Страшная сказка - Арсеньева Елена - Страница 72

Конечно, вся свита Алима смотрела на нее свысока, только самые умные с первых шагов начали осторожничать с любовницей Хозяина, которая с каждым днем обретала на него все большее влияние. Дольше всех противился ей Руслан. Как-то раз по пьянке Алим обмолвился, что его охранник даже представил ему фотографии, сделанные еще год назад, когда Надежда только начинала свою карьеру «топ-модели» (назовем это приличным, общепринятым эвфемизмом) и была полной дурочкой во всем, что касалось элементарной осторожности, – ужасные фотографии! Руслан не сомневался, что Хозяин взъярится и вышвырнет девку вон, однако на Алима фотки подействовали самым неожиданным образом. Вместо того чтобы оскорбиться, он возбудился. Вместо того чтобы исполниться отвращения к Надежде, он ощутил настолько острую потребность в ней, что вообще больше не расставался с этой странной, не то затравленной, не то распущенной, не то испуганной, не то высокомерной, чуточку угрюмой, молчаливой девушкой с непроницаемыми серо-зелеными глазами и напряженными губами.

Казалось бы, Надежда могла торжествовать, но слишком сильна была в ней чисто крестьянская осторожность перед всякой внезапной, невесть откуда свалившейся удачей, в глубине души она не очень-то доверяла своему черноглазому, молчаливо хихикающему за левым плечом союзнику, а потому постоянно была на стреме, жила с вечным ожиданием подвоха от судьбы. И, по большому счету, она должна была благодарить Руслана, который не давал затихнуть ее настороженности, недоверчивости, беспрестанно, втихую и открыто, насмехался над ней, подзуживал, уверяя, что скоро, скоро ее пресная красота осточертеет Алиму, всегда предпочитавшему девушек острых, пряных, с откровенной порчинкой, а главное – не послушных и молчаливых подушек-перинок, а умных женщин!

Надежда не пропустила ни одного из этих ехидных словечек мимо ушей. Они откладывались в памяти, словно дрожжи беспрестанно будоражили, оживляли ее душу, ум, натуру, принуждали не спать, не дремать, а гнаться за удачей… скользкой, будто золотая рыбка, так и норовившей выскользнуть из рук. Она умнела на глазах, она училась на каждом шагу, она заставила себя спрятать в карман природную застенчивость и сделаться хваткой, пронырливой, она стала со?вкая, как называли таких проворных девок в деревне Кармазинке.

Скоро она знала о делах Алима чуть ли не больше, чем он сам. Уроки английского и визажа, бухгалтерского дела и бальных танцев, игры на гитаре и этикета, плавание, шейпинг и политология, аудиторские курсы, курсы массажа, теннис и верховая езда – ей всего было мало, все интересно, она все на свете успевала. Едучи с одних курсов на другие, она читала в машине бухгалтерские отчеты из клубов Алима, плеер нашептывал ей в уши неправильные английские глаголы, а из глаз капали слезы оттого, что она никак, хоть ты тресни, не могла заставить себя запомнить хоть одно стихотворение. А ведь как это было эффектно, как красиво – иногда щегольнуть красивой цитатой! Да чтоб не из Высоцкого, а из Пушкина или Лермонтова. Или Мандельштама, к примеру. Но нет, анекдоты Надежда запоминала отменно, любимого своего Жванецкого могла цитировать с любого места вдоль и поперек, а вот со стихами… ступор какой-то у нее на стихи был.

А впрочем, черт ли был Алиму в этих стихах! Для него куда больше значило то, что Надежда нравится его друзьям, среди которых все чаще встречались не просто вульгарные скоробогачи, а люди по-настоящему высокопоставленные, ну и в постели ей не было равных. Как бы она ни устала, как бы ни мечтала лечь, свернуться калачиком и уснуть, стоило Алиму изъявить желание, она тут же ложилась на спину, или как там ему в голову взбредет, и являла собой пример неутомимости, бодрости и страстности. А потом, когда Алим вдруг перестал ее хотеть…

В дверь стукнули.

– Билетики проверим? – с искательной миной на лице заглянула проводница. В руках у нее, кроме черной кожаной раскладушки с билетами, был букет нежно-желтых тюльпанов. – Вам просили передать…

Улыбка слиняла с лица проводницы при виде ледяных глаз Надежды.

– Спасибо. Возьмите цветы себе, пожалуйста. Вот мой билет.

– Как же?! Такие чудесные! Я вам и вазочку подам.

– У меня аллергия на тюльпаны. Немедленно унесите, если не хотите, чтобы у меня тут астма началась!

– Хорошо, хорошо. Чайку не желаете?

– Спасибо, поздно уже, пора спать.

– Спокойной ночи…

Аллергия! Астма! Желтые тюльпаны – ее самые любимые цветы.

Надежда усмехнулась, глядя в быстро темнеющее окно, по которому вдруг зазмеились косые струйки – начинался дождь.

Тюльпаны, значит… Ну-ну! Руслан носом землю роет. Цветы от него, Надежда это знала доподлинно. Крепко задергался, ничего не скажешь, крепенько. Не ожидал, что пленникам удастся сбежать. Надежда не слушала никаких попыток оправдаться. Ох, сколько разных словес они нагородили, особенно Руслан и Розка! Равиль в этом смысле вел себя гораздо более сдержанно: рта не раскрывал. С другой стороны, смотреть на остатки выбитых зубов – не самое большое удовольствие, мальчик это должен понимать. Начала этот процесс сама Надежда – рукояткой зонтика, ну а довел дело до логического завершения Руслан. И Равилю еще повезло, что за него взялся Руслан. Потому что, если бы Надежда вполне дала волю своей ярости, Розка определенно лишилась бы своего красавчика-братца.

Омерзительнее всего было Надежде то, что этого гнусного, никчемного мальчишку она так к себе приблизила. Она брала его к себе в постель холодными зимними ночами… да и жаркими летними, чего греха таить, тоже частенько зазывала. Она закрывала глаза на его недвусмысленные шашни с Русланом. Она позволила Равилю поверить, что не просто трахается с ним – что он ей мил. И вот что получила взамен! Право слово, она просто дура, если до сих пор ждет чего-то от мужчин, верности какой-то, преданности, самоотверженности, а не только удовлетворения физиологических потребностей или достижения сугубо материальных целей.

Надежда усмехнулась. Наверное, с такими взглядами ей вполне пристало бы сделаться крутейшей лесбиянкой, вроде Жанны из «Бойфренда». Ох, какими глазами скользит та по фигуре Хозяйки!.. Даже Равиль, который вообще большой мастак играть своими блудливыми глазками, мог бы многому научиться у Жанны. Но этот путь достижения простейших удовольствий для Надежды давно закрыт. Она просто-таки с восторгом вычеркнула из памяти эти страницы своего прошлого, забыла эти развеселые игры, в которые в свое время досыта наигралась. Вычеркнула ради Алима. Все делалось ради Алима! Даже кретинскую татуировку на заднице она сделала ради него – в Нижний Новгород смоталась, к знаменитому татуировщику Егору Цареву. Мастер он оказался отменный – правда, немедленно запал на Надежду. Ну, расплатилась она с ним по полной, так, как он хотел, и испытала какое-то мстительное удовлетворение от того, что, переспав, удалось зажать большую часть обещанной ему суммы. Что такое была теперь для Надежды какая-то тысяча рублей? Тьфу, и больше ничего. Однако она была в восторге от этого мелкого мошенничества. Гоша ей как бы заплатил. То есть она спала с ним как бы за деньги, а не по своей воле. Это снимало с нее часть вины за измену Алиму. Ведь она в сердце своем искренне клялась хранить ему верность!

Смешнее всего, что он же и вынудил ее нарушить клятву.

Он или надорвался, или просто подустал, или Надежда сама была виновата, если перестала его возбуждать. Ведь не объяснить природу влечения, особенно мужского: почему ты сегодня на стенку лез ради обладания этой женщиной, а завтра она лежит в твоей постели, теплая, ждущая, на все готовая, а ты – полный аут. Аллес капут. Надежда пыталась что-то сделать… много чего она делала. Но дела у Алима шли плохо, и вот она заметила, что Хозяин начал игриво поглядывать на толстую попку Розы. Первым побуждением было выгнать эту кривоногую блядешку вон, однако хватило ума сдержаться. И найти выход…

Выход подсказал Руслан – да, тогда Надежда жутко изумилась его готовности помочь, но в том состоянии, в каком она находилась, она приняла бы совет от кого угодно, хоть от черта с рогами. Руслан, будто по пьянке, рассказал ей историю из жизни одного своего приятеля, который приходил в боевую готовность, только если в его постели были разом две женщины. Ни с одной из них поодиночке он ничего не мог поделать, а вот когда кувыркались обе, вдруг становился неутомим.