Полотно темных душ - Бергстром Элейн - Страница 65

– Я думаю, он сделал это ненамеренно. Он просто схватил меня за руки, и его ладони сделали это со мной. Моргот говорил, что все жители Линде мертвы, что он выпил их жизнь. Наверное, он просто был голоден, когда прикоснулся ко мне, и его тело попыталось высосать и меня.

Джонатан посмотрел на ее раны и поцеловал их.

– Продолжай, – попросил он.

– Он нашел несколько человек, которые спрятались в пещере моего отца. Вот тогда-то и начался настоящий ужас, – сказала Сондра, вздрагивая. – Он не смеет прикончить их, эти жизни – все, что у него осталось. Он не трогает женщин, потому что только они могут родить детей, которых он сожрет. И вот он придумал: теперь он пытает мужчин и наслаждается их мучениями. Он и сейчас там. Прежде чем он насытится, мы услышим еще крики. – Куда он уходит?

– Он охотится. Я думаю, он разыскивает Маэв. Когда он несколько раз приходил посмотреть, как ты себя чувствуешь, я слышала, как он бормочет ее имя. Он в ярости.

– Судя по тому, что он никак не схватит ее, он все же не всемогущ, – с мрачной усмешкой заметил Джонатан. – Как тебе удается выжить здесь?

– Он приносит мне хлеб, вино, жареное мясо, – Сондра показала на сваленные у стены кости: длинные бедренные кости, лопатки и изогнутые ребра, удивительно похожие на человеческие.

– Это все, что он дает мне, – продолжала Сондра. – Сначала я отказывалась, но он заставил меня. Теперь я больше думаю о голоде, чем о том, что это за мясо.

У Жона не было ни слов, чтобы подбодрить ее, ни силы, чтобы защитить, и поэтому он просто прижал ее к себе и сказал, что любит по-прежнему крепко.

Когда наконец отзвучали доносящиеся из пещеры Ивара вопли и стоны, Джонатан поднялся и, взяв Сондру за руку, попытался выйти из пещеры. Жон мог свободно выходить и входить через ее устье на холме, но волшебная сила не пропускала Сондру.

– Оставь меня. Уходи. Позови кого-нибудь нам на помощь, – прошептала Сондра.

– Разве ты бы оставила меня? – спросил Джонатан.

– Нет, если бы этого можно было избежать.

Он улыбнулся той самой уверенной улыбкой, которая когда-то так понравилась ей. Вернувшись в подземелье, Джонатан направился к пещере Ивара.

– Я не прощаюсь, – сказал он ей и исчез в узком, темном коридоре.

В пещере Ивара стояла кромешная темнота и было тихо. Тишину нарушало лишь хриплое дыхание спящих – или усыпленных Морготом – пленников, и редкие стоны тех, чьей жизненной силы вкусил сегодня Моргот. Джонатан медленно двигался между распростертыми телами, время от времени останавливаясь, чтобы на кого-нибудь не наступить. У подножия ступеней он почувствовал преграду, установленную здесь Морготом, дабы его скот не разбежался из загона. Жону понадобилось всего несколько простых слов, чтобы барьер на его пути исчез, после чего он уже без помех поднялся в гостиницу.

Обеденный и пивной залы были пусты и темны. Входная дверь хлопала на ветру, порывы которого нанесли по углам комнаты небольшие снеговые сугробы. Глиняные кружки на полке за стойкой были перебиты, а кувшины с элем, предназначенным для засидевшихся допоздна посетителей, замерзли и треснули.

Жон вышел наружу. В небе сияли звезды и луна. До полнолуния оставалось совсем немного, и ее распухший лик заливал своим светом снег, столь чистый и нетронутый, словно в этом месте никогда и никто не жил.

Раскрашенные домики поселка тоже исчезли. Возле гостиницы Жон не обнаружил ни давильни Андора, ни амбара; кучки камней отмечали места, где когда-то высились печные трубы, да кое-где выглядывали из-под снега обугленные бревна. Словом, местность изменилась до неузнаваемости, и единственной знакомой ему деталью была дорога на Виткаль, петляющая между деревьями.

Его лютня лежала на крыльце гостиницы, припорошенная снегом. Жон не стал поднимать ее, а просто пробежал пальцами по струнам. Дерево, из которого была сделана лютня, покоробилось, и струны расстроились. Даже если бы на ней можно было играть, Жон чувствовал, что у него не осталось никаких песен; он не смог бы сейчас исполнить даже погребальную песнь для тех, кто погиб по его вине. Стряхнув с лютни снег, Жон повесил ее на вбитый у дверей крюк.

В памяти его внезапно всплыли слова Доминика, которые он сказал маленькому Жону много лет назад: «Истинное зло не может существовать в человеке, если он отвергает его, выбрав путь добра».

Жон понял, что сделал свой выбор. Он сделал его во время нападения на крепость и на часовню. Теперь ему необходимо было отыскать способ прекратить страх и мучения Сондры, да и всех остальных. Может быть, эта тайна хранится в гостинице или в пещере под ней, но – и это всего вероятнее – этот секрет находится в его собственной голове. И всегда был там.

Джонатан посмотрел на распухшую луну. У него оставалось не больше двух дней, чтобы отыскать ключ к разгадке.

На рассвете Джонатан вернулся в пещеру Ивара. Собрав оставшиеся там колдовские книги своего учителя, он отнес их в подземелье. Сондра свернулась калачиком и уснула, прижавшись к нему, и он начал читать.

Прошло несколько часов, пока он выучил заклинания для своей последней битвы. Довольно часто он вспоминал пророчество, начертанное его матерью в ее письме:

«Однажды любовь победит силу Полотна. Однажды внутреннее противоречие уничтожит его».

Джонатан почувствовал, как где-то под землей зашевелился его отец. Ночь пала на землю. Он закрыл книгу и стал с тревогой ожидать, когда Моргот вернется за ним.

Лишь только Моргот вошел в пещеру, Джонатан сразу заметил происшедшую с ним перемену. Отец выглядел сильным и уверенным в себе настолько, что был беззаботен и беспечен. Жон сел, старательно скрывая свои чувства, а Моргот в радостном возбуждении мерил шагами обширное пространство подземелья. Его одежда развевалась и мерцала в свете волшебных огней, а амулет на груди светился своим собственным, зловещим светом. В одной руке Моргот держал свою волшебную книгу, а вторая сжималась и разжималась, словно в преддверии битвы.

– Как только моя армия будет освобождена, мы заново отстроим Линде. В пещере под гостиницей хранятся семена будущей жизни, они молоды и сильны. Скоро в поселке народятся новые дети.

– Но ведь тебе нужны жизни людей, чтобы поддерживать собственную, – возразил Джонатан.

– Мы двинемся на восток и завоюем Виткаль и Келли. Это большие города, богатые и населенные огромным количеством людей. Нас ничто не сможет остановить. Мы вместе будем править Тепестом, Джонатан!

– Вместе! – эхом отозвался Жон и улыбнулся как можно счастливее, указывая на свою волшебную книгу. – Я изучаю все, что знал Ивар. Хотелось бы мне, чтобы усталость не так мне мешала.

Моргот расхохотался так громко, что Сондра заворочалась во сне, но не проснулась.

– Этому я могу помочь, – сказал он, опуская ладони на плечи Жона. Юноша почувствовал прилив сил и новой энергии, усталость отступила, и он снова мог сосредоточиваться на чем угодно, не прилагая особенных усилий. Потом он подумал о том, каким был источник этой энергии, и едва сдержал дрожь отвращения.

– Мне нужно поговорить с тобой о том, что случилось тогда в крепости, отец, – заговорил Джонатан. – Мне трудно было решиться уничтожить всех этих людей, особенно Гектора. Они воспитали меня, а Ивар был моим учителем. Он многому научил меня, прежде чем я отыскал тебя.

– В самом деле? – Жон ожидал, что Моргот разъярится, но он только задумался. – Ты думаешь, эти двое станут служить тебе?

– Не знаю, – чистосердечно признался Жон. – Думаю, что нет.

– Если хочешь, я мог бы отпустить их.

– И ты сделаешь это? – удивился Жон.

Он только собирался объяснить Морготу, почему он так поступил с Иваром, высказать свои сожаления и обещать, что этого больше не повторится, и поэтому предложение Моргота оказалось для него неожиданным.

– Помилование – один из немногих даров, которыми мы обладаем, – ответил ему отец, и Джонатан в изумлении поднял на него глаза.

Интересно, каким бы человеком мог стать Моргот, если бы его воспитали такие люди, как Гектор, Ивар и Доминик? Это озарение еще более укрепило зародившуюся в нем надежду. Оказывается, его судьба не была определена при рождении. Решающий поворот все еще был впереди, и выбор пути зависел только от него самого. Оставалось только молиться, что в решающий момент он сумеет победить отца.