Причуды богов - Арсеньева Елена - Страница 49

Боль при упоминании этого имени уже стала привычной. Надо только прижать руку покрепче к сердцу – не бейся, глупое! не страдай! – и все минует.

– Я… вот, погляди! – Ванда протянула ей связку ключей. – Покоева убирала у меня в комнате – я и стащила у нее ключи. Она даже под кровать залезла, пытаясь их найти… тут я выскочила, заперла ее и скорее сюда.

– Но она уже там кричит, зовет на помощь! Вот-вот к ней сбегутся люди!

– Пусть кричит! – беззаботно махнула ключами Ванда. – Моя комната в самом дальнем крыле, там никого не бывает. И вдобавок они привыкли, что оттуда все время доносятся крики.

– Почему? – испугалась Юлия.

– Ну, я просила выпустить меня, – пояснила Ванда. И добавила неохотно: – А потом приходил Тодор с Чеславом и Петром… Им нравилось, когда женщина кричит. Они меня заставляли. Это их еще больше возбуждало!

Юлия пристальнее взглянула в похудевшее, заострившееся лицо. Да, Ванде многое пришлось испытать. Но все-таки ей такое, в общем-то, не в новинку…

Ванда подняла на нее глаза – и как бы поймала на лету незаконченную мысль.

– Ты хочешь сказать, что мне, примадонне Цветочного театра, не привыкать пропускать через себя и по десятку мужчин за ночь, не то что этих троих? – проговорила она тихо и отчужденно. – Ты хочешь сказать…

– Я так и думала, что ты здесь.

Голос Эльжбеты раздался словно ниоткуда, из стены. Нет, вот она: стоит, неразличимая в своем сиреневом платье, со своей сиреневой бледностью, на фоне сиреневых портьер.

– Скажи, Христа ради, зачем ты заперла в своей комнате бедную старую Зосю? Она все горло сорвала, кричавши!

Сделав шаг вперед, Эльжбета взяла у остолбеневшей Ванды ключи.

– И любопытно бы знать, что ты тут еще наплела этой молоденькой дурочке, что она на меня волком смотрит? А ведь я спасла ее от зулы, я собиралась отпустить ее на свободу.

– На свободу? – взвилась Ванда, не дав Юлии даже понять, о чем это говорит Эльжбета. – Свободу таскаться с Тодором? Ты прекрасно знаешь, что ни он, ни Петр с Чеславом ее не отпустят, пока вволю не натешатся. А тогда… На кого она будет похожа? Это, знаешь ли, для тех, кто покрепче.

– Для таких, как я и ты, надо полагать, – не без ехидства уточнила Эльжбета. – Но не о чем беспокоиться. У Тодора достаточно ума, чтобы понять…

– Ума?! – воздела руки Ванда. – Ум у него помещается в самой выступающей части тела, и это не голова и даже не задница!

Эльжбета хихикнула:

– Вижу, ты хорошо изучила и моего муженька, и его ублюдков. Эх, если бы я могла избавиться от них, оставив его! Но он одержим своими сыновьями так же, как бабами.

– К черту Тодора! – Ванда всплеснула руками. – Неужели ты не можешь думать ни о чем, кроме своего мужика?

– Не могу, – бесстыдно согласилась Эльжбета. – Так же, как и ты, моя дорогая.

Ванда открыла рот, собираясь что-то сказать, но не смогла: только быстро перевела дыхание.

– Ладно, – перешла в наступление Эльжбета. – Хватит делать вид, будто заботишься о ком-то, кроме себя. Это просто невозможно, ведь так? Я хочу ею прикрыть Тодора и обезопасить себя, ты…

– В самом деле хватит! – перебила Юлия, которой осточертело, что о ней говорят, как о неодушевленном предмете. – Почему кто-то решил, что мною можно так просто распоряжаться?! Почему кто-то решил, что я спокойно сяду – или лягу! – на телегу к Тодору и отправлюсь с ним в дальний путь?! Почему никому не приходит в голову, что, едва мы наедем на первый русский пост, я подниму крик, позову на помощь? И расскажу все, что проделывали со мною эти цыгане в подвале замка высокородной шляхтянки – и с ее поощрения…

– В каком подвале? – изумилась Эльжбета столь натурально, что Юлия на миг растерялась. Но тут же улыбочка змеей проскользнула по тонким губам графини:

– Я еще вчера сказала, что ты – молодец! Клянусь, я начинаю тебя уважать. И очень рада, что ты вовсе не такая тряпка, о которую можно ноги вытирать… какой я была в твои годы. Похоже, Ванда, тебе с ней нелегко придется, да?

– Твоя-то какая печаль? – огрызнулась та. – Не думай обо мне, думай о себе!

– Погодите. – Юлия умоляюще схватила графиню за руку, но тут простыня наконец соскользнула с нее, оставив в чем мать родила. При взгляде на ее стройное тело в глазах Эльжбеты мелькнул огонь такой неистовой ревности даже не из-за Тодора, а просто – ревности давно увядшей красоты к красоте цветущей, – что Юлия испугалась: кажется, доброе отношение к ней Эльжбеты – весьма хрупкая вещь!

Она торопливо обмоталась простыней снова и перехватила исполненные ненависти взгляды, которыми мерились кузины.

Ого! Кто бы мог подумать! Каждая из них – помеха тайным замыслам другой, и если Юлии удастся сыграть на этом…

– Эльжбета, – молвила она решительно – и едва не засмеялась, ибо не менее десятка самых разных чувств враз сменились на бледном лице графини: от высокомерия и возмущения фамильярностью до насмешливой готовности все-таки послушать, что скажет эта вконец обнаглевшая «рыжая кацапка».

А Юлию понесло, и она уже не могла остановиться. Ведь идея, пришедшая ей в голову, была такой простой и давала замечательную возможность раздать всем сестрам по серьгам.

– Ты хочешь избавиться от Тодора? – Опять сверканье в глазах, опять поджатые губы. – Но почему? Ты ведь будешь страдать без него!

– Это с ним я страдаю! – ненавидяще сузила глаза Эльжбета.

– Нет, не с ним! – не унималась Юлия. – Не с ним, а со Стэфкой, и Петром, и Чеславом, и со всеми этими девками. Они опутали его, словно сети, и уже не он их ведет, а они его тащат за собою. Ведь правда?

Эльжбета передернула плечами:

– Что толку судить да рядить? Все переговорено, и не раз. Его не изменить.

– Не изменить? – вкрадчиво заглянула ей в лицо Юлия. – А меня можно было изменить? Да так, что для меня два месяца в один слились, что я про все на свете забыла! И уж точно умерла бы в том подвале, когда б ты меня не спасла!

Строго говоря, это было не совсем так: все-таки забрать Юлию из подвала решил Тодор, а Эльжбета лишь воспользовалась благоприятной ситуацией. Но кому сейчас важны такие мелочи? Уж конечно, не Юлии и тем паче не Эльжбете, которая вновь взглянула на свою пленницу благосклонно:

– Это ты о чем?

– Да так, – пожала плечами Юлия. – Представила, что может быть, если Тодор вдруг выпьет столько зулы, что обо всем забудет, вообразит себя графом и велит своему табору уходить без него, а сам решит остаться.

– Да ну, чепуха! Что он, спятил, что ли? – воскликнула Ванда, однако Эльжбета лишь отмахнулась от нее, не сводя глаз с Юлии:

– Что ж, твоя фантазия заманчива. Но как заставить его пить зулу? Он-то знает ее силу и даже близко к ней не подходит, бережет себя.

– Ну! – недоверчиво воскликнула Юлия. – Разве в имении не отыщется трех-четырех сильных, преданных гайдуков или хотя бы холопов, чтобы крепко связать Баро и заставить его открыть рот?

– Да он ведь этого вовек не простит! – снова воскликнула Ванда, и Эльжбета устремила на нее пренебрежительный взгляд:

– Ну ты-то чего всполошилась, как курица, не пойму? Чего он мне не простит? Его только день надо в путах продержать, а потом от зулы и за уши не оттащишь, не так ли? – обернулась она к Юлии с выражением почти даже страха на лице. – Ну ты и хитра! Ну ты и… Не хотела бы я встретиться с тобой на узкой дорожке! Экую преизрядную месть измыслила: и мне, и Тодору! Теперь моя вековая забота будет одна: чтобы зула не выводилась в доме. Но, хвала Господу нашему Иисусу Христу, он щедро засеял земные просторы коноплею, а раз так… Ладно, это уж мои заботы. Но ты права, Юлия. – В первый раз графиня назвала ее по имени! – Ты права: двадцать лет назад я себе эту постель постелила – и не хочу спать ни в какой другой. Я люблю Тодора.

– За что? – прошептала Ванда чуть слышно. – За что, боже мой?!

– Тебе ли спрашивать! – обожгла ее взором Эльжбета. – Тебе ли не знать, что истинно любят не за что, а вопреки всему? Несмотря ни на что! А за грехи, за пороки еще крепче и жальче, чем даже за доблести.