Псевдоним для героя - Кивинов Андрей Владимирович - Страница 3

– А у нас далеко не порядок. Ты прикинь, старикан, без зарплаты сидим седьмой месяц! – Глоткин стряхнул пепел в забитую доверху розовыми окурками пепельницу. – Это кому рассказать… Какая боль! Какая боль! («Чайф») На энтузиазме работаем голом, на преданности делу.

Витька приложил пухлую ладонь к жилетке.

– А если честно, старикан, хочется плюнуть на все, сесть в зеленоглазое такси, сказать: «два счетчика, шеф», и махнуть к чертовой матери, куда глаза глядят. Просто мы опавшие листья, навсегда и больше не вместе, а на сердце – пустота («Гости из будущего»),

– Махни.

– Эх… Не могу, – культурный хроник убрал руку от сердца, – не могу я без вот этого, – он кивнул на разбросанные журналы, – как десять лет назад попробовал, так и не оторваться… Привыкли, можно сказать, руки к топорам…

За окном пискляво завыла автомобильная сигнализация.

– О дьявол, опять сработала, – Витька схватил со стола брелок и нажал кнопочку. Писк прекратился.

– Прикинь, сотенную отдал, чтоб Шаляпина note 1 настроили. Уродцы! Сегодня покажу им автосервис. Будут в багажнике сидеть и выть вместо сирены, когда надо.

Шурик вытащил дискету.

– Выключать?

– Не надо, пускай гудит.

– Все, спасибо, Вить. Я к Ковалю.

– Удачи. Ты не пропадай. Будет время, бери пузырек и подваливай. Кстати, слышал? К нам «Крысы в городе» приезжают через месяц. Самая модная команда сейчас на Руси. Хочешь, аккредитацию устрою. Я вот интервью с ними делаю, – Витька кивнул на пачку журналов, – не могу найти, как солиста звать. Ты не помнишь случайно?

– Не помню… Как же ты у них интервью берешь? Они ж через месяц…

– Мы должны быть первыми. А потом… – Витька махнул рукой. – Они все одно и то же говорят…

До назначенной встречи осталось три минуты, Шурик решил подождать. Егорович слыл педантом. Слова Витьки о семимесячной задержке зарплаты огорчали, но Шурик не падал духом. Газета, в конце концов, выходит исправно и раздается в киосках не задаром. Поднявшись на второй этаж, он остановился перед дверью редактора, тщательно вытер ноги и постучал.

В приемной, как и положено, сидела секретарша – раскрашенная матрешка лет двадцати пяти, выражением глаз напоминавшая васнецовскую Аленушку, собравшуюся утопиться. Шурик приуныл еще больше: при таком положении дел в редакции гонорара могло хватить лишь на обратный автобусный билет.

– Здравствуйте, моя фамилия Тихомиров. Василий Егорович мне на десять назначил.

Матрешка взглянула на перекидной календарь и указала на дверь шефа.

– Проходите.

Василий Егорович, сидя за бескрайним столом, беседовал по телефону. Заметив Шурика, он кивком указал на стул.

Коваль, как принято в нормальном обществе, тоже имел кличку. Коллеги и близкие друзья в неформальной обстановке называли его Батискаф либо Батискафыч. То ли за внешнюю схожесть с названным агрегатом – Василий Егорович был лыс, невысок, плотен и носил огромные плюсовые очки-иллюминаторы. А может, ввиду своей непотопляемости. Точнее, не своей личной, а газетной. Упади вечером (тьфу-тьфу!) на Новоблудск натовский ядерный фугас, утром в бронированные двери бомбоубежища постучится почтальон и предложит свежий номер «Вестника». Последний раз Шурик видел Василия Егоровича два года назад в клубе журналистов, на каком-то фуршете. Сейчас, присматриваясь к Батискафычу, он обратил внимание на две маленькие детали, оставшиеся с тех пор неизменными. Петелька-вешалка на пиджаке Коваля, как тогда, так и сейчас, была оторвана и торчала над воротом маленькой антенной. А дужка очков по-прежнему крепилась к оправе канцелярской скрепкой. Все это подчеркивало известную консервативность шефа «Вестей».

– Да на хера, прости мою душу грешную, нам твои мемуары?! Лабуда какая-то! Ты что, Березовский или Моника Левински?! Скандал нужен, понимаешь? Сенсация! Номер горит, прикажешь мне твои бредни ставить про первую любовь? – грохотал Коваль, нервно постукивая кулаком по зеленому, украшенному плешью сукну стола. – Тебе что ведено было, а?

Шурик воспрянул духом: его история про чудо-порошок могла оказаться весьма кстати, а соответственно дороже на пару червонцев. Хорошо бы вернуть Тамаре долг, хоть частично рассчитавшись за свое проживание в общаге.

Батискафыч замер, выслушивая аргументы-оправдания своего собеседника. Неожиданно он приоткрыл рот, как карп в стоявшем у стены аквариуме, и снял очки-иллюминаторы.

– Кого избили?! Пугачеву?! Аллу? Где?! На каком рынке? Так… А что она там делала?.. Какую еще картошку?.. Так… Погоди, погоди, на сколько ее обвесили? На полкило? Это точно? А кто драку начал? Она?! А Филипп не с ней был? Как какой Филипп? Киркоров, соловей наш голосистый… Что значит не та Пугачева? Однофамилица? И тезка вдобавок?.. Знаешь, красавец, что за такие шутки в приличном обществе делают? Козлят! От слова «козлить». Ставят в позу и козлят!

Коваль вернул очки на нос и перевел дух.

– Ладно, раз ничего другого нет, дадим это. Лепи текст, на титул вынесем только заголовок «Избита Алла Пугачева», а комментарий, что это однофамилица, будет на третьей полосе вторым шрифтом. Садись работай, к двум жду.

Василий Егорович положил трубку и облегченно выдохнул:

– Фу, вроде заткнули брешь… В мире существует только ОДНА Алла Пугачева. Никаких однофамилиц, верно? Ну, что у тебя?

Шурик положил дискету на стол.

– Скандальная история. Фактура эксклюзивная, проверенная. Тема серьезная, как раз для вас.

Секундой позже Шурик пожалел о последней фразе: Коваль был лыс. Но слово – не воробей…

– Почитаем, – Батискафыч зарядил дискету в свой «Пентиум», вывел текст на экран и поправил очки.

Последующие пять минут прошли в мертвой тишине, прерываемой лишь щелчками «мышки». Даже карп в аквариуме замер и уставился на хозяина, вероятно полагая, что от его реакции на статью будет зависеть количество жратвы в кормушке.

– Ну что ж, неплохо, – Василий Егорович пригладил остатки волос на макушке, опять снял очки и повернулся к Шурику. Карп вильнул хвостом и скрылся в водорослях.

– Фактура действительно сильная, да и стиль хорош. Особенно концовка. «Стыдно, товарищи». Слушай, а может, все-таки порошок… Ну, это, действует? Я уже все средства перепробовал, – Коваль ткнул большим пальцем на лысину.

– Не помогает, – лаконично ответил Шурик, – проверено – волос нет.

– Ну ладно. Материал берем, у нас как раз окошечко есть.

Затем, чуть пригнувшись к столу, едва слышно прошептал:

– Двести баксов. Устроит?

У Шурика началась аритмия. Такой суммы ему еще не предлагали ни в одном периодическом издании. Двести баксов! Он моментально перемножил услышанную цифру на текущий курс. Пять тонн! Учитывая, что в кармане скромно ждал своей участи последний сморщенный червонец, такая финансовая терапия не могла не возбуждать. При рациональном использовании этих денег хватит месяца на три-четыре! И главное, засветка! Перспектива! Толчок!

Карп высунул свою плоскую башку из зарослей и уставился на Шурика, едва заметно шевеля плавниками.

Двести баксов за ночь работы! Сильно!

– Устроит, – почему-то тоже шепотом ответил оглушенный счастьем Шурик.

– Хорошо. Приноси деньги, в пятницу поставим в номер.

Карп сдвинулся поближе к стеклу, проглотив проплывавшую мимо дохлую козявку.

Шурик секунду-другую обдумывал произнесенную Батискафом фразу, но, поняв, что собственного «ай-кью» ему не хватит, переспросил:

– Я не расслышал, Василий Егорович. Какие деньги? Куда приносить?

Карп тревожно замолотил хвостом по стенке аквариума.

– Ну как какие? Ты ж сказал, что двести баксов тебя устроит?

– Да, вполне…

– Так в чем же дело? Приноси, текст поставим.

– Кому приносить?

– Лучше мне, но если меня не будет, оставишь Ане, – Коваль взглядом показал на дверь.

Шурик покосился в указанном направлении. Ай-кью потихоньку оживало, доводя до сознания страшную догадку. Не зная, какой еще уточняющий вопрос можно задать в сложившейся ситуации, он воспользовался первым, подвернувшимся под язык: