Причуды богов - Арсеньева Елена - Страница 23

– Пан Ал… пан… – заикаясь проговорила Юлия, и он ответил почти так же, как там, на станции, где она увидела его впервые:

– Зовите меня лучше пан Флориан. Это имя не хуже прочих! И весьма соответствует обстановке! [36]

При этом он хихикнул, и Юлия, приглядевшись, поняла, что ее «садовник» изрядно пьян. Его даже пошатывало, взор блуждал, а рассеянное выражение лица доказывало, что он видит происходящее вполглаза и слышит вполуха.

«Может, он сейчас свалится и уснет, и все обойдется?» – с надеждой подумала Юлия, однако расчеты ее тут же и рухнули: пан Флориан с некоторым усилием вынудил оба глаза не разбегаться в разные стороны, а вперил их в грудь Юлии и, пробормотав:

– Что-то на тебе больно много лепестков, Незабудка! – принялся срывать с нее одежду столь сноровисто, что оторопевшая Юлия ощутила себя луковкой в руках опытного повара: уже через мгновение шелуха платья была с нее сорвана, остались только голубые чулочки с подвязками. Они-то и произвели на пана Флориана наиболее возбуждающее воздействие: застонав, он опрокинул Юлию на кровать.

«Ну, хотя бы удовольствие я наконец-то получу!» – изо всех сил стараясь быть циничной, подумала Юлия и зажмурилась, но память-предательница вдруг нарисовала перед ней брови вразлет, чеканный профиль, темно-серые глаза и твердые губы Зигмунда Сокольского, и горло сжалось от непрошеных слез. Конечно, она готова была зарыдать от ненависти к нему!

Пан Флориан вдруг опрокинулся на спину:

– Черт! Пусто-пусто! Такого со мной еще не бывало!

Она подавила вздох не то облегчения, не то разочарования и с усилием отогнала воспоминания о ночи на почтовой станции.

Кажется, дело складывается не так плохо. Сейчас пан Флориан уснет – и все останется шито-крыто.

Однако он не засыпал, а просто лежал рядом с Юлией молча, изредка трогая ее тонкое колено и тихонько посапывая, а она с трудом удерживалась, чтобы не захихикать от щекотки, и боялась только одного: что он потребует «взлелеять свой росток». С некоторыми приемами сего «цветоводства» мадам Люцина в теории ознакомила Незабудку, но применять их на практике у нее нимало не было охоты. Но вдруг пан Флориан тяжело задышал и привскочил над Юлией.

– Ох, скорее, скорее! – с беспокойством прошептал он, выкатывая свои черные глаза и раскидывая ей ноги пошире. – Мой маленький капрал готов к штурму! Скорее открой ворота крепости, не то он опять опустит свой таран!

Юлия не смогла сдержать смеха. И, едва коснувшись ее, пан Флориан задрожал, заерзал, тихонько завыл – и стремительно изверг свою похоть и свою слабость. А потом уснул так внезапно, будто умер, – и только громкое сопенье выдавало, что он вполне жив.

Юлия лежала на спине, все еще согнув колени, совершенно ошеломленная открывшейся ей истиной: оказывается, не все мужчины доставляют женщине наслаждение! Не могут? Не хотят? Не умеют? Значит, не все мужчины одинаковы в постели, не все такие, как Зигмунд, который старался не только для своего блага, но и для своей незримой любовницы. Может быть, он вообще единственный…

От этой мысли новая волна ненависти к Сокольскому захлестнула Юлию. Да как он смел осведомить Адама о случившемся?! Как он смел говорить о Юлии так, словно она – его вещь, его крепостная девка?! Как он смел неотвязно присутствовать в ее мыслях, вплоть до того, что даже сейчас ей чудится его насмешливый, пристальный взгляд?!

Она сердито повернула голову в ту сторону, откуда, как ей чудилось, исходил этот прилипчивый взгляд, – и чуть не вскрикнула, увидев Шимона Аскеназу, стоявшего в дверях и глазевшего на обнаженные тела Юлии и пана Флориана. При этом он отчаянно гримасничал, делал какие-то безумные жесты, и Юлия не тотчас поняла, что пан Шимон всего лишь просит ее выйти с ним из комнаты. Что, уже пора снова идти к гостям? Но почему в глазах Аскеназы такой ужас?

Немало всем этим озадаченная, Юлия поднялась и, прижав к груди охапку своих шелковых одежек, вышла в коридор, желая сейчас только одного: поскорее помыться.

– Слушайте, барышня! – пробормотал Аскеназа трясущимися губами. – Не стойте так, как будто у вас совсем отнялись ноги!

Юлия даже вздрогнула, до того эти слова напомнили ей жуткую суету в доме старой Богуславы. Она даже оглянулась невольно на кровать – но пан Флориан вполне жив, тихо, ровно сопит… Тут пан Шимон, потеряв терпение, схватил ее за руку и потащил по коридору, беспрерывно бормоча:

– Нужно бежать, бежать!..

– Дайте хоть одеться! – прошептала Юлия, вырывая руку. – Что за спешка, не пойму?!

Ей тоже стало страшно. Наверное, поляки напали-таки на след убийцы горбуна, а значит, есть угроза и для Аскеназы. Однако, даже если сейчас вокруг их Театра стоит полк жандармов с кавалерией и артиллерией в придачу, Юлия никуда не пойдет, прежде чем не примет ванну и не оденется по-людски. Она так и сказала Аскеназе, и тот мученически возвел к небу глаза:

– Ты, барышня, жалкий шекель, а он взыщет с меня за тебя, как за меру золота! – простонал он.

Юлия подняла брови. Еще совсем недавно, насколько она помнила, в эту фразу пан Шимон вкладывал совсем другой смысл! И кто взыщет? Тот самый загадочный патрон? Но почему?!

Ах, нет, все это потом! Они уже стояли у входа в комнатку Юлии, и все показалось не таким страшным, когда она обнаружила там два кувшина с горячей водой. Не в силах ждать прислугу, Юлия развернула ширму и принялась плескаться в тазу. Она вышла завернутая в пеньюар, чистая и почти счастливая, – да так и ахнула, увидев Аскеназу, который сидел на плюшевом пуфе и плакал горькими слезами, тихонько всхлипывая и стеная:

– Пропал, пропал бедный еврей!

Юлии стало и смешно, и жалко его. Подошла, наклонилась участливо:

– Да в чем дело-то, пан Шимон, голубчик? Что случилось? Могу ли я помочь?

– Где была моя бедная голова?! – вскричал Аскеназа и ощупал названную часть себя, словно не веря, что она по-прежнему сидит на его толстой короткой шее, а не бродит по улицам как неприкаянная. – Где был мой бедный разум? Мой папа говорил мне: «Шимон, сынок! Ты должен не только слушать ушами, но и смотреть глазами! Только тогда ты услышишь то, что хотел тебе сказать вельможный пан, а не просто слова, которые он сказал!» Вот-вот… А я забыл. Забыл! – Он ткнул себя перстом в грудь. – Что говорил мне вельможный пан? Он говорил: «Аскеназа, ты плут, но ты не посмеешь мне отказать! Иди на улицу Подвале, в дом, что рядом с костелом Ченстоховской Божьей Матери. В этом доме живет горбатый служка. У него прячется женщина. Служка – плохой человек. Возьми эту женщину от него и дай ей кров и пищу. Помоги ей!»

Так сказал мой патрон. И что сделал плут Аскеназа? Он пошел на улицу Подвале в дом рядом с костелом. Он увидел… Панна сама знает, что я увидел! Я сказал панне: надо бежать! И мы побежали. Я привел панну в свой Театр, дал ей кров и пищу и решил помочь заработать несколько денег. Так, мелочь! Не для того, чтобы разбогатеть старому Шимону, нет! Борони Боже! Я подумал: чем плохо, когда молодая панна встречается с молодыми панами и имеет потом злотый-другой на булавки? Я думал, мой патрон будет говорить: «Ты плут, Аскеназа, но я тобой доволен!» И что же случается? Ко мне прибегает бедная Люцина – и ее лицо от страха имеет вид, как будто кто-то немножко сидел на нем! – и говорит, будто мой патрон ищет панну Юлию! Будто она принадлежит ему!

– Ваш патрон?! – вскричала Юлия столь же панически, как и пан Шимон. – Да кто такой ваш патрон?! Кому это я принадлежу?!

– Нет, ну почему все кричат на бедного еврея? – внезапно успокоившись, устало спросил Аскеназа. – Почему никто ничего не скажет ему прямо, простыми словами? Почему он должен не только слушать ушами, но и видеть глазами?! Вот вы скажите, барышня – вы ведь умная девушка, да? – вы когда-нибудь видели еврея с лорнетом? Нет? Так и я нет! Так почему все хотят от старого Шимона, чтобы он видел сквозь стены и умел читать чужие мысли?.. Нет, нет! Кончено дело. Одевайтесь, барышня. Я пошел покупать вам дом. Сегодня я вас туда привезу, и вы будете ждать там пана Сокольского. А я умываю руки, как тот Понтий Пилат!