Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Долина совести - Дяченко Марина и Сергей - Страница 57


57
Изменить размер шрифта:
* * *

Это была уже седьмая их встреча. Внутренний счетчик пищал все громче и тревожнее, однако до «красной отметки» оставалось, по Владовым подсчетам, еще некоторое время. Особенно если избегать прикосновений и встречаться под открытым небом, в толпе…

– Я ездил в гости к семейству Снегов, – сказал Богорад, непринужденно шагая рядом со Владом по ярко освещенной центральной улице.

Влад остановился:

– И?

– Идемте, идемте… Я сразу представился и без обиняков объяснил, что с бывшей мачехой госпожи Ксении – дочери покойного Оскара Снега – случилась беда. Что ее, богатую наследницу Снега, попытались убить, причем на глазах у свидетелей. И что в полиции вот-вот будет заведено соответствующее дело, и что первое же подозрение – первая же ниточка – приведет сюда, с уютный дом Снегов, где подрастают две внучки покойного господина Оскара, и будет очень жаль, если их детство будет отравлено очередным судебным разбирательством и, возможно, приговором…

– Но это же блеф, – неуверенно сказал Влад.

– Конечно, – кивнул Богорад. – Но я очень хорошо умею блефовать. Через полчаса после моего ухода госпожа Ксения сама, наверное, поразилась – как это ее угораздило купиться на мои угрозы? Но мне важен был один только момент. Момент истины. Когда она поверила мне – и принялась, против своей воли, оправдываться…

– Оправдываться?!

– Влад, – серьезно сказал Богорад. – Я не провидец, конечно, и не всеведущ… Но даю на отсечение правое ухо, что Снеги не нанимали убийцу. Посудите сами… Если бы они наняли убийцу – они наняли бы профессионала, ведь так?

– Не знаю, – сказал Влад. – Мне казалось, что заказать убийство – вовсе не так просто, как вызвать, например, такси…

Богорад махнул рукой:

– Уверяю вас, эта сложность – непринципиальна. Снеги покупают все первоклассное – вот и убийцу нашли бы… Это не Снеги. Не их след. Теперь я почти уверен в этом.

* * *

Все эти капельницы, пузырьки, аппараты и шланги, все эти спутники болезни, немощи, смерти – все они нависали над очень бледной, очень тонкой, коротко остриженной женщиной. Влад сидел рядом, от его белого халата отвратительно пахло дезинфекцией. Анжелины глаза были открыты, но она смотрела мимо него, в светлую стену за его спиной.

Влад понимал ее.

Если бы он лежал вот так же, опутанный катетерами, а рядом вот так же трогательно сидела бы Анжела – он, наверное, ни на секунду не поверил бы, что ее привело сюда что-то, кроме страха за собственную шкуру. Кроме уз, которые слепы. Которые обращают в рабство все, что движется.

Дела о покушении на убийство так и не открыли. Полицейской охраны не выделили, в больнице Анжелу охраняли сотрудники Богорада; первые дни Влад тоже сидел в больнице безвылазно, но потом с ужасом понял, что внутренний счетчик контактов давно уже зашкаливает, и что с Богорадом, по крайней мере, нельзя больше видеться без крайней нужды.

Сыщик заметил, что Влад избегает его. И истолковал перемену в их отношениях по-своему:

– Я не потребую доплаты, господин Палий. И никогда не навяжу услуг, за которые вы не смогли бы рассчитаться.

Влад в ответ промычал что-то неопределенное.

Анжеле предстояло провести в больнице несколько месяцев. Молодой врач, вытащивший ее с того света, дневал и ночевал в своем отделении; он трясся над Анжелой, как редкая курица трясется над своим выводком. Он неоднократно повторял Владу, что если уж эту женщину удалось спасти – было бы преступлением выхаживать ее без фанатизма. Он так и говорил – «без фанатизма», и глаза его при этом фанатично поблескивали. Влад прекрасно понимал, кому – кроме господа Бога – он обязан спасением Анжелиной – и своей – жизни.

И еще он понимал, что случится с молодым доктором сразу после Анжелиной выписки. Если она, разумеется, проведет в больнице необходимые для выздоровления несколько месяцев.

…Или они примут привязанного врача в свой дружный кочующий коллектив? А как быть с нянечками, сестрами, санитарками, ежедневно ухаживающими за ней, осторожно перестилающими постель, делающими уколы и перевязки, выносящими судно, убирающими в палате?

Я малодушен, думал Влад. Я ничего не могу сделать. Человек, едва выкарабкавшийся с того света, с черепно-мозговой травмой, с тяжелым сотрясением, едва живой, совершенно нетранспортабельный человек… Что я могу сделать?

Анжела лежала под очередной капельницей, а Влад сидел рядом, держа ее за руку. Он мог бы, конечно, сказать, что вовсе не узы привели его сюда – она услышала бы, но вряд ли поверила. Он мог бы сказать, что переживает за ее жизнь, а вовсе не за свою – она, вероятно, нашла бы в себе силы усмехнуться. Он мог бы бормотать что-то бессмысленно-нежно-успокоительное, уверять в скором разрешении всех проблем и окончательном выздоровлении – но не хотел умножать фальшь, которой и без того было немало в пропахшей болью палате. Сама ситуация – любящий мужчина морально поддерживает пострадавшую в катастрофе любимую женщину – была фальшива насквозь.

Точно так же он сидел над ней вчера. И позавчера – молча, без единого слова. И Анжела, хотя могла уже говорить, не нарушала тишину. Молчание было честнее любых слов.

Но сегодня – за минуту до того, как он поднялся, чтобы уходить – она разлепила губы:

– Надо… в другую больницу. Время… идет. Понимаешь?

И замолчала, утомленная этой тирадой.

Влад обмер. Заглянул в ее лихорадочно блестящие глаза:

– Нельзя. Послушай… Тебе нельзя. Ничего тут не сделаешь, тебе надо еще хотя бы две недели…

Минута прошла. В палату заглянула медсестра – напомнить Владу, что свидание окончено.

Анжела молчала. Смотрела жестко и требовательно.

– Нельзя, – сказал Влад, когда взгляд медсестры сделался совсем уж сердитым. – Послушай… Тебе нельзя.

* * *

Влад знал, что его принимают за сумасшедшего; когда седой профессор, осматривавший Анжелу через несколько дней после поступления, буквально затащил его в свой кабинет, когда запер за собой дверь – Владу показалось даже, что сейчас его будут бить. Но нет – просто подошло время так называемого серьезного мужского разговора.

Со стороны профессора эта беседа была жестом отчаяния; он презирал Влада и не скрывал своего презрения. После того, что сделал для этой женщины ее лечащий врач! После того, как ее вытащили из гроба за волосы! После всего этого… какова плата!

Пациентка была упряма, как осел, и не поддавалась никаким уговорам. Она желала немедленно покинуть муниципальную больницу и переместиться в частную – здесь ее, видите ли, не устраивала квалификация персонала; квалификация персонала, вы только подумайте! А вдохновителем и основным исполнителем этого бредового замысла был, конечно, «муж» пациентки, экзальтированный детский писатель, вздорный, эгоистичный, не понимающий элементарных вещей…

– Вы. Понимаете. Что вы. Рискуете. Ее. Жизнью? Транспортировка смертельно опасна для нее! Вы что, не можете обождать еще хотя бы две недели? Она написала это дурацкое заявление-отказ… Но вы-то соображаете, что происходит?!

Соображаю, печально думал Влад.

Вчера он имел разговор с тем самым врачом. С тем самым, в чьей квалификации они с Анжелой якобы усомнились.

Владу очень хотелось сказать этому подавленному, преданному, по сути, человеку, что никому в жизни он, Влад, не был так благодарен. Но врач не хотел слушать. После того как Влад попросил его – и дважды повторил свою просьбу – не разыскивать пациентку в ее новой больнице, не пытаться ничего о ней разузнать, – после этого врач не захотел слушать больше ничего; он глухо сказал «Моя совесть чиста» и ушел по бесконечному больничному коридору.

Через четыре-пять дней после Анжелиного отъезда у него, главного врача травматического отделения муниципальной больницы, начнется депрессия. Обострятся все хронические болячки, может быть, случится еще что-нибудь, столь же малоприятное… Впрочем, Влад знал, что это ненадолго. Несколько дней – и этот человек оживет снова. И, возможно, скоро забудет о неблагодарной привередливой пациентке.