Мурка, Маруся Климова - Берсенева Анна - Страница 42

Сейчас аллеи едва угадывались под снегом – вернее, и вовсе не угадывались, только были обозначены прямыми рядами старых лип. В глубине парка темнели стены помещичьего дома; два уцелевших флигеля казались раскинутыми по земле крыльями усталой птицы. Большой полуразрушенный монастырь, четыре башни которого высились за Красивой Мечей, недавно начали восстанавливать, а до помещичьего дома и парка, видно, руки еще не дошли.

– Твой прадедушка Константин Павлович жил в этом парке, да? – созрел для очередного вопроса отдышавшийся Никитка.

Матвей засмеялся:

– Как бы он в парке жил? Белка он, что ли? По-моему, он сюда просто приезжал, когда был маленький. И не в поместье, а в деревню. Там у его деда дом был, вот этот, в котором мы сейчас живем. Не у того деда, который Ермолов, а у другого, по материнской линии, который крестьянин. В общем, тут родовое гнездо, а подробностей я не знаю.

Матвей в самом деле не слишком интересовался перипетиями семейной истории. Он смутно чувствовал, что в ней происходило что-то нелегкое, может быть, даже мучительное, а потому не хотел вникать во все эти древние сложности – своих хватало. В конце концов, в какой семье их не было во времена бесконечных войн, революций, опять войн?..

Но отвечать Никитке было ведь нужно, и он старательно припоминал то немногое, что рассказывала об этом Антоша. Второй источник подобных сведений, Антошина племянница Лена, недавно уехала с мужем в Америку. Но если бы и не уехала, то расспросить ее все равно было бы затруднительно. О существовании этой племянницы Ермоловы и узнали-то всего полгода назад, к тому же Ленка была немногословна, к тому же ей, как Матвей догадывался, не хотелось об этом думать по той же причине, что и ему: какие-то слишком чувствительные и запутанные нити тянулись из этого семейного прошлого в настоящее.

В настоящем же было чем заняться и без покрытых мраком историй. От свежего морозного воздуха Матвей почувствовал голод и сразу спохватился, что и Никитка наверняка проголодался, только, скорее всего, стесняется об этом сказать, чтобы не выглядеть в его глазах неженкой. О добывании пищи беспокоиться не приходилось: Рита дала им с собой целый рюкзак продуктов. Но все же их надо было привести в съедобное состояние, то есть сварить, поджарить или разогреть на плите, которая находилась прямо в большой русской печке.

– Все, Никит, повышение порога выносливости на сегодня закончено, – скомандовал Матвей. – Я голодный, домой пора.

Никитка явно обрадовался тому, что первым признался в голоде не он. Его лыжи веселее стали ввинчиваться в снежную целину, быстрее замелькали палки. Даже вопросы на время прекратились, так он спешил.

– А это кто там у нас? – удивился Матвей, когда они свернули на деревенскую улицу.

Рядом с домом стоял огромный черный джип.

– Мама приехала... – растерянно пробормотал Никитка. – Но почему?

– Мама? У нее же «Мазда».

– Та машина у нее паркетная, а эта для загородных поездок. Она даже «Хаммер» умеет водить, – вздохнул Никитка. – Как ты думаешь, зачем она приехала?

– А что тут думать? Мы ее сейчас спросим.

Рита курила, глядя на яблони, стоящие в снегу по самые ветки. Увидев Матвея с Никиткой, она отбросила сигарету и быстро пошла им навстречу по утоптанной уличной тропинке.

– Привет. Давно приехала? – спросил Матвей. – Позвонила бы, что ж под дверью мерзнуть?

– Ничего, – улыбнулась Рита. – Я, может, кайф ловлю. У вас тут прямо патриархальная идиллия! И Никитка на человека стал похож.

Она чмокнула сына в раскрасневшуюся щеку.

– Ладно-ладно, он и раньше человеком был, – заметил Матвей.

Он открыл калитку и пошел по расчищенной дорожке к дому. Рита шла за ним, Никитка вприпрыжку бежал за нею.

– У вас еда еще не кончилась? – спросила Рита. – А то я привезла.

– Ты что, ма! – воскликнул Никитка. – Я тут ем, как слон, но все равно еды еще дополна. Я картошку почти умею жарить, – похвастался он. – Мы у соседки купили. А печку я с самого начала научился топить. А на летней половине тут прибиты полки, а на них лежит солома, а в ней яблоки закопаны. И пахнут, как на деревьях, хотя уже даже Новый год прошел!

– Рождество сегодня, – сказала Рита. – Ничего, что я приехала?

В ее голосе послышалась та самая робость, которая так удивляла Матвея.

– Хорошо, что приехала, – улыбнулся он. – Сын твой от новой информации лопается, а излагать некому. Так что готовься.

Впрочем, гордостью своими бытовыми достижениями Никитка был переполнен еще больше, чем информацией. Поэтому, вместо того чтобы засыпать маму миллионом сообщений, он прямо с порога бросился к печке. Он так старался, что Матвею даже пришлось незаметно вынуть из топки часть дров, чтобы они не вывалились на пол. С таким же энтузиазмом Никитка разогревал на плите картошку и вскрывал ножом банку икры.

– Хорошо!.. – Рита прищурилась от удовольствия, желтые глаза заблестели, как свежий мед. – Встречают тебя, готовят... А я готовить уже и разучилась, наверно. Домой-то ночью приезжаю, не до еды, а Никитке кухарка варит.

Сведения, вопросы и соображения Никитка обрушил на маму уже во время обеда.

– Все, ребенок, хватит! – взмолилась Рита, когда тот спросил, как она думает, возвращаются вороны каждую весну в те же самые гнезда или строят новые. – Я старая, усталая женщина, у меня от своих забот голова пухнет, а ты меня еще вороньими грузишь!

– А Матвей говорит, что меня не скучно слушать, – приобиделся Никитка.

– Маме тоже не скучно, – поспешил заметить Матвей. – Просто она еще не разобралась, что важно, что неважно.

– Может, к вечеру разберусь, – вздохнула Рита. – А пока прилягу на часок, ладно? Голова с непривычки разболелась вдали от выхлопной трубы.

Рита ушла в Никиткину горенку, легла на его кровать и мгновенно уснула. Проснулась она только к вечеру.

– Ну и разоспалась ты! – сказал Матвей, когда, жмурясь после сна, Рита показалась на пороге. – Я уже будить хотел. Первая звезда взошла – Рождество, однако.

Яркая, в самом деле рождественская, звезда подтверждающе стояла в переплете окна.

Никитка встретил Рождество вяло. Он так уставал за короткий зимний день, что обычно ложился спать по-деревенски рано. В сочельник он дотерпел до первой звезды, только чтобы показать маме свою взрослость. Через полчаса после того, как сели за стол, он положил голову рядом с миской, в которой золотилась медовая рождественская кутья – ее принесла соседка, присматривавшая за домом и садом, – и уснул как мертвый. Когда Матвей нес его в горенку и укладывал в кровать, он даже не пошевелился.

– У тебя братья-сестры есть? – шепотом спросила Рита, глядя, как он накрывает Никитку одеялом.

– Нет.

– А похоже, что штук десять имеется, – удивилась она. – Или что своих столько же вырастил. Представляю, как он тебя за три дня достал, – сказала она уже в комнате, снова садясь за стол и закуривая. – Говорила же, возьмите ноутбук, пусть хоть на игры иногда отвлекается.

Верхний свет не включали весь вечер. Никитка начитался Гоголя и хотел, чтобы было похоже на настоящую ночь перед Рождеством. Кажется, он даже ожидал, что поблизости – не здесь, конечно, а где-нибудь в соседнем доме, чтобы было хоть и страшно, но не очень, – в такую ночь появятся Солоха и черт.

– Ничего он меня не достал, – сказал Матвей. – Я тебе вообще хотел сказать... – сердито начал он.

– Что ты мне хотел сказать?

В неярком свете настольной лампы печать ожидания проступила на Ритином лице слишком отчетливо.

– Ничего. – Матвей отвел глаза от ее ожидающих глаз. – Ты просто так приехала или случилось что-нибудь?

– А как бы ты хотел?

– Рита, – твердо сказал он, – давай-ка мы это сразу прекратим. А то мне жалко будет, если с Никиткой расставаться придется.

– Все-таки у мужиков даже если сердце и есть, то какое-то другое, – невесело усмехнулась Рита. – Кремень! Ладно. – Она покрутила головой, словно отгоняя наваждение, и продолжила уже совсем другим тоном: – Ничего пока не случилось, но может случиться. Потому и приехала – с тобой поговорить. Исключительно по делу. Если ты не против, конечно.