Песня зверя - Берг Кэрол - Страница 11

Однако, в отличие от мертвеца, роскоши хранить неподвижность я себе позволить не мог. Я натянул простую темно-синюю рубашку, черные панталоны и чулки и надел изящные туфли – все это мне оставили на кресле. Все было мне точно впору, кроме панталон, которые не желали держаться без ремня – на моем скелете почти не осталось мяса. Должно быть, в тюрьме я похудел на треть.

Налив себе еще бокал и усевшись в кресло доктора, я похолодел: на круглом столике у двери лежала небольшая арфа – в точности такую я всегда брал с собой в дорогу. Полированный корпус розового дерева переливался в свете свечи. Поднявшись, я встал у окна в лунном свете, подальше от арфы, стараясь не обращать внимания на гулкую пустоту там, где у меня раньше было сердце. Так что мой кузен, король Элирии, вошел в комнату не вовремя.

Годы не пощадили Девлина. Лицо его загрубело от избытка солнца, ветра и вина. Когда-то мы были одного сложения, но теперь он раздобрел почти как его отец, а тот был с доброго быка. На загорелой щеке мерцал белый шрам, а по глазам было заметно, сколько смертей они видели.

Как, скажите на милость, приветствовать человека, который украл половину вашей жизни, отправил на тот свет всех дорогих вам людей и разбил вам сердце? Говорить я не мог – еще не хватало радовать его ослиным ревом, который по его милости заменил божественные песни! Вместо этого я вылил на его паркет остатки вина и уронил в лужицу бокал. По всей комнате разлетелись хрустальные осколки и алые капельки. Я молча стоял и ждал его объяснений. Зачем он подарил мне день блаженства после того, как на семнадцать лет заточил меня в преисподней?

Он безмолвно глядел на меня, не мигая, и я решил было, что он хочет удостовериться, не испугался ли я. Но мгновение спустя до меня дошло, что он просто не знает, как начать. А когда он заговорил, голос его был тих и напряжен:

– Я не знал. – Пальцы его стиснули портупею, но говорил он твердо и взгляда не опустил: – Пожалуйста, поверь мне, Эйдан. Понятия не имел. Только три недели назад услышал, что ты… там… и что с тобой делают…

«Он что, решил, что я совсем из ума выжил?! – промелькнуло у меня в голове. – Думает, поверю?» Я видел, как его прислужники убивают моих близких, и чувствовал, как они выкручивают мне руки и хватаются за хлысты.

– Да, я виноват. Не отрицаю. В моих делах не меньше божественного, чем в твоих, хоть ты и презираешь королевское ремесло. Я хотел, чтобы ты замолчал. Так было надо. А мои люди – они привыкли выполнять приказы. Вот они и поняли мой приказ по-своему и решили мне угодить. Но я… я же не хотел, чтобы они сделали это так… Надо было мне спросить… Все узнать точно. Я… нет, извиняться не буду. Это ничего не меняет. Я должен был узнать точно, а я не стал.

Он подошел к столу и плеснул себе вина.

– Три недели назад я велел слуге тебя разыскать. Представляешь… представляешь, я ведь хотел попросить тебя об услуге. – Он прикрыл глаза и мотнул головой. – Клянусь Семью…

Он снова обернулся ко мне. Щеки его побагровели, а глаза сверкнули.

– Слуга очень удивился, когда услышал мой приказ. «Ваше Величество, – говорит, – он исчез. Вы же знаете. Мы все думали, что вы… что он… вы велели, чтобы он молчал… мы все сделали, – говорит, – как вы велели». – Девлин выдавил усмешку – это было невыносимо. – «В общем, – говорит, – все эти годы о нем никто ничего не слышал, и мы думаем, что он умер или…» Я и представить себе не мог, что мне никто не сказал… и… и я стал задавать вопросы, которые должен был задать семнадцать… боги, боги мои, Эйдан, семнадцать лет назад!

Его темные глаза словно бы повернулись вовнутрь. Наверное, он увидел, что наделал, потому что опустил взгляд. Нет, он не сказал, что раскаивается, не сказал, что ему стоило выражать свои желания яснее. Все вышло именно так, как он хотел. Этого хватило, чтобы проклясть его.

– Я не стану оскорблять тебя, предлагая то, что ты по праву с презрением отвергнешь, и я не могу снять ограничения, которые ты счел возможным нарушить, но в отношении всего прочего… проси, я все сделаю.

Надо было мне смолчать, но ярость, которая закипала во мне с его словами, не нашла бы выхода, если бы я не узнал главного. Так что он услышал мой новый голос, и лицо его запылало, когда я прокаркал:

– За что? Мне ведь никто так и не позаботился объяснить, почему я должен молчать. Ты мне не сказал.

Девлин мне не поверил, совсем не поверил, это читалось в его глазах яснее ясного. Неверие быстро сменилось изумлением. Он отвернулся. Минутное замешательство – и он зашагал к двери. Клянусь глазами Келдара, он мне не скажет!

– Девлин! – Я был готов задушить его.

Наверно, он заметил арфу – вот почему он на миг остановился у столика и потом бросил через плечо таким голосом, словно и вправду сожалел о произошедшем:

– Понимаешь, Эйдан, для драконов это было вредно. Они из-за тебя начинали беспокоиться. Как бы я хотел, чтобы все было иначе…

Дверь за ним затворилась.

Глава 6

Той же ночью я покинул дом моего кузена. Он счел за лучшее мне не препятствовать. Когда я через анфилады темных, заставленных мебелью нежилых комнат выбрался к парадной двери, меня уже ждал очень расстроенный пожилой доктор. В руках у него были поместительный кожаный кошель и плащ. Несколько раз он открывал рот, но ему, должно быть, запретили со мной разговаривать, и он так ничего и не сказал.

Мне от Девлина ничего не было нужно. Будь у меня другая одежда, я бы снял то, что он мне дал, но необходимость восторжествовала. Кожаная сумка, полная монет, возмутила меня еще больше, но и тут восторжествовала необходимость. Я твердо решил, что никому больше не придется жертвовать из-за меня жизнью, так что пришлось взять кровавые деньги Девлина, чтобы продержаться до тех пор, пока сам не смогу себя прокормить. Нет, я не мог гордо сказать, что-де лучше умереть с голоду. Так говорят только те, кто не знает, что такое голод.

Путь до ближайшей деревни оказался долгим, но лекарства старого доктора и два дня отдыха сотворили чудеса. А может быть, гнев придавал мне сил, пока я не снял комнату на постоялом дворе, не съел миску овсянки на завтрак – ведь еще даже не рассвело – и не рухнул на продавленную кровать.

Но уснуть я не мог. Сознание того, что моя сломанная жизнь – глупая ошибка, что Гвайтир, Эдеры и Каллия погибли понапрасну, переполняло меня такой жгучей яростью, что я едва не сходил с ума. Драконы из-за меня «беспокоились», видите ли. Беспокоились! Семеро богов, что же это значит?!

Часы напролет я оживлял в памяти весь наш разговор и перебирал все обстоятельства последней встречи с Девлином перед моим арестом. Это решительно ни к чему не привело. Уже изрядно после полудня я решил оставить это занятие и снова проспал целые сутки. Мои сны переполняли вопросы без ответов и неутоленная ярость. Той ночью я убивал Девлина не раз и не два – жестоко, изощренно, немилосердно и так правдоподобно, что, проснувшись, готов был увидеть кровь на руках. Я думал в тот же день отправиться дальше и найти какой-нибудь захолустный городок, где можно было бы осесть и начать новую жизнь, стать новым человеком и все, все забыть. Но настойчивая кровавая реальность моих снов ясно показала, что к этому нечего и стремиться, пока я не достигну мира с самим собой и с теми богами, которые согласятся иметь со мной дело.

Так что, купив на золото кузена коня и бутылку вина, я спросил, где тут поблизости святилище Келдара. Все жаркое утро я провел в пути и наконец свернул на указанную крутую тропку, взбиравшуюся на круглую вершину поросшего травкой холма. Там, где вольно гулял ветер и ничто не заслоняло горизонт, стояла древняя стела с изображением закрытого глаза – символа слепого бога. У ее подножия лежали увядшие букетики дикого тимьяна и розмарина, любистока и мяты – трав, чье сладкое благоухание ветер возносит к богу вместе с молитвами.

Трав у меня не нашлось, но я откупорил вино – оно было красное и густое, как раз такое любила Каллия, – и вылил половину на сухие букетики. Я просил у Келдара мудрости, чтобы разгадать загадку моей жизни и помочь избежать тропы мести. Страшно мне было несказанно. Сны напугали меня так, как, должно быть, пугает одноногого солдата вражеский меч, занесенный над второй ногой. Я ведь никогда никого не убивал. И если пойти тропой мести – единственным видевшимся мне тогда путем, – от меня просто ничего не останется. Но на любой другой дороге я буду слеп, как Келдар, и того и гляди споткнусь и снова окажусь там, откуда едва вырвался. Слепой бог мог подсказать мне путь, и я спросил его, что делать.