Дети синего фламинго - Крапивин Владислав Петрович - Страница 19

Наступил день, когда скульптура была готова.

Правитель пришел посмотреть на нее и с облегчением сказал:

– Какие же это рыцари? Разве это победители? Это просто мальчишки.

Ученый не ответил.

– Ты свободен, – сообщил ему Правитель. – Только поклянись нашей клятвой, что не будешь воевать с Ящером. Ну прошу тебя!

Однако Ученый ответил, как прежде:

– Не надо мне твоей милости. – И добавил: – Радоваться жизни я все равно не смогу: я потерял Друга. Прощай…

И когда Правитель ушел, Ученый выпил яд.

Правитель устроил бывшему другу пышные похороны, а скульптуру поставил в дворцовом парке. Сначала… А потом он приказал перенести ее на глухое горное плато, далеко от столицы. Почему? Кто его знает. Говорили, что начал терзать Правителя непонятный страх. Но скорее всего его просто мучила совесть.

Клятву Правитель не нарушил, он никому не запрещал ходить к скульптуре. Он даже приказал сделать для нее каменный постамент, а в отвесных скалах прорубить удобный подъем на плато. Но дорога в ту горную и лесную глушь была далекая, и постепенно ее забыли…

Прошло много лет. Враги не беспокоили невидимый остров. На щедрой земле росли хлеба и плоды, в море ловилось множество рыбы. Люди привыкли к сытой и спокойной жизни. Разрушались ненужные крепостные стены и корабельные пристани. Остался недостроенным космический трамплин, с которого когда-то смешные мечтатели хотели запустить лунный корабль. Пролеты этого трамплина поднимались над городом, будто громадный мост.

Зарастали травой сцены и каменные скамьи открытых театров. Потому что спектакли, шумные игры и слишком бурное веселье не нравились Ящеру. Ему (и всем правителям, которые по наследству сменяли друг друга) нравился порядок. А если равновесие порядка нарушалось, Ящер гневался. Он не мог понять, почему этим глупым людям не живется тихо и спокойно. И люди привыкли, что не следует дразнить Ящера. Тем более что размеренная, тихая жизнь – это совсем неплохо. И для счастья вовсе не обязательно к чему-то стремиться, о чем-то мечтать и хотеть чего-то нового…

Но полного спокойствия все же не было. Время от времени вспоминалась легенда о гибели Ящера. О том, что из-за моря придет Юный Рыцарь и вызовет Ящера на смертельный бой.

Откуда эта легенда появилась? Говорят, маленький сын тюремщика подслушал разговор Ученого и Правителя и как умел пересказал его своим друзьям…

Вспоминали легенду только дети. Это было как болезнь, как поветрие: вдруг по всем углам, в школьных коридорах и на улицах начинали собираться в кучки мальчишки и девчонки и слышался шепот: “Рыцарь… Ящер… сражение…”

Взрослые, конечно, не верили таким глупостям, но легенда чересчур возбуждала ребят, отвлекала их от школьных занятий, делала их строптивыми и вообще нарушала равновесие порядка. И детей начали воспитывать все суровей и строже.

Такое воспитание помогало, дети становились все более послушными и тихими. Но не совсем. И не все. Сказку о бое с Ящером нет-нет да опять вспоминали. И кто-то уходил из города, чтобы отыскать Плато. А кто-то просто исчезал в лесах…

И чтобы насовсем выбить из детей бредни о Юном Рыцаре, один из правителей наконец придумал: надо заманить из-за моря мальчишку, выпустить на поединок с чудовищем и потом расправиться на глазах у всех.

Несколько раз так и делали. После такой расправы долгое время никто не смел вспоминать легенду. Но проходили годы, испуганные мальчишки и девчонки становились благоразумными взрослыми. И рождались новые дети…

А все дети рождаются смелыми…

Вот какую историю я услышал в тот вечер от Дуга.

– Понял теперь, зачем привезли тебя на остров? – спросил Дуг.

– Понял, – печально сказал я. – Только я другого не пойму. Где теперь мой дом? И вернусь ли я туда когда-нибудь?

– Ну, нашел о чем горевать! – воскликнул Дуг. – У тебя же есть Птица!

– Ну и что? – с надеждой спросил я.

– Потерпи дней десять. После полнолуния начнется юго-западный ветер, и Птица быстро донесет тебя до дома…

Жители горной крепости

Крепость была построена очень давно. Ее поставили здесь для защиты острова от морских набегов. Полукруглые бастионы, квадратная башня, стены, парапеты и низкие казармы располагались на плоских вершинах и уступах скалистых утесов. Эти утесы торчали на границе леса и моря, будто громадные полуобломанные клыки.

Обрывы утесов были совершенно неприступны. На вершины вел тесный коридор, вырубленный внутри скалы. Он был извилистый, с ответвлениями, тупиками и крутыми ступенями. Отыскать внизу начало прохода посторонние люди ни за что не сумели бы: узкая щель пряталась за отколовшимся от обрыва камнем и заросла плотным кустарником.

Из крепости было видно далеко-далеко. Морской горизонт уходил в какую-то космическую глубину и сливался с небом в неясном тумане. Лесистые холмы убегали на край земли, как волны, тоже становились вдали синими и терялись в дымке.

Вдали между холмами виднелись крыши и башни города и блестел кусок озера, в котором жил Ящер. Я не любил смотреть в ту сторону. Зато часто смотрел на море.

Несколько дней я не мог привыкнуть к высоте, простору и громадной синеве. Утром проснусь – и дыхание останавливается. Не от страха, а от прилива какой-то жутковатой радости. Небо чистое-чистое, желтые камни крепости светятся от солнца, травинки блестят от росы, а кругом такая ширь, что все забываешь и хочется заорать от восторга…

И сама крепость мне понравилась. В ней полным-полно было таинственных уголков, переходов, коридоров. Эх, если бы в нашем городе была такая! Вот где играть в рыцарей!

Плохо только, что внутри башен и казарм стояла зябкая сырость и все оказалось заброшенным. Когда остров Двид сделался невидимым, береговая оборона стала не нужна и люди ушли из крепости. Бастионы стали разрушаться. Большие пушки, которые стояли на главной площадке, осели и покривились на рассохшихся лафетах. Лишь одна пушка – самая главная – казалась вполне исправной.

Точнее говоря, это была не пушка, а могучая мортира для навесной стрельбы каменными ядрами. Ствол ее, короткий, но ужасно широкий, походил на громадную бочку. Ядра лежали тут же, на площадке. Это были грубо отесанные шары – такой величины, что Уголек или Винтик прятались за ними, не сгибаясь. Чтобы закатывать ядра в дуло, был сделан специальный каменный желоб. Он подходил к мортире вплотную.

Орудие стояло на чугунном станке с тяжелым зубчатым механизмом. Механизм был исправен, хотя проворачивался со скрипом. Ржавчины на нем было немного, потому что ветер постоянно дул над утесами и быстро высушивал росу и дождевые капли. Мы иногда развлекались: нажимали железные рычаги, и тогда шестерни лязгали, визжали, станок поворачивался, а ствол поднимался и опускался…

В орудийных стволах мы спали. Каменные казематы и батареи не очень-то годились для ночлега, а в пушках было уютно. Солнце крепко нагревало их за день, а когда приходила ночь (довольно свежая здесь, на высоте), пушки делились теплом с нами.

Только в мортире никто не спал, она была слишком просторная.

…Рано утром нас будил веселый голос Дуга:

– Эй, люди! А ну, вставайте! Из пушки – как из пушки!

Мы выскакивали и вытаскивали тех, кто спал слишком крепко. Потом Дуг заставлял нас бегать и прыгать, чтобы не поддаться утреннему холоду: солнце стояло еще невысоко и не успевало нагреть наше каменное гнездо.

Мы весело орали, скакали и гонялись друг за другом. А иногда Дуг вставал посреди площадки и спрашивал:

– Ну, кто на меня? Кто смелый?

Мышцы поигрывали под его веснушчатой кожей.

Мы храбро вопили и кидались в атаку, а Дуг даже рук не поднимал. Стоило ему шевельнуть мускулами, и мы отлетали, как мячики. Но кончалось это всегда одинаково: хитрый косолапый Лук подкатывался Дугу под ноги и вцеплялся в них мертвой хваткой. Винтик и Уголек подбирались сзади и прыгали Дугу на плечи.