чем? У меня к вашему чокнутому Ямщикову свой интерес.

– Ты объясни это нашей директорше Клаве. Она-то знает, что в первый раз именно я тебя на Веньку навел.

– Первый раз был у кассы цирка, а не с тобой.

– Этого Клава как раз не знает…

– Вот ты и объясни ей, – злорадно предложил Копчик. – Тебе надо, ты и объясняй. Если так ее боишься.

Егор не боялся. Не в директорше дело. Дело в том, что не должен больше Копчик трогать Ямщикова. Пусть Редактор ходит спокойно. Так хочется Егору. Так ему лучше почему-то. Хотя бы потому, что не надо отвлекаться на Веньку мыслями, когда думаешь о чем-то серьезном. Например, о парусах…

И вообще, рылом не вышел Копчик, чтобы таких, как Венька, ломать. Уж если даже ему, Кошаку, Редактор не по зубам, то другим и подавно…

Егор удивленно прислушался к себе и понял: сознание, что Венька Редактор ему не по зубам, не вызывает ни озлобления, ни простой досады. В другое время, еще недавно, Кошак спать бы не мог, придумывал бы способы, как сделать этого гада Ямщикова покорным. А сейчас? Что же случилось? Все мысли текут словно на фоне синего экрана, где вырастают многоэтажные, неотвратимо наплывающие паруса…

Но ведь в глубине души Егор отступился от Веньки еще до парусов. Даже до телефонного разговора с Михаилом. Почему? Как тут разобраться?

Впрочем, он и не пытался разбираться. Воспоминание о парусах опять стало главным. Они двигались уверенно, словно их нес не корабль, а сама судьба. Или время. То нерушимое, равномерное, безостановочное время, о котором думал Егор, когда смотрел на маленький снимок сорок восьмого года.

И это движение парусов в памяти Егора совершалось под сумрачную мелодию песни, которую в фильме пели матросы. Егор удивился, что вспомнились слова:

И еще:

И дальше:

Стоп… Это уже не из фильма. Это песня Камы. Как две песни сложились в одну? Вроде бы и не похожи… Нет, что-то есть похожее. Настроение? Или то, что там и там – про острова?

Был бы здесь Кама, взял бы гитару… Тогда можно было бы сравнить эти песни.

Но Камы нет. Есть лениво усмехающийся Курбаши, вечно сонный Мак-Макарона, облизывающий пухлые красные губки Валет. И Копчик… Тот уже начал заводиться. Скоро запсихует. Потому что наверняка принял минутную задумчивость и рассеянную улыбку Кошака за ленивое презрение к нему, к Копчику.

А Егор поймал себя на том, что смотрит на всех как-то издалека. Словно прощается… Да ты что, Кошак?! Из-за Копчика, что ли? Неужели все ломать из-за этого кретина?

– Ничего я Клаве объяснять не буду… – Егор мягко потянулся и поудобнее устроился на табурете. Грудью лег на стол. – Я тебе, Копчик дорогой, объясню. Ты своими психологическими экспериментами… Эксперимент – это значит опыт, Копчик… Ты ими всем нам свинью подкладываешь. – Он весело оглядел всех по кругу: – Кстати, интересная информация, джентльмены. И ты, Копчик, послушай… Созрела негаданная сила в лице микромышат нашей образцовой школы. В классе, где Венькин брат учится. Лидер – некий Стрельцов. Грозили нашу резиденцию отыскать и выжечь нас, как клопов… Может, и не выжгут, но хорошую дымовуху эти гаврики пустить могут. Бдите…

– Стрельца я знаю, – подал голос Позвонок. И польщенный общим вниманием, заторопился: – Он недалеко от нас живет, у него сестра большая уже тетка, начальница в клубе «Искра», я туда раньше ходил… А отец Ваньки Ямщикова им шахматы сделал большущие, вот такие, на своем станке точил. Я у них одного короля стырил, они его чуркой от городков заменили, а Ванькин отец его снова сделал в своей мастерской, на станке…

– Богато живет мужик, – лениво сказал Курбаши. – Мастерскую имеет с техникой…

– Да не… – Позвонок хихикнул. – Это у него сарай. А станок маленький… Я видел, мы почти рядом живем.

– Сарай-то во дворе? – безразлично спросил Копчик. И Егор насторожился.

– Ага. Рядом с нашим забором…

– Кто кому еще дымовуху… – Копчик суетливо подобрался. Глазки сделались как буравчики. – Стружки, они хорошо горят…

– И хозяину штраф от пожарников, а то и срок, – подал реплику сонный Мак. – У Копчика котелок тумкает…

«Только без горячки, – сказал себе Егор. – Только виду не показывай, что тебя это царапает…»

Он сказал с безразличным зевком:

– Совсем ты съехал по фазе, Копчик. Засыплешься ни за что.

– Это как? – Глазки-шурупы ввинтились в Егора.

В самом деле, как? Сунут в щель сарая бумажный пакетик с простой химической смесью. Она известна любому, срабатывает через несколько минут. И никаких следов.

Стараясь не показывать беспокойства, Егор сказал:

– Курбаши, объясни этому болвану. Закон нарушает…

Закон был такой: «таверна» сама по себе ни на какие дела не ходит. Здесь собираются для отдохновения души. У каждого на стороне могут быть друзья, заботы, всякие «операции», но к «таверне» это прямого отношения иметь не должно. Подвигов своих здесь друг от друга не скрывали (народ надежный), прятали иногда в «директорской» кое-какие вещички – но и только. Никогда Курбаши не звал с собой на «работу» никого из «больничников». И вообще никто друг друга не звал. Разве только если надо заступиться за своего…

Может быть, потому и жила в Больничном саду подвальная «таверна» дольше других «бункеров» и «блиндажей». Она была как мирная гавань для возвращавшихся с промысла флибустьеров.

Но сейчас Курбаши сказал, что закона Копчик не нарушает. Если ему охота сделать иллюминацию – дело его. Он пойдет на это не с «больничниками», а со своими кадрами.

– И Позвонка сманивать не вздумай, – предупредил Валет. – Мальчику ни к чему мелкая уголовщина.