Помоги другим умереть - Арсеньева Елена - Страница 68

«Работает в какой-то меховой артели… как вернулся в июле…»

– По-моему, он уже уехал, – сказала Женя чуть слышно, просто-таки придавленная грузом открытий.

– Ну да! – махнул на нее вахтер. – Уехал! Думаешь, если у мужика косая сажень в плечах, так он может сам по себе прожить, как медведь-шатун? Мужикам еще пуще нужно, чтоб их жалели, особенно таким, богом обиженным, как Ваньша. Эмма жалеет – вон истаяла вся. А ему только того и надо. Раз мне плохо, пускай и всем плохо будет! Уехал он, как же! Мелькал только сегодня здесь, человек с двумя лицами.

– Двуликий Янус! – почти беззвучно выдохнула Женя, но вахтер расслышал и одобрительно кивнул:

– Вот именно.

– Грушин, ты не знаешь, где можно найти телефон того художника, ну, помнишь, мы на его выставке были, он такие сюрки рисует? – возбужденно спросила Женя. – Колесов, что ли, его фамилия?

Увидела глаза Грушина – махнула рукой: а, ладно, мол…

В самом деле – зачем искать Лёнечку? И так ясно, что увидел он, почему с таким жадным и в то же время брезгливым любопытством разглядывал того человека в лифте!

О господи, так Женя была с ним рядом сегодня?! И, похоже, не в первый раз.

– Урод, – пробормотала она. – Олег, ты понимаешь? Урод!

– Вот именно. А также Ваныч.

Ваныч! Подметальщик из манежа!

– Ребята, ребята! – забубнил Грушин, у которого вдруг сделалось лицо человека, который проснулся среди ночи и обнаружил себя стоящим в одном белье на коньке крыши. – Ребята, тут еще вот какое дело…

– Потом, – властно перебил Олег. – Пошли, в машине поговорим. Только… – Он задумчиво взглянул на вахтера, и тот внезапно переменился в лице.

– Только под асфальт не надо, ладно? И в мешок с цементом тоже, – пробормотал дядя Ваня вроде бы с улыбкой, но глаза заметались.

– В бочку, – сказал Олег.

– Чего-о?! – В бочку, говорю, с цементом, а не в мешок. А потом в воду. Что ж, ценю юмор. Думаю, на первый раз обойдемся без крайних мер, но вы лучше никому не рассказывайте о нашем разговоре. Ни Эмме, ни… вашему тезке и однофамильцу.

– Да он ушел, ушел отсюда, уже с час как ушел, я видел! – замахал руками вахтер.

Грушин пошарил в кармане, достал пачку сигарет, сунул ему.

– Это за молчание, что ль? – хмыкнул дядя Ваня, уже освоившись с ситуацией. – Нет, меньше чем блоком не отделаешься. Шучу, шучу, – замахал руками на обидчивого Грушина. – Спасибо и на том. Верблюд, хорошее дело. А то мы с Ванюшкой курнули его «Примы», так у меня до сих пор ком в горле стоит. Я уже отвык: ну кто в наше время курит «Приму»? – И он опять замахал – теперь на Женю: – Чего уставилась?! Глаза выпрыгнут да убегут, не догонишь!

«Ну кто в наше время курит «Приму»?..» Так она и подумала, стоя в разгромленной квартире Корнюшина. Но как он мог все успеть? Оттуда – сюда? А что особенного? Успели же они с Олегом! Значит, тогда, ночью, он и в самом деле спешил в аэропорт. И все-таки, хоть и бросил машину, успел на первый самолет!

Голос вахтера заставил ее вздрогнуть:

– Все, ребята, идите, мне вот тоже пора. И не бойтесь – я все понял, только и вы знайте: если роете что-то под Ваньшу, то зря: обижать убогого грех.

– Может быть, так оно и есть? – с надеждой спросила Женя.

Они уже сидели в машине и молчали, невидяще глядя вперед, словно оказались на краю внезапно разверзшегося открытия и не знали, как к нему подступиться.

– Может быть, он и в самом деле просто больной и не ведает, что творит?

– Ну, умственных способностей и изобретательности болезнь ему отнюдь не убавила, – насмешливо сказал Грушин, поворачиваясь к Олегу и то ли не замечая, что он держит Женю за руку, то ли просто делая вид. – Помнишь, ты просил меня узнать все, что можно, о Гулякове?

– Его нашли? – встрепенулась Женя. – Он жив?

– Да он никуда и не пропадал, – сообщил Грушин. – Потому что никакого Гулякова и на свете-то никогда не было. Был некий человек, которого милиция и соседи по бомжатнику описывают так: лицо будто составлено из двух частей, причем одна нормальная и даже красивая, а вторая крайне изуродованная.

– Профиль как на медаль, – вспомнила Женя. – Он сам себя описывал, да?

– И, заметь себе, ничем при этом не рисковал, – кивнул Грушин. – Потому что все видели его анфас и говорят, что первое впечатление от уродства настолько сильное – жалость, смешанная с отвращением, – что той, здоровой половины лица уже просто не замечаешь.

– Но все-таки заметили, что справа у него даже красивое лицо! Неужели никто ничего не заподозрил еще там, когда он начал давать показания по поводу убийства?

– Выходит, нет, – вздохнул Грушин. – Не ожидали такой наглости, конечно. Получается, человек сам себя заложил. Зачем, спрашивается, по доброй воле в бомжатник полез? Отсидеться, отлежаться? Так ведь родная жена в Нижнем, отлеживайся – не хочу! И, главное, как ему удалось притвориться так, что никто в бомжатнике в нем чужака не заподозрил?

– А ну, открой бардачок, дай книжечку, которая там у тебя лежит, – сказал вдруг Олег.

– А ты почем знаешь, что там лежит? – насторожился Грушин.

– Пока утром стояли на заправке, глянул – из чистого нахальства, – обезоруживающе улыбнулся Олег.

Покачав головой, Грушин достал затрепанный покет– бук в пронзительно-яркой обложке.

– Бушков – великий писатель нашего времени, – сказал Олег. – Нет, правда. Единственный в своем роде. Иногда, увы, поручик Голицын и корнет Оболенский вытирают носы рукавом, и с женщинами, похоже, есть проблемы, но все равно – гений сюжета. Я углядел у него любопытную фразочку. – Перелистал книжку и прочел: – «Между бичами и бомжами разница огромная и принципиальная, любой повидавший жизнь человек с этим согласится. Бомж – это, как правило, вонючее, грязнейшее существо, само себя поставившее в положение бродячего барбоса. Бич же – скорее волк, апостол свободной жизни, прямой наследник гулящего люда прошлых веков, от донских казаков до конквистадоров. Конечно, свою лепту вносила и водочка, и зона, и прочие житейские пакости, но все же главный побудительный стимул здесь – нежелание жить по звонку, аккуратно вносить квартплату и приходить на работу по четкому расписанию».

Олег закрыл книжку:

– Несколько идеализированно, однако в целом схвачено верно. И так уловить суть вопроса мог, конечно, только сибиряк, каковым Бушков и является, хотя порою и клонит его в этакие шляхтичи. Я бы еще сказал, что бичмен – явление скорее дальневосточное, чем сибирское. Но не это важно, а то, что обычный человек бича от бомжа отличить не способен. И, пользуясь этим, бич Охотников – а он бич по сути своей, сколько их среди бывших бамовцев, и не счесть! – ловко внедрился, не побоюсь этого слова, в бомжатник под видом бомжа Гулякова.

– Ну и зачем? – дернул плечом Грушин, с особой бережливостью убирая произведение сибирского гения в бардачок. – Объясни – зачем? Какого, попросту говоря, хрена?

– Мне почему-то кажется, что все это связано с ней, – кивнул Олег на Женю. – Помните, сначала считалось, что убийца от «Мерседеса» Неборсина сразу же ушел? На самом-то деле он залег в траве и, конечно, видел, как ты подбежала и подняла тревогу. Но там почти сразу остановились еще две-три машины, так?

Женя кивнула, решив не удивляться осведомленности Олега.

– И милиция нагрянула почти сразу – пост рядом. Это ему помешало… Думаю, он еще там, на шоссе, с тобой расправился бы, но слишком много народу завертелось рядом. Всех в кучу не положишь, это все-таки Нижний Новгород, а не Шантарск из бушковских романов. И он решил вылезти, объявиться. Может быть, надеялся, что удастся выяснить твой адрес. Однако тут подсуетился Грушин, и, как только этот якобы Гуляков понял, что ему ничего не светит, он быстренько слинял из досягаемого правосудию пространства. И начал искать к тебе другие подходы… Почти наверняка нападение на тебя в подвале – его рук дело!

– Ты и об этом знаешь? – ахнула Женя.

– А то! – улыбнулся Олег. – Почему, думаешь, я с тебя глаз не сводил в Хабаровске? Товарищ Грушин просил обеспечить круговую оборону!