Твой враг во тьме - Арсеньева Елена - Страница 34

Дежурка загромыхала хохотом здоровых мужиков с нормальной ориентацией. Только Разумихин не улыбался, исподтишка поглядывая на Дмитрия. Похоже, и здесь путь перекрыт. Сейчас возьмется за утренние беседы! Точно, сговорились они с Андреем, не иначе. Из лучших, так сказать, побуждений! Дмитрий никому не позволит лезть в свою жизнь, но перед Андрюхой придется извиниться. Однако если он начнет снова…

Разумихин шагнул к нему, но Дмитрий трусливо выскользнул в коридор, чувствуя себя Колобком, который от бабушки и дедушки, конечно, ушел, а вот насчет всех прочих…

Андрей стоял у окна и не обернулся, когда открылась дверь.

– Андрюха, – угрюмо сказал Дмитрий. – Ты меня извини, конечно, но лучше не надо, ладно? Я сам как-нибудь разберусь.

– Черта с два ты разберешься, – холодно произнес Андрей. – Я же вижу, как ты со своей жизнью который день разбираешься, – зла не хватает смотреть!

– Это моя жизнь, – рыкнул Дмитрий. – Моя, понял?

– Неужели? – резко повернулся к нему Андрей, и его правая рука нелепо мотнулась, как неживая. Да она и была неживая…

– Ну ладно, – буркнул Дмитрий, сразу сдавшись. – Чего ты от меня хочешь?

– Ты и сам знаешь.

– Да звонил я ей, звонил, вот те крест! – Дмитрий беспорядочно помахал рукой вокруг лица. – Плюнул на все и позвонил!

– И что?

– Никто не подходит. Ни днем, ни ночью.

– Телефон, может быть, неисправен. Сходи!

– Уже-е, дяденька! – протянул шутовски. – Был-побывал! Дома нетути. Наверное, к родителям уехала, в деревню.

– Оставь записку, – настаивал Андрей. – В деревню съезди, в конце концов. Ведь невозможно видеть, что с тобой делается!

Дмитрий насупился. Значит, это так заметно? Позорно… Тряпка он, значит, если кто-то видит, как ему плохо. В тот прошлый раз, когда его подкосила женщина, друзья даже и не подозревали сначала, что с ним произошло. Тогда Дмитрий был покрепче, моложе и лучше качеством. Беда в том, что в Лёльку его затянуло, как в водоворот… А ведь какие клятвы себе давал тогда, давно, после первого раза! Какие страшные, роковые клятвы! И держался все-таки долго – годков пять. Ничего не позволял, кроме необременительной постели, о которой мог с легкостью забыть. И самое смешное, что опять попался как бы на том же самом. Только с точностью до наоборот.

– Я тебе, по-моему, ни разу не говорил про свою первую жену? – спросил внезапно – и с трудом удержался от смеха, увидев, какие глаза стали у Андрея. – Ну да, я был женат – не очень долго, всего пять месяцев. Давно… Я тогда еще в Москве жил, у брата. Вернее, в его семье. У них была огромная такая квартира на Смоленской набережной – отец моей невестки был писатель знаменитейший. Брат у меня погиб, но про это я вроде бы рассказывал. После его смерти чувствовал я себя до того скверно, не передать! Все казалось, будто в чем-то виноват, хотя точно знаю, что поделать ничего не мог. Ведь Генриха на моих глазах застрелили, и все удивлялись: ну как же это я убийцу не разглядел? Может, и разглядел бы, да он мне вовремя в спину пальнул. Сейчас я уже как-то так… притерпелся, что не найду его, наверное, никогда… Или это ненормально, по-твоему?

– Как раз это и нормально, – негромко сказал Андрей. – Конечно, мне трудно судить, мне никогда не хотелось кому-то отомстить, но кровью кровь не смоешь, так что…

– Наверное, да, – кивнул Дмитрий. – Хотя если бы я его сейчас вдруг встретил… наверное, все-таки попытался бы смыть эту кровь! А тогда целенаправленно его искал, ходил по улицам и думал: вдруг сердце подскажет, что этот вот человек убил моего брата. Или этот… Страшно переживал! Я в то время учился на физвосе в Лесгафта. И вот познакомился с одной… Она была детским врачом и пришла однажды по вызову к моему племяннику. У мальчишки была свинка, он болел, болел, докторша эта еще не раз приходила… А потом взял да и заболел я сам. Ко мне, конечно, вызвали нормального, взрослого врача, но та девушка все равно продолжала ходить. Говорила, что это она виновата, если я разболелся. Вот так как-то все и… Однажды она пришла, когда дома никого не было, а я уже выздоравливал. Мы сидели, говорили. Я, конечно, от нее млел. Старше была года на три, но я этого не замечал. Она казалась мне потрясающей. До сих пор, когда слышу слово «изысканная», сразу вспоминаю ее. А ко мне, казалось, она относилась, как к любому из своих пациентов-детишек. Ну вот, говорили мы, значит, и вдруг она вздохнула – и уронила голову на спинку кресла, закрыла глаза… И молчит. Я сначала не понял, а потом сообразил, что она в обмороке. Честно, этим она меня просто наповал сразила. Ты можешь представить себе, какие девчонки учатся на физвосе? Свои парни! И там все было просто – в отношениях с ними. Приходи в общагу, приноси бутылку. Не понравился, сделал что-то не так – тебя возьмут на приемчик и на матах выставят в два счета. Нет, я, конечно, не ходил – ребята рассказывали. Ну вот… А тут девушка на моих глазах падает в обморок, ты представляешь?

– Представляю, – сухо сказал Андрей. – Моя жена довольно часто проделывала такие штучки, когда понимала, что иначе от меня ничего не добиться. Я сначала тоже… млел. Потом как-то надоело.

– Слушай, – тоскливо спросил Дмитрий, – а вот если серьезно… Обмороки что – остались в восемнадцатом тире девятнадцатом веке? В наше время их вообще истребили как класс, да?

– В основном, – авторитетно кивнул Андрей. – Ты только представь, сколько тогда всего на себе дамы таскали. Нижние юбки – штук десять, не меньше. Потом платья – на булавках, заметь себе, потому что шить было слишком долго. И чтобы эти булавочки не кололись, надо было оставаться прямой как палка. А ткань была покрыта всякой тяжелой вышивкой из натуральных золотых и серебряных нитей или таким же металлическим кружевом… Носили корсеты, которые сдавливали тело, как «испанский сапожок». На голове парик весом этак в пять кэгэ, да еще с каким-нибудь парусником или корзиной цветов, прикрепленной на макушке. Да честно говорю! В конце восемнадцатого века, во времена Марии-Антуанетты, дамочки даже в каретах сидеть не могли из-за высоты своих причесок, приходилось на коленях стоять, иначе корабли не помещались. А кринолины? Знаешь, что это такое?

Дмитрий молча очертил широчайший круг вокруг бедер.

– Вот именно! И если в наивысшем обществе делали кринолины из китового уса, то для других это было расточительно. Гнули ивовые прутья, а то и обручи металлические вшивали в юбки. Теперь поговорим про обувь. Туфли носили в основном не кожаные, а шелковые. Каблук – сантиметров двенадцать по-нашему, подметка тоненькая, часто даже картонная. А их косметика? Натуральные жиры, натуральная сурьма на бровях, мука на лице – рисовая, но все-таки мука… И вот вообрази такую бедняжку. Даже в туалет толком не сходить! А если жара градусов тридцать? Рыцарю в железных латах было легче, чем этой мученице! Ну как тут не шлепаться в обморок на каждом шагу?! А в наше время – что? Ни бюстгальтера, ни даже трусишек некоторые не носят, наденут какую-нибудь растянутую майку или вообще сетку рыболовную на тело – и чешут в растоптанных кроссовках. Волосы можно наголо остричь, чтоб хлопот поменьше было. Хот-дог на ходу жует, курит, а то и пиво из горла хлобыщет. Да ее и атомной бомбой не прошибешь, а ты говоришь – обморок…

Дмитрий не выдержал – захохотал:

– Ты рассуждаешь как специалист!

– Нет, это моя бывшая супружница была специалистом – по истории костюма. А заодно и по обморокам. Вот и я вершков нахватался. Ну, впрочем, это все детали. Рассказывай дальше.

– Да что особо рассказывать? – Дмитрий снова помрачнел. – Она в обмороке, я на коленках вокруг кресла ползаю. И дернуло меня воскрешать ее, как в сказке «Спящая красавица», – поцелуем. И она, как в сказке, открыла глаза… Дальше поставим многоточие. Разумеется, она была не девица, но я на это не обратил никакого внимания: считал себя удостоенным, осчастливленным и все такое. Мгновенно поволок ее в загс: никто из моей родни и пискнуть не успел, а я уже был женат.

– А что, пищали бы?