Мой отец — Лаврентий Берия - Берия Серго Лаврентьевич - Страница 42

«Есть предложение… Нет возражений…» Любопытно, о чем думал тов. Хрущев, отправляясь с ближайшими соратниками на обед. Восхищался спектаклем, разыгранным только что по его сценарию? Анализировал выступления участников Пленума, бойко читавших весь этот бред, написанный клерками из партийного аппарата? К сожалению, никто и никогда об этом уже не узнает. Впрочем, как и о том, почему ни один из участников Пленума ЦК не рискнул даже поставить под сомнение мифические грехи моего отца. Неужели по-прежнему витал в зале призрак политических процессов тридцатых? Или сковывал страх за карьеру? Это, наверное, ближе к правде.

Но никто еще не рассказал и доли правды о том, какой колоссальный вред нанесла партийная верхушка советской разведке в послевоенный период. В просторечии бытует такое выражение — довели до ручки. В 1946-м году разведка органов государственной безопасности оказалась в руках нового министра Абакумова, после его ареста МГБ возглавил партийный аппаратчик Игнатьев. Отсюда и так называемые партийные наборы, засилье в разведке МГБ непрофессионалов. В марте 1953 года, когда отец пришел в МВД после десятилетнего перерыва, состояние разведки было удручающим.

Массовые провалы, разоблачение агентуры, появление перебежчиков, что раньше не наблюдалось. И полное отсутствие серьезной информации, подобной той, которой располагала стратегическая разведка страны. Все это, конечно, возмутило отца. Между тем аппарат спецслужб давно превысил все разумные пределы.

Разумеется, отец откровенно доложил и на Президиуме ЦК, и на заседании Совета Министров о реальном положении дел. Одной из главных причин случившегося отец назвал низкий профессионализм сотрудников Управления внешней разведки.

— Поймите, — убеждал отец, — нельзя направлять в разведку людей, не имеющих малейшего представления об этой работе, не знающих языков. Это в другом месте можно перебрасывать человека с клуба на баню, а из райкома на стройку. Здесь совершенно определенная специфика, требующая столь же определенных данных. Мне возражают: но они — члены партии. Я не против того, чтобы члены партии работали в разведке, но как можно направлять людей на руководящую работу в разведку, если они не знают азов этой профессии?

Отец начал именно с решения наболевших кадровых вопросов, избавляясь от случайных людей. А на их место сразу же стали подбирать профессионалов. Часть людей перешла в разведуправление МВД из ГРУ. В основном это были люди, которые прошли войну и хорошо проявили себя в армейской разведке. Было немало и таких, кто в совершенстве владел иностранными языками и стремился овладеть азами профессии.

До смешного ведь доходило. Человек не знает ни одного иностранного языка и назначается резидентом, скажем, в Токио… Но — партийный выдвиженец! При Игнатьеве этого было вполне достаточно даже для такой карьеры.

Никакого массового отзыва советских разведчиков изза рубежа не было и никто никого не «засвечивал», как иногда пишут. Как правило, историки и публицисты повторяют ложь, звучавшую на партийном Пленуме, а нередко и развивая высказанные там выводы… Шла замена дилетантов профессионалами, шла реорганизация, вопрос о необходимости которой сами сотрудники внешней разведки никогда не ставили. Разумеется, все это делалось с согласия ЦК, принявшего предложения моего отца.

Кроме вымыслов, никаких реальных обвинений в адрес нового министра внутренних дел тогда так и не прозвучало. Сами ведь организаторы Пленума отлично понимали, что отец стремился поправить то, что было развалено другими…

Теперь о людях, чьи назначения ставились отцу в упрек. Эйтингон, кадровый разведчик, действительно был освобожден после смерти Сталина. До этого и Абакумов, и Игнатьев выбивали из него показания на отца. Насколько известно, и по сей день он считается одним из профессионалов в среде разведчиков.

Слышал и о Василевском. До прихода в разведку он был летчиком, воевал в Испании. Довольно долго работал во Франции. Познакомились мы на одном из элингов в Подмосковье незадолго до его отъезда в Испанию — он умел строить отличные яхты. Тоже профессиональный разведчик. С согласия партийных органов — обычная практика в СССР — были назначены на новые должности и Л. Ф. Райхман, ставший начальником контрольной инспекции при МВД СССР, бывший заместитель начальника 2-го Главного управления МГБ П. А. Судоплатов, возглавивший один из отделов МВД, в прошлом начальник бюро МГБ, заместитель начальника 1-го Главного управления МВД. Профессионалами были и все остальные. Никакого анализа перестройки внешней разведки на Пленуме никто не собирался делать. Его устроителям это было ни к чему. Стенограмму этого мероприятия опубликовали лишь сорок лет спустя, а сами участники Пленума быстро разобрались, что произошло на кремлевском Олимпе и старались держаться от этой темной истории подальше. А тема разведки была использована с той же целью, как и остальные — скомпрометировать имя моего отца и здесь.

Глава 5. Война

Можно ли было предотвратить вторую мировую войну? Готовил ли Сталин превентивный удар против Германии? Кто и когда вел сепаратные переговоры с Гитлером? Почему враг дошел до Москвы и Сталинграда? Правда ли, что кремлевское руководство не доверяло советской разведке? Почему наши части не помогли в сорок четвертом восставшей Варшаве?

Уже сколько десятилетий прошло после победного мая сорок пятого, а «белых пятен» в истории второй мировой войны предостаточно. А почему? Догадаться несложно. Как-то один известный историк рассказал о встрече с генералом армии Епишевым, тогдашним начальником Главного политуправления армии и флота. Когда речь зашла о правде в исторической науке, старый партийный номенклатурщик, верой и правдой служивший нескольким Генсекам, не стесняясь, изложил свое кредо: «А кому нужна ваша правда, если она мешает нам жить?»

Полная правда о той войне не нужна была ни Сталину, ни Хрущеву, ни Брежневу, ни тем, кто пришел после них. И когда говорят, что история Великой Отечественной войны еще не написана, возразить трудно. Как ни горько признать, даже воспетая всем миром наша перестроечная гласность лишь приблизила нас к Истине, но не распахнула до конца дверцы массивных сейфов секретных архивов.

Ни одна книга о прошлом не способна расставить все точки над «1», дать ответы на все вопросы, тем более когда речь идет о такой «больной» теме. Но многие тайны второй мировой войны эта глава, как мне думается, приоткрывает. Еще один парадокс нашей запутанной истории: правду о войне скрывали от тех, кто в ней победил… Так и пошли гулять две правды о самой страшной войне в истории — одна для народа, другая… Впрочем, второй лишь предстоит вырваться из оков псевдосекретности полувековой давности. Слишком долго мы ее ждали, чтобы довольствоваться, как и прежде, мифами о внезапном ударе и острой нехватке самолетов и танков.

Отец позвонил в ту ночь из Кремля: «Начинается… Слушайте радио!» Непосвященному эта фраза ни о чем не говорила, мы же с мамой прекрасно знали, что хотел сказать отец. Начиналась война…

О той ночи накануне войны написано много. Оставили свои воспоминания и рядовые фронтовики, участники войны, и наши полководцы. Даже Хрущев, находившийся в то время, как известно, в Киеве, умудрился рассказать о том, что происходило тогда в Кремле. Причем со ссылкой на моего отца. Якобы даже тогда, когда Сталину доложили о начале войны, тот долго не верил, а затем уехал к себе на дачу. Как писал Хрущев, «Сталин выглядел старым, пришибленным, растерянным». Членам Политбюро долго пришлось убеждать его, что еще не все потеряно, что у нас большая страна, мы можем собраться с силами и дать отпор врагу. Так или иначе Сталина уговорили возвратиться в Москву и возглавить оборону страны.

Да что Хрущев… Скажем, даже в мемуарах глубоко уважаемого Георгия Константиновича Жукова далеко не все соответствует исторической правде. Я никогда и ни в чем не ставил под сомнение честность и порядочность этого человека, но факт есть факт. Возможно, на первый взгляд это покажется странным, но я убежден, что здесь нет вины прославленного маршала. Не таким был Георгий Константинович, чтобы лукавить. Все было гораздо сложней. Я убежден, что напиши Жуков тогда всю правду, которую он знал, его воспоминания не были бы опубликованы.