Белый шарик Матроса Вильсона - Крапивин Владислав Петрович - Страница 36

– А я отпросился. Ну, чтоб у вас переночевать…

– Ах, как приятно! Одного шалопая мне, конечно, мало!

– Ну, ма-ма! – завопил Стасик радостно и тревожно: вдруг она не разрешит?

– Ладно. А за все ваши фокусы завтра с утра – подневольный труд на плантациях. Будете окучивать картошку не только на нашей грядке, но и у Полины Платоновны. У нее спина болит.

– Подумаешь, «подневольный»! – Яшка встал на руки. – Мы и так!..

– А теперь марш по воду! Мне полоскать надо.

Вода была рядом, в колодце на огороде. Стасик и Яшка бросились в сени за ведром.

– Не греметь там, Катю разбудите!

– Ага!.. «Гремя огнем, сверкая блеском стали, пойдут машины в яростный поход!» – ликующе вопил Стасик. – «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин!..»

– Вот он пошлет тебя сейчас… – пообещала мама.

Стасик смеялся и барабанил по ведру…

Но на огороде он притих, и Яшка тоже. Над грядками стлался не то туман, не то какая-то дымка. Кто-то шелестел в ботве. Над забором висел большой розово-желтый полумесяц. Близкий-близкий, можно камушком добросить.

Повесили на крюк ведро. Цепь зазвенела, ворот заскрипел – будто брашпиль в кинофильме «Робинзон Крузо». Потом плеснуло, забулькало внизу. Вдвоем Стасик и Яшка завертели гладкую железную ручку, ухватили дужку, поставили плещущее ведро на край сруба. И, не сговариваясь, глянули вниз.

В черной квадратной глубине вздрагивал желтый светлячок.

– Ух ты… – сказал Яшка. – Что это там?

– Может, месяц отражается? – прошептал Стасик.

– Что ты… Месяц, он вон где.

– А что тогда? – Стасику страшновато стало и очень интересно. Сказочно так…

– Подожди…

Вода успокоилась. Желтое дрожащее пятно успокоилось тоже. И превратилось… в окошко! Маленькое, с переплетом, как буква «Т». Словно прятался в колодезной мгле чей-то домик.

– Видишь? – прошептал Яшка.

– Ага…

– Значит, правда.

– Что?

– Я где-то слыхал, что, если так вот смотреть в темную глубину, окошко покажется. Неизвестно откуда… Только…

– Что? – опять прошептал Стасик.

– Ну, не всякому оно покажется, а тому… ну, в общем, если он хороший человек.

– Что ж, значит, мы ничего люди, – вздохнул Стасик. – Мама ведь нас простила…

– Про тебя-то я и не сомневался…

– А про себя сомневался, что ли? – сердито спросил Стасик.

– Я вообще сомневался… что человек.

– Ну и дурень, – сказал Стасик с маминой интонацией.

Мама закричала со двора:

– Где вы там опять провалились?

– Идем? – откликнулся Стасик. И чтобы Яшка не обиделся на «дурня», спросил: – А где ты слышал такое? Про окно?

– Не помню. Может, от Лотика в Реттерхальме… У каждого существа в Кристалле должен быть свой дом с окошком…

Они потащили ведро. Вода выплескивалась на ноги, холоднющая. Зато в воздухе тепло пахло сладким пасленом. Месяц светил в спину и тоже будто немножко грел.

– Яш, а давай сделаем свой домик! На двоих! Вроде шалаша. И с окошком! Ночевать там будем.

– Давай! – обрадовался Яшка. – Лишь бы Зяма к нам туда не лезла…

Они умылись на дворе под гремящим рукомойником. И через минуту уплетали со сковородки картофельные котлеты со шкварками. Так, что щеки скрипели, будто мокрая резина.

– Ой, – спохватился наконец Стасик. – Мама, ты ведь сама-то еще не ужинала?

– До ужина мне было, когда вас где-то носит нелегкая?.. Оставьте мне котлетку.

– Мы три оставим. Мы налопались до треска. Ага, Яш?

Яшка мягко положил вилку, подпер подбородок и смотрел на маму. Стасик тоже на нее посмотрел. Мама у двери склонилась над корытом, спиной к ребятам. В темных гладких волосах ее, в тугом валике на затылке блестели под лампочкой седые нити. Стасику вдруг стало так жаль маму, что намокли глаза. Яшка посмотрел на него – внимательно и чуть виновато, – потом снова отвернулся. Тихо дохнул на ладонь, вытер ее о лоб, медленно протянул руку в сторону мамы. Словно хотел дотянуться, погладить ее по голове. Не дотянулся, конечно, ладонью провел по воздуху… Седина стала быстро темнеть и пропала.

Стасик, чтобы не разреветься, закусил губу и стал разглядывать узор на потертой голубой клеенке.

2

Сосед Андрей Игнатьевич подарил ребятам (несмотря на ворчание тети Глаши) два листа фанеры, кусок толя для крыши и большой обрывок рыболовной сети. Поэтому домик соорудили быстро. Поставили его в углу двора, у забора, где росли старые кустистые рябины. Вместо передней стенки натянули сеть, вплели в нее ветки и всякую траву. Как в лесной хижине. Но и окошко, будто в настоящем доме, сделали тоже – в боковой стене. Для него нашлась настоящая маленькая рама с переплетом – видимо, от чердачного окна. Раскопали ее под навесом среди старой мебели. Стекол в раме не было, но Стасик и Яшка затянули ее промасленной бумагой. Смотреть сквозь такое окно нельзя, зато оно хорошо светится, когда в хижине керосиновая лампа.

– Только не спалите свой дворец и себя, – говорила мама.

– Мы осторожненько…

Подмазывалась, конечно, к ним Зяма. Чтобы приняли в жильцы домика. Стасик и Яшка не гнали ее откровенно, однако не очень и приветствовали. Зяма дулась и один раз даже ревела. Но скоро мать отправила ее в лагерь на третью смену.

А маленького Вовку Пантюхина они всегда встречали по-хорошему. Он был трудолюбивый и ничуть не надоедливый.

Из поленьев и досок соорудили топчан, из старых ватников – постель. Теперь оставалось главное: чтобы Яшка мог ночевать здесь часто, не вызывая ни у кого подозрения.

И однажды вечером на кухне (когда Яшки не было) Стасик начал подъезжать к маме:

– Напиши письмо в детдом, чтобы Яшку отпустили пожить у нас. Ну, хоть на недельку!.. Спать в домике будем. А днем мы – и на рынок, и за хлебом, и посуду мыть, и пол…

– Свежо предание… – вздохнула мама. Она чего-то опасалась.

– Ну, что он, много лишнего, что ли, съест у нас? – в сердцах сказал Стасик.

– Дурень ты. Разве я об этом?

И вдруг вмешалась Полина Платоновна, которая варила на керосинке тыквенную кашу:

– Галина Викторовна, давайте я письмо напишу. Что приглашаю мальчика на свою ответственность. Мне будет приятно…

– Да что вы! – смутилась мама. – Я и сама…

– Нет-нет, позвольте мне. Очень вас прошу…

Так и сделали. А в ответ на письмо Яшка соорудил из тетрадного листа справку с лиловым штемпелем Заречного детдома и сообщением, что «воспитанник Скицын Яков 10-ти лет отпускается на каникулы к гр. Подбельской П.П. (Катерный пер., 3), на жительство и под ее ответственность с 4-го по 14-е авг. 1948 г.».

– А фамилию-то ты зачем такую сделал? – смущенно сказал Стасик. – Неправдоподобно как-то…

– Ох… Само получилось. Я же не знал какую… Теперь фиг переделаешь, я справку уже показывал тете Поле.

– Ладно. Может, не заметят.

Полина Платоновна ничего не спросила, а мама, конечно, сказала:

– Это что же? У Яши такая фамилия, как у нас?

– Да! – вывернулся Стасик. – Мы, когда познакомились, сами удивились! Мы, наверно, потому и подружились, верно, Яшка?

Тот добавил правдоподобную деталь:

– Ага!.. Вообще-то, у меня правильно писать надо «Скитцын», да в детдоме всегда путают…

– Ну и ну… – Мама покачала головой.

– А у тебя седина пропала! – быстренько сменил тему Стасик. – Ты заметила?

– Еще бы! На работе все мне только об этом и говорят. Спрашивают, не покрасилась ли так ловко. У тебя, говорят, парикмахерша знакомая. А я что, с ума сошла на старости лет волосы красить?

– Никакая не старость лет! Не выдумывай.

Иногда по ночам налетали грозы, и тогда в домике было жутковато, но все равно здорово. Дождь барабанно лупил по крыше, фанерные стены гудели, как гитарный корпус, в щелях и промасленной бумаге зажигалось белое пламя молний. Гром трахал, как снаряды в кино про войну. А Яшка успокаивал:

– Не бойся, Вильсон, я отведу напряжение, когда молния близко.