Дело о ртутной бомбе - Крапивин Владислав Петрович - Страница 15

– Ничуть. Говори…

– Ага, я еще скажу… – И Елька съежился рядом, как озябший котенок. – Митя, в нашей палате один мальчик был, Андрейка, самый маленький, еще даже в первый класс не ходил. Он тоже все понимал. Наверно, даже больше других понимал, потому что слабее всех, лежал все время. Но не жаловался никогда. Улыбался каждому, кто подойдет… Тихий такой… Там в палате книжка была. Андрейке всегда нравилось, когда ее вслух читали. Называется "Братья Львиное сердце". Там про двух братьев, которые после смерти совсем не умерли, а попали в сказочную страну…

– Я знаю, я читал…

– Андрейка очень эту книжку любил. Иногда просит кого-нибудь: почитайте снова… Я ему тоже два раза читал… И потом я подумал: у тех пацанов из книжки была своя сказочная страна, а у меня ведь тоже есть. Ночью стал опять вспоминать ее и вдруг решил… твердо так решил, изо всех сил: не буду умирать до конца, а уйду в Нукаригву… Мить, я даже почувствовал, к а к это надо сделать. Знаешь?

– Нет, Елька, – осторожно, словно боясь спугнуть бабочку, сказал Митя. – Не знаю… пока.

– Надо до самого-самого конца представлять эту страну, как настоящую. И когда случится… последний миг… наступит не темнота, а окажешься т а м… Я в это полностью поверил, изо всех сил… и тогда стало не страшно. Лежу в темноте и думаю, как я там буду жить. Жалко только, что без мамы Тани… А еще жалко было ребят – у них-то нет Нукаригвы. И особенно Андрейку. Ну, просто до слез… И один раз ночью меня будто спросил кто-то… Знаешь что? Будто спросил: "А если бы тебе сказали, что пусть один из вас умрет, а другой останется, ты кого бы выбрал – себя или Андрейку?" Мить, я так перепугался, будто это по правде… Ведь все-таки там все надеются, хоть маленько, что вылечатся, а тут уж получается безнадежный выбор. Уж если скажешь, что пусть он живет, то сам, значит, – всё… А если скажешь "я", то как же он? Он же все-таки на три года меньше меня жил на свете. И у него нету никакой Нукаригвы…

– А может, есть? – шепнул Митя.

– Нету. Он еще маленький был, он только любил чужие сказки.

"И что же ты решил?" – чуть не спросил Митя. Но не посмел.

– Я тогда думал, думал, а потом среди ночи взялся за крестик… мне его мама Таня еще в госпитале надела… и стал спрашивать…

– Кого? – глупо сказал Митя.

– Ну… всех, кто на Небе… Как мне быть? И будто кто-то говорит? "Решай сам…" И мне так жутко сделалось. И я, чтобы еще больше не обмереть, чтобы не передумать, поскорее прошептал: "Пусть живет Андрейка…" – И будто застыл. И жду… Но ничего не случилось. Лежал, лежал и заснул… А утром главный врач, Антон Сергеевич, говорит: "Поедешь ты сегодня, голубчик, обратно в госпиталь, к своей маме Тане. Диагноз у тебя оказался не тот. Не наш…" Я, конечно, обрадовался. Но будто виноватый перед ребятами. Перед Андрейкой…

– А что с ним теперь? – с боязнью спросил Митя. – Не знаешь?

– Я боялся узнавать. А потом все же попросил маму Таню: "Позвони туда, узнай". Она пришла вечером и говорит: "Его увезли в московскую клинику"… А дальше не знаю… Боюсь…

– Елька, надо надеяться. Ты же сделал для него все, что мог…

– Что?

– Когда решил т а к о е… Ты его как бы выиграл у судьбы.

– Чего я выиграл, если я живой…

– Это не важно! Главное, что ты в ы б р а л!

– Не знаю, – вздохнул Елька совсем по-взрослому. – Может быть… А когда меня выписали, я начал доклеивать Нукаригву. Ну… как бы спасибо ей говорил. Мне в госпитале подарили старые журналы из ихней библиотеки, во-от такую пачку, я оттуда выбирал картинки… Тут ведь только сперва кажется, что все готово, а на самом деле можно еще клеить да клеить…

– А журналов уже не осталось? Да? – обрадованно догадался Митя, вспоминая старые "Огоньки" на антресолях.

– Да… но теперь это уже все равно, – угасшим голосом отозвался Елька. И отодвинулся. – Ничего уже скоро не будет.

– Почему?

– Потому что ремонт…

И Елька горестно рассказал, что недавно Тракторную усадьбу решили было сносить и всем жильцам дать новые квартиры в Садовом районе, но потом оказалось, что столько квартир не найти, и Елька радовался, что останется жить в привычном месте, среди зеленых пустырей с любимой горкой, но скоро стало известно, что во всех старых домах начнется ремонт – чтобы хоть как-то утешить обманутых жильцов, которые устроили митинг у Белого дома.

– А если ремонт, всё ведь обдерут и закрасят, это уж точно, – со слезинкой в горле прошептал Елька.

– Может, постараться отклеить все это? А потом опять…

– Не-е. Я приклеивал крепко. Не знал же…

Десятки идей одновременно завертелись в голове у Мити. В том числе самые фантастические. Например, какой-то сверхмощный сканер, который – раз! – отснял и отпечатал на свежих обойных листах всю Нукаригву: клей заново после ремонта!

А Елька тихо дышал рядом – будто ждал чего-то. Правда, ждал?

Еще вчера утром ч т о был для Мити полузнакомый пацаненок, этакий акробат-забавник, потешавший ребячьи компании? А сейчас – как оставишь? И Нукаригва эта – будто уже не только Елькина. Будто немного и его, Мити… Воистину, живешь и не знаешь, что будет завтра…

– Елька, пошли ко мне!

– Зачем?

– Есть одна мысль. Но нужен телефон.

– Мить! Телефон есть ближе! На пустырях!

5

Будка была покосившаяся. Стояла в лопухах. Но все же к ней вела еле заметная тропинка.

Аппарат в будке был старый – наверно, ровесник Елькиного телевизора. Но загудел исправно, когда Митя снял трубку. И вот удача – Жанна Корниенко ответила сразу. Митя узнал ее голос:

– Алло-о…

– Привет, госпожа корреспондент.

– Приве-ет… Это кто?

– Это благодарный Митя Зайцев. Спасибо за снимки.

– А-а! Пожалуйста!.. – Голос был чуть кокетливый: видимо, девочка умела "поставить себя".

– А я и не знал, что ты не просто Жанна, а Жаннет Корн…

– Это псевдоним.

– Для подписей в газете?

– Да… ну и вообще. Многие меня так и зовут – Жаннет.

– И мне можно?

– Если хочешь… Если согласишься на одну мою просьбу.

– Хоть на сто! – храбро сказал он. И тут же спохватился: – А на какую?

– Можно напечатать вашу фотографию в газете? В "Гусином пере"? Она выйдет первого сентября. Там будут интервью и рассказы: кто как провел лето. Представляешь, какой ударный материал! "Семиклассник Дмитрий Зайцев заработал летом мешок картошки и теперь продает плоды своего труда жителям города".

– Ты спятила? Жаннет, что плохого я тебе сделал?

Она сказала надменно:

– Не думала, что ты человек с предрассудками. Испугался?

Митя подумал. И сказал честно:

– Испугался. Представляешь, что начнется вокруг меня в школе?

– В лицее…

– Тьфу! Тем более.

– А что начнется? Ты же не краденую картошку продавал, а свою! В наши дни каждый зарабатывает, как может.

Митя глянул на Ельку. Тот, ничего не понимая, топтался рядом.

– Ладно… Жаннет. Но услуга за услугу.

– Изложи.

– Сейчас… Слушай, ты сама проявляешь и печатаешь? Или отдаешь в мастерскую?

– Я, по-твоему, кто? Дачник-любитель с аппаратом-мыльницей? – воспламенилась Жаннет на своем конце провода. – Я, между прочим, профессионал, снимаю с шести лет! Фотожурналистика – это творчество! Ты свои рассказы отдаешь писать кому-нибудь другому? В мастерскую!

– Жаннет, это замечательно, что ты профессионал, – льстиво сообщил Митя. – Такой человек и нужен…

– Зачем?

Он опять глянул на Ельку.

– Тут… целой стране грозит глобальное бедствие.

– Изложи.

– По телефону излагать долго. Давай встретимся… Что?.. Хорошо, давай сейчас! Где скажете, мадемуазель Корн!.. Ладно! Жди… – И повесил трубку.

Елька смотрел тревожно и нетерпеливо.

– Ты с той говорил, которая снимала?

– Да. Она спросила, можно ли напечатать этот снимок в газете.

– И ты разрешил?!

– Елька, а чего тут такого?.. Можно было и отказаться, но тогда отказалась бы и она. А нам нужен помощник.