Гриф и Гильдия - Бондарев Олег Игоревич - Страница 8

– Извини, Керж, работа ждать не любит, – я погладил конягу по голове и, сунув ему в рот заготовленную морковку, добавил: – Да и Фетиш тоже…

Керж только презрительно фыркнул: его такие проблемы не волновали.

– Хорошо тебе, дружище, – невесело усмехнулся я. – Служишь только мне, да и то – непосильного от тебя не требуется. А вот скажут твоему хозяину: достань звезду с неба! И придется доставать. А куда деваться? Есть-то хочется! А тут с Лин еще поругался. Вот скажи, Керж: твои кобылы требовали когда-нибудь серенад под окнами и цветы в постель?

Керж снова фыркнул, гордо задрав подбородок.

– Вот видишь – у вас, лошадей, все гораздо проще. А люди – это такие привередливые существа!.. Благодари Одина за то, что родился конем, а не человеком! Хотя, что я перед тобой распинаюсь? Ты ведь все равно ничего не понимаешь! Пойду я лучше в дом, будить нашу «спящую красавицу». Да и поесть тоже надо… Ну, ладно, жди меня и не балуй, я скоро!

Конь пристально смотрел мне вслед, видимо, дожидаясь, когда я уйду и можно будет всласть поржать над моими заморочками.

– Вставай, Свэн! – я бесцеремонно стащил со спящего кобольда подранный плед. – Утро уже!

Храбрый муж племени Свинке ров недовольно хрюкнул, почесался и сел. Мутным взглядом обведя комнату, он от души зевнул и проворчал:

– Чего так рано, мастер Гриф?

– Времени у меня нет, – сурово сказал я. – Бабушка и так уже заждалась. Небось, сейчас меня у ворот высматривает!

– Так вы ж говорили, что больна она!

– Ну, больна. И что с того?

– Да так, ничего… – пробормотал кобольд и снова зевнул.

Я пожал плечами и отправился на кухню. Старый хлеб не желал ломаться, но мне отступать было некуда: есть хотелось – аж жуть! В конце концов булке пришлось сдаться, и два большущих ломтя легли в старую, чуть треснутую тарелку. Сверху приземлились два ломтя холодного мяса. Сглотнув набежавшую слюну, я впился зубами в бутерброд. Живот громко заурчал, напоминая, что вчера вечером ему, кроме пива, ничего не досталось.

– О! Мясо! – Свинкер издал победный вопль и бросился к тарелке.

– Тише ты… – я едва успел отскочить в сторону. – Пить будешь?

– Угу, – промямлил свинтус с полным ртом. Я вытащил из-за шкафа небольшой кувшин и наполнил две кружки. Свэн разочарованно охнул: он, наверное, ожидал увидеть вино или, на крайний случай, пиво, но никак не обычную воду. Только вот зачем бы меня вчера понесло в таверну, если дома еще кувшинчик был бы полнехонек?

Однако разочарование свина длилось недолго: схватив кружку огромном лапищей, он жадно прильнул к ней губами. Опустошив посуду, степняк поставил ее обратно на стол и, довольно хрюкнув, смачно рыгнул.

– Ну, ты и свинья, – сморщился я.

– Простите, мастер Гриф, – смутился кобольд. – У нас в Степи считается, что отрыжка зависит от еды: если еда вкусная, каждый уважающий себя кобольд должен рыгнуть!

– Оставь эти обычаи при себе и не делай так больше, – наказал я ему. – Если я через каждые четыре часа буду слышать твою отрыжку и бесконечное чавканье, я точно двинусь мозгами! Ты меня понял?

Кобольд кивнул, но чавкать, тем не менее, не перестал. Я смерил его уничижающим взглядом, потом безнадежно вздохнул и вновь принялся за свой бутерброд. Пару минут спустя трапеза была окончена, и, смахнув с груди крошки, я жестом велел кобольду следовать за собой.

В прихожей нас уже ждали бэги. В одном щедрый хозяин (то есть я) поместил провизию для «дражайшего пятачкастого друга», в другом лежали мои собственные пожитки. Проверив, все ли на месте, я закинул бэг за спину (а все-таки легкий – не зря вчера разгружал!) и кивнул кобольду: мол, иди вперед.

Свэна два раза уговаривать не пришлось: толкнув лапой дверь, он, чуть пошатываясь под тяжестью мешка, вышел наружу: земля под ногами степняка мелко вздымалась пылью. Я вышел следом, мысленно умоляя Одина, чтобы соседи не увидели меня с проклятой свиньей, и, вытащив из кармана ключ, запер дверь на три оборота: за целый месяц хибарку на краю Тчара можно разобрать по камушкам, вытащить все изнутри и собрать вновь, еще лучше, чем было. А мне это совершенно ни к чему.

– Вот это, – я похлопал Кержа по крупу, мой конь. Следуй за ним, не отставая ни на шаг.

– Хорошо, – кивнул кобольд. Потом, видимо, прикинув перспективу пешей прогулки до самого 3рега, осторожно спросил:

– А, может, найдется какая-нибудь ма-а-аленькая коняжка?.

– Нет, – безжалостно отрезал я, в душе надеясь, что кобольд передумает и останется в Тчаре, избавив меня тем самым от постоянного нытья, хрюканья и чавканья со всеми прочими отрыжками.

Он заколебался. Я уже видел, словно наяву, как степняк в сердцах бросает мешок на землю, кричит «Пропади оно все пропадом!» и уходит… уходит…

Картинка задрожала, стала подпрыгивать, а потом и вовсе разлетелась на сотни сотен осколков: кобольд не швырял бэг на землю, ничего не кричал и уж конечно никуда уходить не собирался. Он просто досадливо хрюкнул:

– Тогда идем так. И пошел.

Я сплюнул коню под копыта и дал пятками по бокам, надеясь, что верный конь сейчас унесет меня к самым воротам, и кобольду придется попотеть, чтобы нагнать нас с Кержем там.

Однако и этого не получилось: конь переступал очень осторожно и медленно, то и дело брезгливо поглядывая себе под ноги – он тоже боялся испачкаться.

Пришлось сделать вид, будто так все и задумывалось, хотя я мысленно пообещал при первой же возможности устроить Кержу хорошую взбучку.

Так мы и шли до самых ворот: я, важно покачиваясь в седле чуть впереди, и кобольд, недовольно бурча чуть сзади.

– Если будем двигаться быстро, – говорил я негромко, – то к ночи прибудем в «Пивную долину». Там заночуем, а дальше посмотрим. Провизии у нас на три дня, так что заправиться тебе только в 3реге придется.

Кобольд быстро кивал, соглашаясь со мной, как с более опытным спутником, и не переставая хлюпал сапогами по размытой дороге.

Я посмотрел на небо: грозовые тучи уже ушли, и не по-осеннему яркое солнце свободно освещало землю – слава Одину, до «Кружки» не придется добираться вплавь!

Ворота захлопнули прямо у нас перед носом.

– В чем дело? – недовольно бросил я дежурящим У дверей лицейским.

– Грамоту давайте, – лениво ответствовал один из них, от нечего делать пожевывая соломинку.

– Какую еще грамоту? – нахмурился я.

– Новой указ Его Величества, – прикрыв глаза, второй стражник с аппетитом жевал яблоко. Из красного плода осторожно выглядывал жирный червяк, видимо, изучая пожирателя своего домика. Лицейский на червя никакого внимания не обращал, усиленно продолжая работать челюстями. – Если путник въезжает в город, он должен предъявить грамоту, заверенную печатью мэра из того города, откуда он держит путь. Стражник на секунду запнулся, раздумывая над правильностью всего сказанного, а потом удовлетворенно кивнул: – Да, именно так.

– А если у нас нет грамоты?

– Значит, город вам не покинуть. Если вы, конечно, не научились летать, – брякнул стражник с соломинкой, и оба лицейских, запрокинув головы, громко загоготали.

Багровые их рожи навели меня на одну очень любопытную мысль, а запашок, исходящий от стражников, окончательно ее подтвердил: оба пьяны, как только вернувшийся с войны ополченец! Значит, можно рассчитывать на небольшую «благосклонность»…

– Может, мы договоримся? – у меня в ладони невероятным образом появились две монеты.

– Нет, мы не можем, – помедлив, покачали головой оба служителя порядка.

– А так? – Количество монет в моей руке возросло вдвое.

– Нет, Гриф. С ними твой номер не пройдет, – хмыкнул кто-то за спиной.

Я обернулся. Несколько мгновений изучал собеседника. Потом развернул коня к вновь прибывшему и натянуто улыбнулся:

– Мэд, дружище! Какая встреча!

Человек в зеленом камзоле с лицейским значком на груди зло ухмыльнулся:

– Не друг я тебе, Гриф. Далеко нет.

Еще бы, подумал я про себя. Кто, кроме меня, мог претендовать на верхнее место в твоем черном списке, списке Мэда Либзгоу, главы тчарского Лицея, подлой крысы, погрязшей во взятках и казнокрадстве? Будто я не знаю, что ты бы с радостью вырвал эти треклятые деньги из моих рук, если бы хоть на время забыл тот позор на свадьбе дочки!