Путь, исполненный отваги - Беразинский Дмитрий Вячеславович - Страница 62

Возле приличных заведений первые дворники, одетые в холщовые фартуки, деловито подметали утоптанную землю, собирали конские яблоки и мелкий сор. Рядом с храмом Иоанна Предтечи на Варварке угрюмый бородач деловито метелил прислонившегося пьяницу, пытавшегося облегчиться на святую землю. Пудовые кулаки мелькали в воздухе. Министры переглянулись и прошествовали далее. Чуть поодаль следовала охрана – отделение Ревенантов.

Начались торговые ряды. Сколоченные кое-как из неструганых досок лавки купцов, некоторых и купцами звать совестно – товару в лавке на деньгу с полушкой. Толпится народ, хоть и прошел слушок, что в городе стало небезопасно. Иннокентию наступили на ногу, развязался шнурок. Пока согнулся, завязал – поотстал от своих. Какой-то лохматый с пахнущей чесноком пастью ухватил за пояс, потащил к себе в лавку. С удовольствием съездил по рылу купчине – вцепились еще несколько.

– Эко вас? – удивился Кеша и пошел махать кулаками и локтями, вспоминая подзабывшиеся приемы битвы в окружении противника. Шестерых положил мгновенно и, плюнув на благородство, пошел топтать ногами.

Кто-то крепкий ухватил за шиворот и что-то пытался сказать. Отмахнулся в ту сторону. Глянул после. Обомлел. Каманин недовольно баюкал помятую челюсть. Ревенанты, выхватив дубинки, молча угощали любопытных.

– Ростя, прости! – покаялся парень.

– Семен простит! – проворчал Ростислав. – С виду жиртрест, а лапа – что у тролля. Чего в драку полез?

Иннокентий, потный и некрасивый, долго не мог отдышаться. Наконец согнулся и принялся шарить в куче людских тел. Достав одного, отшвырнул в сторону.

– Не этот, – пробормотал, – кажись, вон тот. Арестуйте его!

Ростислав еще немного помассировал щеку и взглянул на купчишку. Бедняга лишился половины передних зубов и плевался кровью в пыль Варварки. Из качественного размолоченного носа текла густая юшка.

– За что? – недоумевающе спросил премьер-министр.

– За отвратительный и навязчивый сервис, – четко произнес Кеша, – и за неуважение к покупателю. Я вон у того, что валяется справа, лукошко маслят прикупить хотел. А этот к себе тянуть начал, верно я говорю, купец?

Толчок носком сапога под ребра вывел валявшегося купчину из небытия, и тот согласно кивнул.

– Держи, любезный, – Иннокентий кинул купцу серебряный рубль, – а сдачу пропейте за мое здоровье.

– Ждоровья у чебя, боярин, на дешятерых хвачит! – простонал сквозь разбитый рот виновник. – Шмилуйся, мошет, отпуштишь?

– Ладно, коровья морда, – и вправду смилостивился Иннокентий, – и запомни на прощание одно: никогда не протягивай рук, а то рискуешь протянуть ноги. Как говорится, в вихре яростных атак не расквась себе пятак.

Пошли дальше, но теперь купцы шарахались от них, как от прокаженных. На Варварском крестце, у Старого государева двора толпились безместные попы. Развлекались игрой в кости, кулачным боем и чем бог пошлет. Отец Михаил при виде такого непотребства смачно сплюнул. Увидав прилично одетых людей, попы заволновались. Один из них, ошалевший от голода и крепыша, выхватил у соседа надкушенный калач и бросился к Ростиславу.

– Боярин, пойдем служить, а то калач закушу! – Страшные воспаленные глаза и борода с копошащимися там насекомыми заставили премьер-министра поначалу отпрянуть. Но поп крепко вцепился в полу кафтана и не отпускал. С воплем «Эх, чем я хуже министра культуры», Каманин огрел наглого священнослужителя своим немалым кулаком.

– Караул, наших бьют! – завопил кто-то из попов. На«высокую комиссию» бросились забияки в рясах.

Но Ревенанты были уже начеку. Только один раз довелось махнуть кулаком Ростиславу, его оттерли беспощадные и хладнокровные телохранители. Дубинки свистели в воздухе, обрушиваясь на спины и ребра заблудших богослужителей, свободные кулаки месили лица и крушили носы и челюсти. В воздухе стоял густой мат и раздавались жалобные стоны.

– Стойте, – завопил отец Михаил, – вы же всех их перебьете! Это ведь наши братья, хоть и дураки. Именем Господа нашего Иисуса Христа я вам приказываю остановиться!

Ревенантам было глубоко начхать на Господа, но вмешался граф Волков. До сих пор он молчал, размышлял о чем-то своем, лишь изредка вступал в разговор с отцом Михаилом.

– Отставить! – рявкнул он командирским басом. – А ну, добры молодцы, покажитесь-ка!

Из тех, кто не успел улизнуть, осталось человек шесть. Охая и причитая, они принялись демонстрировать отцу Михаилу боевые раны и увечья.

– А ну, стоп! – прикрикнул на них Ростислав. – Что за бардак вы тут развели?

– Необязательно было так жестоко, – опустив глаза, сказал помощник патриарха, – святые отцы все же...

– Что? – захохотал Волков. – Это – святые отцы?! А ну, кто мне Пятикнижие перечислит? Название всех пяти основных книг, ну, живо!

По правде говоря, это было единственное, что полковник запомнил из краткого курса по «Закону Божьему» в интерпретации Ростислава. Но отец Михаил неожиданно легко согласился со своим новым другом. В самом деле, ряса еще не превращает человека в рукоположенного священника. Так любой может назвать себя слугой Бога. И лицо его выразило крайнее удивление, когда из шестерых только двое вспомнили про «Бытие», «Второзаконие» и «Числа». Трое вообще не имели никакого представления о «Пятикнижии», а «Левит» и «Исход» остались вовсе преданными забвению.

– Так что же, выходит, вы и не священники вовсе? – недоумевал премьер-министр.

– Что у вас с попами-самозванцами делают? – спросил полковник у отца Михаила.

– Ухи отрубают, – ответил тот.

Вся великолепная шестерка бухнулась на колени. Между прочим, обнаружился и седьмой участник – он отдыхал, получив каманинским кулаком по темечку.

– Пощады! – взмолились безместные и никуда не годные попы. – Отец Михаил, батюшка, не лишай живота. Голодныя мы и убогия, давно позабыли про Пятикнижие и Апокалипсис, нам бы «Отче наш» с «Храни нас, грешных» упомнить!

– Да ну вас! – распсиховался Каманин. – «Отче наш» и я знаю. Выходит, мне можно тоже надевать рясу и отправлять службы! В карантин их, затем поднатаскать в «слове божьем» и на год в капелланы на дальние кордоны.

– Куда-нибудь между Повенцом и Мезенью, – уточнил Волков, – чтобы не жарко, было.

Дошли до Варварских ворот, на которых болтались несколько покойничков с рваными ноздрями. Лишь юго-восточный ветерок донес до премьер-министра специфический запах, издаваемый ими, он немедленно распорядился:

– Снять! Взамен можете повесить очень похожие чучела. Впредь чтобы казненные не болтались свыше двенадцати часов – только эпидемии сибирской язвы нам не хватало! Двенадцати часов вполне достаточно для того, чтобы народ убедился в торжестве справедливости.

Князь Пузатый сказал что-то своему дьяку, тот покорно обмакнул перо в чернильницу и записал очередное ЦУ главного министра. Каманин хмыкнул, глядя на них, а затем хозяйским глазом обвел окрестности.

– Почему на трактирах такие вывески убогие? Точно здесь режут, а не кормят. Вывески обновить, возле ворот поставить будку, куда посадить специального человека. Чтобы прибывшие в столицу, за полушку, скажем, смогли узнавать последние городские новости, где можно переночевать, где чего лучше купить или пропить.

– Зря попов на край света отправили, – вздохнул отец Михаил, – лучше них эту службу никто не справит.

– Попов вернуть, – отменил свое соломоново решение Ростислав, но тут же поправился: – После карантина. Не забудьте, кстати, что за ними присмотр нужен. Отдел инспекции и контроля.

Князь Борислав устал и совсем не поспевал за полетом мысли премьер-министра. Умоляюще взглянул на Иннокентия, тот пояснил:

– Необходимо несколько человек, состоящих на казенном жалованье, для выявления недобросовестно исполняющих свои обязанности чиновников: будь то подьячих, али попов, али городовых. Подошел к будке, про которую Ростислав Алексеевич говорил, проверил достоверность информации и оплату, затем в собор зашел, свечку поставил. Проверил, чтобы священник молитвы в шапку не читал. Затем в мыльню зашел. Помылся, а заодно проверил бы, не грязно ли. И каждую неделю менять подконтрольные районы – чтобы не приживался на одном месте, да и чтобы не примелькался.