Первый эйдос - Емец Дмитрий Александрович - Страница 37

– Климат теплеет. Ледники тают. Так? – спросил он, не здороваясь.

– Ну, – кивнул Арей.

– Сушу затопит. Исчезнут пахотные земли. Голод будет. Так? – напирал гений.

– Примерно, – терпеливо согласился мечник.

– Начнутся войны, новое великое переселение народов. Сильные начнут давить слабых – непременно начнут. Человек, он по-другому не может, чтобы не давить. Самые шустрые кадры на горах усядутся и пулеметы выставят, чтобы никто лишний не залез. Ведь выставят пулеметы?

– Куда ж денутся – выставят и пулеметы. Может, и посерьезнее что выставят, – снова согласился Арей.

Он склонил голову и, прищурившись, наблюдал за гением. Будь гений поумнее, он вспомнил бы крокодила, который, притворяясь бревном, высматривает добычу.

– Вот когда можно будет развернуться! Просто жизнь пообещать, хоть пять лишних минут жизни за эйдос. Когда вода к горлышку подойдет, как миленькие будут эйдосы отдавать. Так? – гений с бритвенным порезом на щеке был в полном восторге.

На этот раз Арей поддакивать не стал.

– И это все? – спросил он сухо.

– Все! – сообщил гений, крайне довольный.

Он явно ожидал награды за усердие. И награда нашла героя.

– И с этим ты приперся в среду? Прямо ко мне? – мягко уточнил Арей.

– Ну как же! Такой проект! – заклеенный бумажкой гений пылал.

– И эйдос свой за него отдашь?

– Готов служить мраку! – браво отрапортовал гений.

С ним все было ясно.

– Умница, родной! Иди Лигула порадуй! – сказал Арей и щелкнул пальцами.

Гений исчез. Черная воронка на полу быстро затянулась. Мечник задумчиво посмотрел на ладонь, на которой лежал эйдос. Эйдос был гнилой. Арей без сожаления сдул его на пол.

– Дафна! – крикнул он. – Открой в приемной окно! Воняет.

Даф поспешила исполнить приказ. Испепеленный гений пах действительно скверно.

– Почему вы так с ним поступили? – удивилась Даф.

– Слишком наивен, – вздохнул Арей.

– А, по-моему, подлости выше крыши.

– Ты увлекаешься, светлая. Судишь по внешним проявлениям. Ты думаешь, человеческая подлость абсолютна?

– А разве нет?

– В том-то и дело. Подлость имеет форму, температуру, цвет, но главное в подлости все же градус. Его всегда нужно просчитывать. У одного подлости едва хватит, чтобы оболгать друга. У другого – вытрясти мелочь из карманов у приятеля или незаметно позвонить по межгороду с чужого телефона. У третьего подлость имеет кучу оговорок. Удовлетворяя потребность гадить, он уверяет себя, будто гадит только врагам, и потому внушает себе, что у него куча врагов. Абсолютных чистокровных подлецов не так уж и много.

– Но ледники правда могут растаять. И войны начнутся. И новый передел мира. И крови прольется куда больше, чем… – Даф осеклась, договорив уже про себя: «чем вы сами прольете своей сабелькой».

Арей разгадал окончание фразы и ухмыльнулся.

– Мы ж не вампиры, чтобы кровь втупую проливать. В часы испытаний не только паникеров больше становится. Многие и к свету поворачивают ее. Это все равно что деревья в лесу раскачивать. Упадет-то оно упадет, да вот в какую сторону, не всегда угадаешь.

День был такой душный, что часам к двенадцати все спеклись, и Арей в порыве великодушия прогнал всех сотрудников из офиса. Улита направилась к бульварам. Позволив себе временно забыть, что худеет, Улита взяла пять порций мороженого и жестом фокусницы достала крупную купюру.

– У меня нет сдачи! – резко сказала продавщица.

Из-под фирменного фартука у нее выглядывала рубашка, из-под рубашки синяя майка, из-под той майки еще одна майка – желтая. И не было гарантии, что та, последняя майка действительно последняя. Не исключено, что майки уходили в дурную бесконечность.

«Женщина-капуста», – определила Улита. Еще она определила, что сдача есть, но продавщице лень ее отсчитывать.

– Кто говорит о сдаче? Не помню, чтобы я когда-нибудь искала в словаре это пошлое слово. Оставьте себе все! – сказала ведьма, продолжая протягивать деньги.

Рука у женщины-капусты дрогнула. Дождавшись, когда она потянется за купюрой, Улита легко подула ей на лоб. Затем спокойно спрятала купюру в карман, повернулась и пошла. Продавщица умиротворенно моргала, не делая попыток преследовать ведьму.

Размышляя, где ей сесть, Улита отыскала глазами пустую скамейку, вернее, относительно свободную, – пустых не было. На ней, закинув ногу на другую, сидел молодой байкер, рядом с которым обретался радостный шпендик в веснушках.

Улита не удивилась. Ведьмы не удивляются.

– Привет, Эссиорх! Ну и куда ты запропал? – спросила она.

– Опять твои проделки с деньгами! – с укором произнес хранитель. – Ну скажи, тебе не стыдно?

Улита потупилась.

– Стыдно, но мы с этим чувством боремся… – призналась она.

– Я же просил тебя! И ты обещала! – строго напомнил Эссиорх.

– Ну в самый последний разик! Должна же твоя крошка кушать? А то похудею до невозможности и силой неукротимого духа уйду в вечность, – взмолилась ведьма.

Эссиорх сидел суровый, как статуя командора. Улита почувствовала, что не удалось убедить своего щепетильного приятеля. «Будет теперь пилить до вечера!» – подумала она и жалобно сказала:

– Ты же знаешь: фокус сработал потому, что я сумела вызвать у нее жадность. Я подцепила ее за это чувство и вытянула, как рыбку из речки. Иначе дуй не дуй – ничего бы не вышло, кроме сквозняка.

– Ладно, проехали, – отмахнулся Эссиорх.

Улита посмотрела на пять порций мороженого, немного помучилась и разделила их. Четыре себе и одну Эссиорху. Для ведьмы это было еще довольно честно.

– Смотри, у тебя на мороженом девочка нарисована с сачком для бабочек. Разрешаю тебе на нее глазеть. Ты рад? – сказала она.

Рядом кто-то хихикнул. Улита повернулась медленно, как танковая башня. Шпендик с веснушками с интересом прислушивался к разговору. Причем даже нагло этого не скрывал. Улита многозначительно уставилась на шпендика, всем своим видом намекая, что тому пора по делам.

– Эй ты, недоразумение природы! Вот тебе палочка от мороженого, представь, что это лошадка, и скачи на ней отсюда! – сказала ведьма грозно.

Однако малый с веснушками никуда не ускакал.

– Это Корнелий! – представил Эссиорх. – Корнелий, это Улита. Она служит мраку, но, как мне представляется, по роковому стечению обстоятельств.

Улита фыркнула, впрочем, скорее польщенно.

– Работать-то надо! Что-то я не слышала, чтобы свет проводил набор секретарш.

Шпендик хихикнул. Ведьма посмотрела на него чуть внимательнее. Только теперь она кое-что разглядела и умилилась.

– О! – сказала она. – Какие черепашки в нашем зоомагазине! Здравствуйте, молодой человек! Вы мне сразу понравились. Что это, думаю, тут за чучело сидит? Чужую болтовню слушает, а глазки такие умные-умные, добрые-добрые!

– Мне тоже приятно! – сказал Корнелий, опуская длинные и пушистые, как у девушки, ресницы. – Мы едва знакомы, но я уже сейчас могу сказать, что вы яркая женщина!

Улита расцвела, как кактус зимой. Она оценила слово «яркая». Если бы Корнелий сказал «красивая», она бы рассердилась, а вот «яркая»… Тут не поспоришь. Бедная ведьма не знала, что у света существуют комплименты для нейтрализации словесной агрессии, и это один из них. Зато Эссиорху это было известно, и он незаметно лягнул Корнелия.

– Ой!.. – пискнул Корнелий и тотчас поправился: – Это я от восхищения!

– Ого! Эссиорх, меня отбивают! Люди добрые, а-а! – радостно заорала Улита на весь бульвар. Она умела делать из своей любви массовые зрелища.

Эссиорх коснулся пальцами ушей. Он ненавидел громкие звуки, если их производил не его мотоцикл.

– Никто никого отбивать не будет. Ты можешь сосредоточиться? Нам нужно знать, где сейчас Даф! – сказал он.

– Что?

– Улита, мы пришли к тебе, потому что я не могу найти Даф! – пояснил Эссиорх.

Лучше бы хранитель прикусил себе язык. Это была самая неудачная фраза, которую он произнес за минувший год. Улита вскочила. С колен посыпалось мороженое.