Твой враг во тьме - Арсеньева Елена - Страница 84

Хотя насчет здоровья… Похоже, мальчишка и раньше не отличался особой четкостью суждений, а теперь, после таких потрясений… Он твердил только одно: «Домой хочу… Боюсь… Домой хочу… Боюсь…» – и добиться чего-то иного от него было поначалу просто невозможно. Дмитрий сразу пытался выспрашивать про Лёлю, да это было все равно что обсуждать с Лешей кризис 17 августа. Он не знал ничего, кроме своего страха и горя по бабушке. Однако чем ближе они подходили к деревне и чем дальше, соответственно, отдалялись от старосты, тем спокойнее чувствовал себя мальчик и тем более связно выражал свои мысли. Андрей соорудил ему из сухого пайка огромный бутерброд, и, когда мальчик все-таки справился с ним – добрая половина перепала козленку, у которого оказался поистине волчий аппетит! – силы окончательно вернулись к нему. И рассудок тоже: настолько, что он начал проявлять осторожность, как бы неожиданные пришельцы не попали в деревне в беду. Именно поэтому шли таясь и, опять же таясь, сидели теперь на сеновале, а не в опустелой избе, стоявшей нараспашку, с незапертой дверью.

Сначала мальчик не мог сказать ничего вразумительного о том, почему убили его бабку. В представлении Дмитрия возник образ какой-то деревенской ведьмы, вдобавок – самогонщицы, чем-то настолько прогневившей всесильного старосту, что тот в компании с подручными расправился с ней самым бесчеловечным образом. Ее сунули головой в болото и держали так, пока не захлебнулась. Тут староста бросился в погоню за Лешей, труп тем временем окоченел, а потом его воткнули в середину болотца, будто некую жуткую вешку. Кошмар, не подберешь другого слова, в голове такое не укладывается! Но что такого ужасного сделала старуха, чем заслужила свою лютую смерть, – этого Дмитрий не мог себе представить.

Наконец, окончательно придя в себя и ощутив себя в полной безопасности под защитой незнакомцев, Леша заговорил вполне связно, – и начались диковинные открытия.

Оказалось, день или два назад – мальчик не мог сказать точно, страх многое спутал в его больной голове – к ним на двор среди ночи прибежала беглянка из усадьбы. Когда Леша нашел ее утром на сеновале, он поначалу решил, будто это ночница-русалка спряталась от палящих солнечных лучей, чтобы не растаять и дождаться спасительной тьмы. К тому же она была одета в Лешину рубаху и юбку бабы Дуни, словно своих вещей не имела. Конечно, ведь русалки танцуют под березами без одежды, а потому иногда крадут у людей их платье, чтобы ничем не отличаться от них. У девушки были белые, как льняная пряжа, волосы, длинные, мягкие, как березовая кора, только все спутанные, словно девушка танцевала в обнимку с ветром. Это лишь у водяниц волосы зеленые, а у лесных плясуний они белые! И только когда Леша почувствовал, что у спящей незнакомки ранена спина, он понял: это живая девушка, а не русалка. Спину он ей залечил, и девушка по имени Лёля чуть не весь день провела в их избе, пока вдруг не нагрянул Ноздрюк.

– А это еще кто? – брезгливо спросил Андрей. – Еще одна сволочь из компании вашего старосты?

– Да он сам староста и есть, – пробормотал Леша, дико мерцая в темноте своими огромными глазищами.

– Я так и думал, что он врет, – угрюмо пробормотал Андрей, вспомнив, какую кучу нелепиц нагородил рыжий.

Дмитрий только кивнул – и сунул в сено, в дальний угол, свой тяжелый рюкзак. Повесил на плечо ружье, отнятое у старосты, – боевой трофей, рассовал по карманам патроны.

– Далеко собрался? – насторожился Андрей.

– Ты что, не слышал? Это же Ноздрюк Лёлю поймал, когда она ушла от бабы Дуни. Если кто и знает, где она сейчас, то он один. Пойду поболтаю с ним по-свойски. Надо думать, пребывание связанным в ночной темноте в лесу располагает человека к откровенности. А если нет…

– Димыч, ты… – заикнулся было Андрей.

Но Дмитрий только усмехнулся:

– Успокойся, мешок полиэтиленовый я так в лесу и бросил, а другого искать недосуг. Но есть немало способов заставить человека заговорить.

Он хотел задать Ноздрюку только один вопрос. И не о Лёле. Ну что мог сделать с Лёлей староста, кроме как вернуть ее в усадьбу? Наверняка она сейчас там. Но как пробраться в это самое «там»? Вот о чем предстояло рассказать Ноздрюку. Поведать, извините за выражение… Выложить! Расколоться! Развязать свой поганый язык. И он его развяжет, Дмитрий в этом не сомневался.

«Скорей бы все это кончилось, – подумал он вдруг с оттенком растерянности, а может быть, и страха. – Я… с ума я сошел, что ли? Неужели это нормально: идти напролом, никого и ничего не жалея? По-моему, я даже получаю от этого удовольствие. От жестокости – удовольствие? Нет, не так. Она вдруг стала естественной, необходимой чертой моего характера. Или просто правилом игры? Скорее бы уж доиграть… вернее, выиграть».

Он прекрасно помнил дорогу. Сначала задами до поворота на большую дорогу, потом сразу прямо в лес и по твердой, набитой тропке до поляны. Оттуда налево, и совсем скоро в просвете деревьев мелькнет высоченная осина, возвышающаяся над всеми своими соседями. И еще примета – выворотень посреди тропы. И слышен будет запах гниловатой болотной воды, шелест камышей, все еще отпевающих, оплакивающих бабу Дуню…

Да, ночь у этого рыжего подлеца старосты должна получиться впечатляющая. У Дмитрия и у самого щемило сердце и волосы шевелились на голове, стоило представить, как жутко будет выглядеть под луной окоченелый труп старухи посреди болотца. Ее надо было вытащить, похоронить, конечно, но не в лесу же тайком зарывать! Уж она-то за все свои страдания заслужила покоиться на мирном кладбище и быть отпетой настоящим священником, по обряду. Но чтобы сделать это открыто и обрядно, надо было сначала разобраться с местными деревенскими нравами. Разобраться с усадьбой. Спасти Лёлю. «Работаем по живым», – вспомнил он команду Разумихина и слабо улыбнулся в темноту. Но тут же с досадой покачал головой: все вроде бы предусмотрели, все взяли с собой, кроме главного – рации! То есть в «Атамане»-то она была, но не идти же среди ночи к машине, теряя драгоценное время. Разве что к утру обернешься… Нет, это неразумно. Сейчас Дмитрий дорого бы дал, чтобы иметь возможность обменять восхитительную базуку на самую простую рацию. Связаться с Разумихиным, вызвать подкрепление… Образ красно-белого эмчээсовского автобуса, несущегося по лесам и болотам, сминая на своем пути все препятствия, промелькнул в воображении, и Дмитрий невольно улыбнулся.

Ну, вот он и на месте.

Поляна, приметный выворотень посреди тропы. Осина меленько шелестит листочками, хотя вокруг тишина и полное безветрие. Воздух напряжен, как перед грозой. Зловещий силуэт вырисовывается посреди сверкающей лунной водяной глади. Дмитрий торопливо отвел глаза, чувствуя, как ледяная струйка змеится меж лопаток. Страшно, да… И тут же он забыл о страхе, на миг вообще обо всем забыл от изумления: под осиной никого. Староста исчез.

Дмитрий не мог поверить в случившееся. Решил, будто ошибся, перепутал деревья. Проклиная себя за то, что забыл в сумке очки ночного видения, исходил все вокруг вдоль и поперек, чуть ли не ощупывая древесные стволы, однако факт оставался фактом: Ноздрюк точно сквозь землю провалился. А ведь не мог он высвободиться, не мог!

Не развяжешь булинь на поясе, когда руки надежно стянуты за спиной. И ртом не дотянуться: Ноздрюк едва головой мог шевелить, где уж там цирковые трюки проделывать. Звал на помощь, вытолкнув кляп? Шел мимо добрый самаритянин, услышал крики, спас старосту… В том-то и дело, что не дано было Ноздрюку возможности избавиться от кляпа. Не дано!

Может быть, тот добрый самаритянин – осиновый кол ему в спину! – случайно наткнулся на пленника? Или… не случайно? Предположим, Ноздрюк с самого начала был в лесу не один. Спутник его, а вернее, случайный свидетель оказался труслив либо разумен: держался в стороне, в драку не ввязывался, наблюдал со стороны за расправой над старостой (может быть, даже словил при этом немалый кайф!); выждал, пока грозные пришельцы отбыли восвояси, – и освободил пленника, выторговав себе за это какую-то мзду. Дмитрий вернулся к осине и принялся шарить в траве. Так и есть! Вот веревка – вернее, то, что от нее осталось. Разрезано ножом.