Альфа Большой Медведицы - Крапивин Владислав Петрович - Страница 8

Каждую неделю, в среду, в семь вечера, на отрядной линейке Сережа и Вовка выбивают торжественный марш, двигаясь навстречу знаменной группе. Потом они разворачиваются и выводят знаменосцев и ассистентов на правый фланг. Отточены движения, отмерены шаги, палочки будто сами собой скачут в дробном ритме. Другое дело, когда идешь впереди отряда по городу. Шагай да не сбивайся! За тобой сорок человек, и вся улица смотрит на тебя.

Серёжа вспомнил Ригу. Странный, так и не узнанный до конца город. Высокие башни с флюгерами и мачты парусных баркентин. По старинным улицам шагали к памятнику Ленину отряды, которые съехались на слет юных моряков. И Серёжа шагал впереди. Летел вдоль улиц пасмурный ветер, полоскал знамя, взмахивал флажками на трубах горнистов. И далеко разносил стук Серёжкиного барабана. Барабан стучал лихо и задорно. Отряд тогда впервые оказался у настоящего моря…

Серёжа подошел к стеллажу и снял с полки альбом с фотографиями рижской операции. Вот плавбаза морклуба, на которой жили ребята. Вот немецкая бригантина "Вильгельм Пик" – были на ней в гостях. Вот катерный тральщик "Румб", на котором выходили в море… А вот сам Серёжа – в шеренге, вместе с другими ребятами. Это утренняя линейка на палубе плавбазы.

Серёжа грыз колпачок шариковой ручки и разглядывал снимок. За спинами ребят видна была покрытая рябью Даугава, старинные башни на том берегу, небо в серых облаках. Крейсерская яхта с приземистой каюткой, накренившись, бежит мимо большого сухогруза "Витя Хоменко"…

Серёжа хорошо помнил эти ранние линейки. Погода стояла свежая, и ребята поеживались в строю. Вот и на снимке видно: Валерка Садовский втянул голову в плечи, а у Юрки Сараева лицо такое жалостливое, будто сейчас слезы побегут. Он вообще такой – часто обижается.

Серёжа усмехнулся и на Юркиных щеках нарисовал слезинки.

Он тут же испугался. Тут же подумал: "Что это я, с ума сошел? Испортил зачем-то…" Он сразу же вспомнил, что снимок этот – единственный, негатив не сохранился. Альбом ребята листают часто, особенно новички. Сегодня же увидят, как Серёжка изукрасил фотографию.

А кто узнает, что Серёжка?

Это была не очень-то хорошая мысль, противная какая-то, но он представил, какую нахлобучку получит от Кэпа, и поежился.

Кэпом звали десятиклассника Сергея Семенова, капитана флагманской яхты, заместителя командира флотилии. Кэп суров был и требователен. Его побаивались. Впрочем, если случалось что-нибудь серьезное, Семенов никогда не ругал виноватого, ничего не решал сгоряча. Всегда разбирался, что и почему. Но всякое мелкое разгильдяйство и глупые поступки он не переносил. Он считал, что как раз из-за глупых мелочей случаются большие беды, и часто рассказывал, как его яхта вылетела на камни, потому что на стаксель-шкоте был неправильно завязан узел (потом двое суток чинились).

Когда Кэп увидит чернильные слезы на снимке, он начнет рвать и метать, потому что поступок Серёжки совершенно глуп и непонятен. Серёжка даже не сможет объяснить, зачем это сделал. Лучше не рисковать.

Серёжа медленно, почти против воли, снова взял ручку и добавил еще два штриха: на своем собственном лице нарисовал усики. Кто теперь его заподозрит? Ведь умный человек не станет портить свой портрет.

Сережа зажмурился и захлопнул альбом. Было чертовски неприятно…

А потом все случилось быстро. Будто во сне. Новый вахтенный стал искать список дежурств, начал перетряхивать альбом, увидел испорченную фотографию, разозлился и отказался принимать вахту. Позвонил Семенову.

Кэп сказал:

– Докатились. И велел собрать отряд.

Собрали. Пришел «командор» – Валерий. Узнал. в чем дело, и сказал привычную фразу:

– С такой жизнью не соскучишься.

Потом спросил:

– Кто валял дурака? Делать было нечего, что ли? У кого это руки чесались?

Отряд молчал.

– Люди, – сказал Валерий уже встревоженно, – вы что? Ну сделал кто-то глупость, так пусть уж скажет. Ну нельзя же так, это уже и трусость, и обман, и шут его знает, что еще получается. Ведь мы же никогда не врали друг другу.

Самое простое дело было встать сейчас и сказать "я". Ну отругали бы, и все. Но Серёжку будто веревками привязали к стулу.

– Может, кто из посторонних начеркал? – сказал Мишка Данько.

– Посторонних целую неделю в кают-компании не было, – сердито сказал Сергей Семенов. – А фотография еще позавчера была чистая, я помню.

– Ребята, давайте кончим этот разговор, – попросил Валерий. – Есть ведь простой выход. Поднимите руки, кто дает честное пионерское, что фотографию не портил.

С облегчением (действительно, как все просто) вскинули ребята руки.

Поднял руку и Серёжа.

Что он думал в этот момент? Пожалуй, так: "Все равно никто не знает. А раз не знает, этого будто и не было. Ну что хорошего случится, если признаюсь? Ведь снимок лучше не станет, значит, все равно пользы никакой никому. А я с этих пор никогда-никогда не буду больше нарушать слово, врать не буду и дурацких вещей таких делать не буду тоже…"

Потом он увидел очень удивленные, обиженные какие-то глаза Владьки Стрельцова и услышал, как он спрашивает: – Ну зачем ты? Я же у окна стоял, я же видел. Зачем ты так врешь?

Ух как тихо и тошно стало кругом…

И в этой тишине Сергей Семенов хмуро сказал:

– Встань… штурман Коноплёв. Рассказывай.

Он рассказал. Сбивчиво, но подробно.

– Зачем ты все это сделал? – спросил Семенов.

Серёжка молчал. Если бы он знал – зачем!

– Бестолочь, – сказала семиклассница Ольга Сватова. – И трус. Из-за такой глупости из пионеров вылетишь.

– Ну уж! – вскинулся спорщик Валерка Садовский. – Из-за какой-то фотографии – сразу из пионеров!

– Ну и глупый же ты, Садовский, – сказал Мишка Данько. – Причем здесь фотография?

– Жалко же человека, – проворчал Садовский. – Вот если бы тебе так пришлось…

– И меня бы выгнали. А что еще можно сделать? Хоть десять раз жалко…

– Когда из пионеров исключают, должен совет дружины утверждать, – напомнила Ольга.

– Да не утвердит совет, – капризно сказал маленький кругловатый Павлик Локтев, по прозвищу Бритый Ёжик.

– Почему это не утвердит?

– Да, не утвердит! Скажут: подумаешь, из-за одного слова.

– Вот балда! Не из-за одного, а из-за честного пионерского.

Вовка Голосов метко плюнул себе на колено и начал оттирать с него смолистое пятно. Так, не поднимая головы, он и объяснил:

– В этом совете честными пионерскими как фантиками играют. С каждого двоечника требуют: дай честное пионерское, что будешь хорошо учиться. Ну он и дает, чтоб поскорей отпустили. А через неделю опять «гусей" нахватает, а ему опять: дай слово… Вон, спросите у Валерки Садовского. Его Мария Яковлевна весной два раза на совет вытаскивала.

– А чё я сделал… – на всякий случай мрачно сказал Садовский.

В дальнем углу засмеялись.

– Я, что ли, давал слово? – разозлился Валерка. – Я просто сказал, что обещаю исправиться. А что там исправлять, я и не знаю. Что ни сделаешь, все равно не так. Раз у меня характер такой…

– От такого характера знаешь что помогает?

– Ну, вы! Тут о серьезном деле говорят…

– А я серьезно.

Солнце сквозь окно жарило спину, и Серёжа устал стоять. Переступил с ноги на ногу.

– Сядь, – как-то жалостливо сказал Семенов. – Чего тебе зря торчать.

Серёжа сел на краешек скамьи между Локтевым и Вовкой Голосовым.

Бритый Ёжик чуть отодвинулся. Серёже показалось, будто тихо и пусто вокруг.

А может быть, не случилось ничего? Может быть, не о нем и говорят? Ведь все кругом как раньше. Вон и фотография на стенде, где он вместе с Вовкой Голосовым барабанит у палаток сигнал подъема. И черный якорь с балтийского тральщика, привезенный из Риги. Он прочно лежит у стены, опираясь веретеном на серый гранитный валун с вершины Солнечной горы. А на треугольной лапе якоря шевелит крыльями залетевшая в окно оранжевая бабочка.