Давно закончилась осада… - Крапивин Владислав Петрович - Страница 58

Да, еще не от всех страхов избавился Николай Лазунов-Вестенбаум. Ох, не от всех…

Но сейчас эти страхи еле шевельнулись и пропали. Была в Коле веселая беззаботность, было ожидание радостных и ничуть не тревожных событий. Летали желтые и коричневые бабочки. Одна, лимонного цвета, села на коротенький рукав Сашиного платья. Наверно, приняла серо-зеленый полосатый ситец за траву.

– Это капустница. Она решила, что ты капуста.

– А вот и нет. Капустницы белые, – серьезно возразила Саша. – Не прыгай так по камням, ногу свихнешь…

Но Коля прыгал – такое было настроение.

Однако веселая прыгучесть не мешала ему привычным взглядам зацеплять на пути трофеи. Он поднял несколько зазубренных чугунных черепков (наверно, две бомбы столкнулись тут в полете). Выковырял из глиняных комков две пуговицы с номерами французских полков и плоский латунный значок с орлом и буквой «N» – то ли с форменной сумки, то ли с кивера. Бросил в холщовую сумку, что висела на плече.

Саша часто уходила вперед, теряясь в своем «растительном» платьице среди полыни. Потом нетерпеливо оглядывалась:

– Опять застрял из-за этих гудзиков! Разве мы затем пошли?

– Иду, иду!..

От Шестого бастиона до оконечности Карантинной бухты по прямой не более версты. Если бы нормальной дорогой, то и говорить не о чем. А по склонам и горкам, по ямам и буеракам, да еще с остановками – путь, конечно, не такой быстрый. Но за полчаса все равно добрались до синей гладкой воды. Здесь бухта загибалась запятой и была неширокой, шагов сто. У маленького мыса приткнулась к дощатому причалу двухмачтовая шхуна с убранными парусами. Еще одна шхуна втягивалась с моря в бухту: на шлюпке завозили вперед якорь и мотали канат на шпиль. «Кажется, это называется верпование», – вспомнил Коля.

На шхунах суетились матросы, а на берегу – ни души. Только стрекот стоял в нагретом воздухе – то ли цикады, то ли обычные кузнечики. Они прыгали среди желтого мелкоцветья, чиркали Колю по ногам сухими крылышками. Травы? стало гораздо больше, и дорога сделалась легче. Даже тропинка обозначилась, она змеилась недалеко от берега по плоским заросшим буграм. Солнце теперь светило в затылок, грело спину и плечи сквозь успевший полинять матросский воротник. Впереди, на синеве открытого моря, солнечно желтели несколько зданий. К ним и вела тропинка. К ним и шагала Саша, поторапливая Колю. А он опять присел на корточки:

– Саша, смотри!

Это было растение – ну прямо из тропических стран! Мясистые овальные листики с колючками. Как с картинки в журнале «Земля и море».

– Это кактусы!

– Это «ведьмины пятки». – терпеливо сказала Саша. – Их тут много.

– Ну, пускай «пятки»! Все равно из породы кактусов. Значит, здесь совсем южный край. Да?

– Да уж ясно, не Петербург… – Впервые в разговоре с Колей у Саши появилась нотка превосходства. Впрочем, чуть заметная и только на миг. – Ну, идем… Видишь там самый большой дом, недостроенный? Это здешний Владимирский собор, его сам царь закладывал, когда приезжал сюда.

– Да знаю я… А чего же до сих пор не достроили, если сам царь…

Саша вздохнула с житейским пониманием:

– Работа большая, а людей и денег мало… А внутри того собора знаешь что?

– Что?

– Стенки от храма, где крестился князь Владимир. Ну, тот, что Ясно Солнышко. От него пошла по Руси православная вера…

– Чего-о?

Коля читал, конечно, что киевский князь Владимир взял когда-то Корсунь (так в ту пору звали Херсонес), а после помирился с византийцами и крестился у них. А потом крестил все свое княжество. Но неужели здесь, в получасе ходьбы от Колиного дома?.. Да, Коля слышал, что собор закладывал сам император, но думал, что это в память об осаде, а про княжье крещение не слыхал.

– Не может такого быть, – сказал он уверенно.

– А вот и может! Нам отец Кирилл рассказывал… А иначе зачем бы такой громадный собор строили на этом месте? Недаром называется Владимирский, так же как в городе…

Собор, даже недостроенный, в самом деле был громаден. Издали не казался очень большим, но сейчас, когда шли к нему, он словно двигался навстречу и вырастал на глазах. Не было еще башни и купола, но светлые треугольные фронтоны с рельефными крестами возносились в синее поднебесье. Темнели ряды оконных арок. Храм казался постройкой античной древности.

Эта громадность и торжественность желтого от солнца строения быстро убедила Колю в правдивости Сашиного рассказа.

– А ты видела остатки того храма? Там, внутри…

– Два раза… Хочешь посмотреть?

– Еще бы! А нас пустят?

– Да там обычно нет никого.

Но на сей раз у храма были люди. Два господина с усиками, в сюртуках иностранного покроя, и две дамы в пестрых платьях, с кружевными зонтиками и лорнетами. Одна молоденькая и симпатичная, другая вроде сухопарой гувернантки, каких Коля немало видел в Петербурге. Он наметанным взглядом сразу определил – туристы. Скорей всего, заграничные. В трех шагах от туристов почтительно топтался старый дядька в мятой матросской фуражке – ясное дело, сторож. К нему-то и шагнула Саша, сказала безбоязненно и звонко:

– Дяденька, можно зайти в храм? Мальчик недавно приехал, хочет посмотреть.

Пока «дяденька» соображал и скреб затылок под сдвинутой на лоб бескозыркой, девушка весело спросила по-французски:

– О чем просят эти дети?

– Хотят побывать там, где только что были мы, мадемуазель, – учтиво сообщил один из господ.

«Гувернантка» подняла лорнет:

– О! Я вижу, юные аборигены здесь не лишены стихийного религиозного чувства…

«Ах ты, карга парижская!..»

Тщательно следя за выговором, Коля учтиво произнес:

– Мадам! Стихийность религиозных чувств свойственна дикарям с островов, открытых капитанами ла Перузом и де Бугенвилем. А здесь, Россия, мадам.

– О! – Пожилая дама уронила лорнет. Два господина столкнулись твердыми соломенными шляпами, поднимая его. Девушка обрадовано засмеялась:

– Какой очаровательный гамен!

– Вы так находите, мадемуазель? – язвительно сказал Коля.

– Не обижайтесь, пожалуйста! Гамен – это…

– Не трудитесь, мадемуазель. Роман месье Юго «Les mise?rables» известен не только на берегах Сены.

Последовала немая сцена, вроде той, которой заключил свою знаменитую комедию любимый Колей писатель Гоголь. С удовольствием отметив это, Коля обернулся к сторожу:

– А правда, можно побывать внутри?

– Пожалуйте… паныч… – Да, мальчишка был помятый и взлохмаченный, однако же явно не из простых. Вон как отбрил непонятными словами французиков.

В окруженном высоченными стенами пространстве стоял странный, сказочный свет. Потолка еще не было, его заменяло высокое густо-синее небо, в котором висело лишь одно полупрозрачное облако. Время от времени высоту косо рассекали чайки. С южной стороны били в оконные арки широкие лучи. Их ярко-желтый свет растворялся в синеве воздуха, придавая ему зеленоватый таинственный оттенок.

Между стенами слышался тихий гул и шелест. Это было эхо легкого прибоя, что шуршал галечником внизу под обрывами. Коля мигом забыл о французах. Душа у него притихла. Саша взяла его за руку очень теплыми пальцами и повела на середину.

– Вот…

Серые бугристые стенки – высотою по пояс – очерчивали контур древнего византийского храма – совсем небольшого по сравнению с нынешним. Кое-где были заметны цоколи колонн. В дальнем краю стенки выгнулись дугой, отмечая алтарное закругление. А в центре площадки были косо навалены известняковые плиты. Видимо, для строительства.

– Говорят, там под ними купель, – шепнула Саша. И перекрестилась. Коля тоже перекрестился. Показалось на миг, что у дальних стен возникли в зеленоватом воздухе древние священники в золоченых одеждах и усатые воины в кольчугах, со снятыми острыми шлемами в руках… Он зажмурился, постоял так и коснулся ладонью верха каменной стенки. Камень был сухим и прохладным. А воздух все шелестел и шелестел отзвуками моря.

Саша опять взяла его за руку: