Разбитое сердце июля - Арсеньева Елена - Страница 46

– Лев Иванович, здравствуйте, это… – начала она, когда в трубке раздался бас Муравьева, однако, как и следовало ожидать, была бесцеремонно прервана:

– Мне докладывают, с кем соединяют. Так что я уже осведомлен о нежданно привалившем счастье. Что нужно? Опять от пуль вас прикрывать? Или с кичи вынимать?

Алена хотела съязвить, мол, это Фокса с кичи вынимали, а она не Фокс, гражданин начальник малость напутали, однако прикусила язычок, вспомнив, что гражданин начальник не так уж сильно и напутал. Однажды Муравьеву и в самом деле пришлось отозваться на слезные мольбы писательницы, угодившей в обезьянник по подозрению в разбойном нападении, и на кого – на идола ее сердца, на кумира ее грез, на ненаглядного возлюбленного (все эпитеты в прошедшем времени, само собой разумеется!), на Игоря Владимировича Туманова. Разумеется, обвинение оказалось сущим бредом, но за своевременно оказанную нашей героине помощь начальник городского следственного отдела был щедрейшим образом вознагражден, потому что Алена умудрилась вычислить, выследить и сдать внутренним органам страшную и ужасную рецидивистку по прозвищу Гном.[3] Со стороны Алены это была беспощадная месть, потому что именно Гном оказалась виновницей нескольких ран на обожаемой черноволосой голове, сломанного ребра в любимом теле и кровоизлияния в прекраснейшем на свете черном глазу. Но Муравьева мало волновали движители рвения писательницы Дмитриевой. Он получил Гнома, а главную героиню феерии, завершившейся перестрелкой в пригородном автобусе, даже толком не поблагодарил, и отношения их от кратковременного боевого товарищества вновь перешли в стадию взаимной язвительности. И наплевать ему было, что за полгода до этого Алена помогла раскрыть еще одно преступление – против несчастного бизнесмена, которого компаньоны заперли в психушку… Муравьев по-прежнему относился к ней иронически, считал взбалмошной и очень недалекой бабенкой (да кто его знает, может, он был совершенно прав) и не собирался этого скрывать.

– Спасибо, Лев Иванович, вы очень любезны, но пока я еще на свободе, – с примирительными интонациями сказала Алена и с трудом сдержала смешок, когда Нестеров при этих словах вдруг дернулся и дико поглядел на свою соседку. – Мне нужна помощь совсем другого рода.

– Что, издательство перестало оплачивать ваши гениальные творения? – осведомился Муравьев, который понятно как относился к творчеству Алены Дмитриевой и понятно с какой интонацией произнес слово «гениальные». – Деньжатами помочь?

Знавала Алена мужчин-шовинистов, но такого… И все же она и теперь заставила себя сдержаться.

– Спасибо, пока не бедствую, – поблагодарила с достоинством. – Мне нужна всего лишь информация, Лев Иванович. А именно – сведения обо всех Еленах, которые проживают в доме номер 17 по улице Контрольной. Это в Сормове, – зачем-то уточнила она. – То есть нужны фамилия и год рождения. Хорошо, Лев Иванович? Ну, пожалуйста, для вас это ничто, а для меня очень важно!!.

Последовала минута молчания. Сначала Алена решила, что Муравьев обдумывает ответ пообидней, но, когда минута молчания начала плавно переходить в аналогичную пятиминутку, забеспокоилась:

– Алло, Лев Иванович, вы где? Вы меня слышите?

– А вам зачем это знать? – осторожно спросил Муравьев.

– Что? Зачем знать, слышите вы меня или нет? – удивилась Алена. – Ну, просто мне показалось, что телефон отключился, вот я и…

– Да нет! – с досадой сказал Муравьев. – Про Елен про этих вам зачем знать?

– Нужно, – кратко ответила наша героиня, которая, вообще-то, предпочитала отвечать полным ответом, но иногда ее все же тянуло на лапидарность.

– Ну а мне не нужно тратить время на сбор интересующей вас информации, – сухо ответствовал Муравьев, и Алена просто-таки увидела, как его рука отстраняет трубку от уха, кладет ее на рычаг, а потом нажимает кнопку селектора, чтобы дать секретарше твердое указание: никогда в жизни больше не соединять Алену Дмитриеву (Е.Д. Ярушкину тож) с начальником следственного отдела городского УВД.

Слов нет, наша героиня была скромная девушка, в смысле, женщина. Но иногда приходилось наступать на горло собственной песне, и она решилась.

– Ключевое слово – Гном, – сказала она. – А еще одно – Простилкин. Помните об этих делах? Конечно, оба они в прошлом, а вы чрезвычайно забывчивы, но вот ключевое слово, которое имеет отношение ко дню сегодняшнему: Нестеров. Виктор Нестеров. Вам что-нибудь говорит данное имя в сочетании со словом «взрыв»?

В трубке снова воцарилось молчание. А человек, которому это имя определенно кое-что говорило и который сидел рядом с Аленой, снова дернулся и снова уставился на нее дикими глазами. И даже прошипел что-то вроде:

– С ума сошла!

Но Алена привыкла к беспочвенным обвинениям в свой адрес и к людской несправедливости, а потому только отмахнулась.

– Вы это серьезно? – спросил тем временем Муравьев.

– Пока не знаю, – не стала кривить душой Алена. – Но не исключено. Так поможете мне?

– Позвоню, – буркнул Муравьев и отключился.

Алена тоже.

– Какого черта? – немедленно взвился Нестеров. – Кто вам дал право говорить обо мне? Дернул же меня черт за язык рассказать вам…

– Не поминай черта, а то… Знаете такой старинный и очень полезный совет? – напомнила Алена. – А вы только что поминули это, причем два раза подряд. Как бы не явился… И вообще, что я такого сделала? Так или иначе, вся ситуация с вами связана. Хотя бы тем, что вы сидите рядом со мной, вернее, я нахожусь в вашем обществе. А Льва Ивановича надо было немножко возбудить, а то он и пальцем бы не пошевельнул. Вот я это и сделала единственным доступным мне способом.

Нестеров покосился на нее как-то странно, и Алене показалось, будто он что-то хотел сказать, да удержался в последний момент. И отвернулся, и уставился прямо перед собой. И вдруг, проигнорировав предупреждение, пробормотал безнадежно:

– Какой черт принес вас в «Юбилейный»…

Алена промолчала, потому что отлично знала имя, фамилию и отчество этого черта.

– Ладно, успокойтесь, – сказала она устало. – Давайте посидим, подождем звонка Муравьева. Радио включите, что ли, музыку послушаем. Вы что предпочитаете? «Авторадио»? «Наше радио»? «Радио 7»?

Нестеров протянул руку, включил приемник и несколько раз нажал на панели – высветилась цифра 100. На этой волне в Нижнем работало московское «Радио 7 на семи холмах» – одна из самых любимых станций нашей героини.

– Слушайте радио и ждите своего звонка, – тем же непримиримым тоном проговорил Нестеров. – Может, и дождетесь чего-нибудь. А я лучше пойду с мамашами поговорю. Могу поспорить, что узнаю от них про Лену гораздо раньше, чем вы.

Он выбрался из автомобиля, разумеется, шарахнув от злости дверцей, и пошел к песочнице. Алена проводила его задумчивым взглядом.

Стоило Нестерову приблизиться к песочнице, как женщины повернулись к нему, с откровенным удовольствием отрешившись от материнских забот, и заговорили наперебой, так что Нестеров едва успевал головой вертеть, воспринимая информацию то от одной, то от другой добровольной помощницы. Бабенки так и ели его глазами, ну а он улыбался направо и налево и выглядел совершенно иначе, чем тот напряженный, недовольный, насмешливый человек, который только что сидел рядом с Аленой. Обаятельный, оказывается, мужчина этот Нестеров!

Алена посмотрела на мобильник. Телефон молчал. И еще неизвестно, сколько он будет молчать. Ужасно хотелось, чтобы Муравьев позвонил прямо сейчас, чтобы Алене Дмитриевой удалось обставить Нестерова и его добровольных осведомительниц, но… Может быть, Муравьев исполнит ее просьбу только к вечеру. Или завтра. Или вообще не озаботится ее исполнением…

А что, если Инну загрузить? У председателя коллегии адвокатов Нижегородского района имеются самые неожиданные источники информации… А впрочем, нет. У султана не просят мешочек риса. Инна может дать сведения поинтересней, чем список Лен, живущих в каком-то облезлом доме на окраине Сормова! Толиков, Холстин, Юровский – как связаны эти люди? Нестеров вскользь упомянул о деле, которое их когда-то объединяло, но в подробности вдаваться не стал и, такое впечатление, не собирается. А Алене интересно!