Соленое озеро - Бенуа Пьер - Страница 24

— Какой вы ученый! — сказала молодая женщина.

— Я изучал ирландский земельный вопрос, — небрежно сообщил он, — когда занимался работой о ресурсах англиканской церкви на этом острове. Вернемся, однако, к состоянию вашего батюшки; оно выразится годовым доходом в 2500 фунтов, что по 6 процентов составит капитал в 42 тысяч фунтов, приблизительно 210 тысяч долларов... (Я припоминаю раз навсегда для счета доллары, для того чтобы легче было привести в одно целое инвентарь имущества, оставленного полковником Ли.) Итак, в левой колонке я вписываю под именем О’Бриена 210 тысяч долларов.

Жестом выразил он свое удовлетворение.

— Это, может быть, и произвольная цифра, так как мы не имеем в своем распоряжении сведений, чтобы точно установить ее. Но что бы там ни было, я того мнения, что надо временно держаться ее.

— Я — тоже, — сказала Аннабель. — И, кроме того, к чему это все?

— Как, к чему это все?

— Да, потому что одним и тем же приговором британского трибунала был осужден на смерть мой отец и вынесено постановление о конфискации его имущества, и, следовательно, состояние, которое вы только что так гениально оценили, не принадлежит мне больше. В этих условиях не все ли равно, точна цифра или нет?

— А! — с досадой воскликнул Гуинетт.

И прибавил с неудовольствием:

— В таком случае, вы могли бы избавить меня от всех этих ненужных расчетов.

— Простите меня, — кротко сказала она, — но, видя, как хорошо вы знакомы с ирландскими делами, я была уверена, что вы знаете и то, что в политических делах осуждение на смерть ведет за собою конфискацию имущества.

Гуинетт не слушал. Он размышлял. Затем спросил:

— Разве такой приговор всегда неотменим?

— Какой приговор?

— Я не говорю, конечно, о смертном приговоре, который был вынесен полковнику О’Бриену, потому что он был приведен в исполнение, — иронически заметил он. — Я говорю о конфискации.

— Милостивый приказ королевы может, конечно, вмешаться и приостановить исполнение приговора, — сказала Аннабель.

— Милостивый приказ королевы, — повторил преподобный, — но в таком случае, дорогая Анна, вам следует подать ей прошение об этом.

— Мне, — сказала она, — мне!

Она побледнела.

— А знаете ли вы, что нужно сделать, чтобы добиться такого помилования! Знаете вы это?

— Я понимаю, конечно, — с жестом нетерпения сказал пастор, — что его нельзя добиться, обратившись к королеве Виктории с ругательным письмом. Я думаю, что...

Она перебила его.

— Я сейчас расскажу вам, что нужно сделать, потому что я-то знаю. Отец мой и муж достаточно часто повторяли мне эту гнусную историю. Жила в Баниласлое знатная ирландская семья — фамилии я вам не назову из уважения к покойникам, — состоявшая в эпоху, о которой я говорю, из отца и двух сыновей. Отец и старший сын в 1839 году были арестованы вслед за каким-то покушением против королевы. Они были осуждены на смерть, казнены и имение их конфисковано. Хорошо. Года два-три спустя младший сын получил обратно имение под тем условием, что он поступит в британскую армию и наденет мундир тех, кто были палачами его отца и брата. Что вы скажете о таком поступке?

— Я скажу, — с любезной улыбкой ответил Гуинетт, — что тут ясно не может быть и вопроса о том, чтобы вы надели красный мундир, в котором, впрочем, вы были бы очаровательны.

— Ах! да не смейтесь же, — вся дрожа, сказала она. — Если бы вы знали, в каких выражениях должно быть составлено письмо, которым вымаливаешь такое восстановление своих прав, вы первый...

— Ради Бога, Анна, дорогой друг мой, не горячитесь так, — он взял ее за обе руки. — Что же такого ужасного должно быть в этом письме? Посягательство на добродетель, на нравственность, на уважение, которое мы обязаны оказывать Создателю?

— Посягательство на честь, — сказала она.

— На честь, Анна?

— Да, на честь. Вы, значит, не понимаете этого.. Конечно, если бы я, дочь полковника О’Бриена, законная владелица Килдера, написала завтра королеве: «Ваше Величество! Умоляю вас вернуть мне мое имущество, а я отрекаюсь от всего, что делал мой отец, от всего, для чего он жил и для чего умер, и клянусь, что у вас не будет более преданной подданной, чем Аннабель О’Бриен...» — о я уверена, что я сейчас же вступила бы во владение всеми этими благами, которые вам трудно перечислить, и мне в придачу предложили бы еще руку какого-нибудь протестантского барона из Ольстера или из другого места.

— Анна! — прервал пастор.

Она вдруг остановилась.

— Простите меня, — сказала она.

— Я совсем не знал, — с грустным достоинством произнес он, — что вы так далеки от религии, к которой, как я с радостью думал, я присоединил вас.

Она в отчаянии заломила руки.

— Ах, вы жестоки! Разве вы не знаете, до какой степени я принадлежу вам? Разве какое-нибудь слово заставило вас сомневаться в этом? Я сожалею о нем, оно меня в отчаяние приводит, я умоляю вас забыть о нем.

— Анна, — продолжил он, — Анна, если бы это было так, я был бы недостоин одеяния, которое ношу, недостоин моей религии, которой я и вас счел достойной. Неужели вы поклялись так и не признавать истинного характера чувств, диктующих мне слова, с которыми я к вам обращаюсь! Я очень несчастен, Анна, очень, очень несчастен!

— Ну хорошо, — сказала она, — закончим эту сцену. Что это пришло мне в голову навязать вам такую работу? Отнесем завтра эти документы какому-нибудь кассиру в банк Ливингстона, и...

Пастор кротко покачал головою.

— Нет, Анна, нет. Я не могу согласиться на ваше великодушие. Не посмеют сказать, сестра моя, что я до сих пор не исполнил первого и единственного желания, которое вы высказали. Несмотря на отвращение, которое, извиняюсь, я не мог скрыть от вас, я повинуюсь, Анна. Я составлю этот баланс до конца. Ах! никогда Лаван не давал Якову столь тяжелой задачи.

С бесконечной усталостью положил он перед собою горсть документов и принялся за выписки.

— Я впишу, — объяснил он, — каждую из этих ценностей в правую колонку, на стороне полковника Ли. Со стороны полковника О’Бриена я поставлю вопросительный знак перед 210 тысячами долларов, которые, я сосчитал, должны достаться вам. Это чтобы не продолжить до бесконечности спора, в котором наши отношения так неприятно обострились.

Она хотела заговорить...

— Нет, нет, сестра моя, нет, не протестуйте. Я начинаю перепись документов вашего супруга. Во-первых, сто облигаций общества Deseret Iron Company, выпущенных по сто долларов. Сегодня по курсу они стоят пятьсот пятьдесят долларов. Я запишу 55 тысяч долларов. И сбоку поставлю букву X.

И пояснил:

— Ценности в портфеле можно разделить на три категории: хранить, наблюдать, ликвидировать. Айрон Компани вполне надежные бумаги, обеспеченные как видами на продажу железа, так и осторожностью, с которой действует ее административный совет. Когда цена на облигацию подымится до семисот долларов, мы посмотрим. А пока я пишу X, хранить.

Он перешел к другой связке документов:

— Гумбольдт Крик: десять акций, выпущенных тоже по цене в сто долларов. Теперешний курс 1.250 долларов. Итак: 12.500 долларов. Несмотря на это головокружительное повышение, я, не колеблясь, напишу букву X. Залежи буры, эксплуатируемые обществом Гумбольдт Крик, расположены как раз по линии, которую федеративное правительство признало подходящей для проведения железной дороги от Атлантического до Великого океана. Нам останется только наблюдать за администраторами, у которых, как мне кажется, слишком широкий размах. Но мы имеем право совещательного голоса в собрании.

С удивлением смотрела на него Аннабель. Он улыбнулся ей.

— Вас удивляют мои познания? А вы за ничто считаете долгие дни болезни, когда вы оставляли меня одного с Deseret News? Благодарение Создателю, потому что чтение биржевых бюллетеней в этой газете сделало меня способным теперь помочь вам. Бог знает, куда он ведет нас. Каждый, умеющий читать, всюду найдет Его слово... Мантийский уголь, поставим его на третье место. Двадцать две акции — какое смешное число — выпущенные по пятидесяти долларов; теперь цена им шестьдесят четыре, а всего 1.408 долларов. Хранить по причине незначительности суммы. Во всяком случае, я не скрываю перед вами, что я не питаю большего доверия к будущности этих копей, хотя и уверяют, что тамошний уголь так же хорош, как уголь из Элмлениса. Но во всяком случае хранить... Я написал, например, не колеблясь ни секунды, на группе акций Нью-Лебанона, которая упоминается вместе с № 4 в прилагаемой здесь росписи — ликвидировать. Замечу в скобках, что роспись эта очень добросовестно составлена, и была мне чрезвычайно полезна.