Рыцарь понарошку - Бондарев Олег Игоревич - Страница 34

Заинтересованный, Фэт открыл и второй глаз. Даже на правый бок повернулся и голову рукой подпер.

– Чего смотришь?! – воскликнул Комод, увидев недоумевающее лицо ученика. – Все здорово, Фэт, все просто здорово!

– Да что же случилось?

– Холиган болен! Холиган приехал на турнир и за-бо-лел! – последнее слово Комод произнес по слогам, показывая, что оно и никакое другое главное во всей его фразе.

– И что? – сухо спросил рыцарь.

– Как что?! Как что?! Он болен, Фэт. Болен!

– То есть болезнь его ослабила, поэтому он теперь и в седле не держится, и меч в руках не может держать, а махать им и вовсе – не дай Бог?

– Вот! Наконец-то понял! – обрадовался Комод.

– Я не буду с ним драться, – сказал Фэт и перевернулся на другой бок.

Барон аж рот раскрыл, услышав такую новость. Не будет? Да как можно? Кто ему, Холигану, виноват, что простуда настигла?

– Да мы что, зря сюда ехали?! – взревел Кушегар, сталкивая Фэта с кровати на пол. – Я, значит, зря тебя три недели гонял, мыл-стирал-наряжал, а потом еще и сюда вез?! Да ты мне за мою заботу герцогство Ростисское отдать должен, вместе с принцессой, и доплатить еще!

– Да забирай! – крикнул с пола рыцарь. – Пить надо меньше!

– Я тебе дам, старика поучать!.. – Подскочив к ученику, барон совсем не по-стариковски зажал голову парня под мышкой и начал методично стучать громадным кулаком по его бедной спине.

Фэт ответил бешеным ревом и, поднапрягшись, выпрямился, вместе с висящим на шее бароном. После чего, раскрутившись на месте, швырнул озверевшего Комода к противоположной стенке.

Кольчужная рубаха, спрятанная под камзолом и парадной манишкой, громко звякнула, а сам барон, разом успокоившись, съехал на пол.

– Никакого… уважения… к возрасту… – сказал он, отдышавшись. И слабо улыбнулся.

– Есть уважение, есть, – Фэт, присев на кровать, разминал шею. – Вот только у тебя к больному сопернику нет ни уважения, ни сострадания.

– Эх, не понимаешь ты… Сволочь он, Холиган этот! Это ж надо так в спины соседей ужалить!.. А ведь в то время, как земли наши захватывали, мы с Холиганом пиво, вино дули да в вечной дружбе обещались… А ты говоришь-«сострадание»!

– Не знаю я, Кушегар… Думал вон, еще когда в комнату поднялся и на кровать лег: а если убьют меня, что тогда? А я ведь столько не успел сделать, чего хотел…

– Тю! – фыркнул Комод. – Об этом не волнуйся! Эти все поганцы – не больше чем стая разжиревших крыс, которая с некой ленцой смотрит на новый «кусок сыра»: конечно, титул герцога на дороге не валяется, но терять насиженное место, рискуя собственной головой… Да они в случае безусловной для их жизни опасности с дороги сойдут только так! Скажут: сдаюсь, и дело с концом. Тогда и титул сохранить можно, и задница цела. А что выкуп за жизнь свою никчемную выплатить победителю надо, так это ерунда, пустяк. У многих «крыс» в запасе еще не на два и не на три выкупа хватит. Так что главное – это идти до конца, ни в чем не сомневаясь и не думая, что съехавшиеся на турнир увальни окажутся ловчее тебя. Кстати, притчу вспомнил, о чем-то подобном…

… В давние времена жил да был молодой человек по имени Гек. Спокойно жил, с папой, с мамой, и очень любил лошадей. У него даже собственная кобыла была – родители подарили на очередной день рождения.

Была та лошадь очень верна Геку: только с его рук еду брала, ездить на себе только ему разрешала.

И он с ней, конечно, нянчился, с того еще дня, как впервые увидел. В общем, спелись они быстро, и через пару месяцев и дня друг без друга не прожили б.

Однако спустя года три на границе (а семья Гека жила как раз рядом с границей) случилась война, и его забрали в местное ополчение. Дольше всего парень тогда прощался с любимой лошадью; даже мать не удостоилась чести быть так обласкана и расцелована, как Цветочек (так звали коняшку).

Ушел Гек, и ничего о нем слышно не было. Родители уже волноваться начали: соседям письма с полей чуть ли не каждую неделю приходили.

А от Гека весточка только один раз долетела – «Добрался нормально. Цветочка берегите» – и все.

Лошадка же спустя неделю после этого письмеца стала вести себя странно: есть перестала вовсе, да и пить скоро прекратила; только бешено ржала ночами, не давая спать другой скотине.

Потом и вовсе сбежала.

Родители головой качали: и чего теперь сыну сказать, когда вернется?

Но скоро ясно стало, что вернется Гек вряд ли, и волнения по поводу Цветочка перешли в переживания о сыне. Мать плакала, убираясь в его комнате, отец задумчиво курил трубку вечерами на крылечке.

Вскоре пришла весточка, что фронт сместился, и уцелевшие в стычках на границе стали возвращаться обратно. Пришел Швей, соседский паренек, потом Люк, сын кузнеца, прискакал…

А Гека все не было.

Родители уже совсем отчаялись, но одним жарким летним утром случилось невероятное…

Мать тогда как раз шла с водой от колодца и увидела на горизонте черную точку. Все внутри нее замерло, сжалось: чем черт не шутит? Может, сынок ее скачет?

Точка медленно, но верно приближалась, и скоро стал различим стук копыт по иссохшей земле. Мать напрягла усталые глаза… и ахнула.

Ведро, полное воды, выпало из ее рук, залив истосковавшуюся по влаге землю.

К женщине приближалась исхудавшая и едва волочащая ноги Цветочек. Кобыла, шатаясь от усталости, упрямо тянула на хребте Гека.

Дома выяснилось, что правая нога парня ужасно загноилась. Пришлось вызывать местного лекаря, который и вынес печальный вердикт: резать. Это, конечно, была отвратная новость, но само то, что сынок все же остался жив, заставило родителей не думать о столь печальном заключении врача.

Когда Гек чуть-чуть поправился, уже мог сидеть и даже ел сам, без посторонней помощи, родители все же решили вызнать то, что еще с той встречи будоражило их умы.

«Сынок, – сказал отец, садясь на стул подле кровати. Мать стояла в дверях, прислонившись к косяку. – Как Цветочек нашла тебя?»

И сын поведал родителям о том, как пало ополчение. Поведал о предательстве тех ополченцев, кто должен был до последнего прикрывать спины находящихся в авангарде воинов, среди которых выпала честь оказаться и ему, Геку.

Рассказал о том, как иноземные захватчики, уже после бегства обезумевших от страха «задних», ходили среди поверженных тел и добивали раненых. Геку очень повезло: он лежал без сознания, перепачканный кровью, под телами двух собратьев по оружию, поэтому его не заметили.

Когда он очнулся, кроме него живых на поле не было – ни своих, ни чужих. Зато мертвых и с той, и с другой стороны кругом лежало немало.

Ходить он не мог: вражеская стрела с иззубренным наконечником повредила ногу. С трудом ему удалось подползти к брошенной сумке. В ней отыскалась фляжка с вином и две лепешки, что немало обрадовало Гека.

Есть хотелось страсть, поэтому Гек не отказал жуткому голоду и съел найденный хлеб. Запив скудный обед вином, он, морщась от боли, вырезал из ноги стрелу и промыл рану оставшимся во фляжке. Оторвав кусок от чьей-то рубахи, Гек крепко-накрепко перевязал уязвленное место.

А потом он начал молиться.

Очень странного просил Гек у Бога; для кого-то его желание могло показаться даже смешным, но только не для самого парня. В последние дни (а он не думал, что протянет дольше) ему хотелось еще хотя бы раз заглянуть в большие глаза Цветочка. А та, Гек был просто уверен, сможет донести его прощальный привет родителям.

И Бог сжалился над бедолагой, и Цветочек действительно прискакала к хозяину. Только вот она не намерена была передавать прощальные приветы: в ее планы входило дотащить раненого домой, чтобы парень мог вновь вернуться к оставленной жизни.

Дорогу Гек не помнил совершенно: лежа у кобылы на спине, он то терял сознание, то вновь возвращался в него, совсем ненадолго.

– Вот видишь, Фэт, – сказал Кушегар, заканчивая историю. – Нужно просто верить. Гек верил, что Бог исполнит его мечту. Тебе же нужно поверить в собственные силы, что намного легче!