Поцелуй с дальним прицелом - Арсеньева Елена - Страница 21

На площадке, возле приоткрытой двери с такой же табличкой, что и внизу, стояла какая-то девица.

Нет, она была не какая-то. Отнюдь! Она была просто… просто сногсшибательная, то, что на лексиконе писательницы Дмитриевой называлось «Умри, Голливуд!».

Штучный товар: неописуемая красота, рот, напоминающий цветок, изумрудно-зеленые глаза, волосы цвета кукурузных волокон (правда, в наше время этого дивного цвета можно достичь в любой парикмахерской, но тут явно потрудился куафер по имени Природа), малость высоковата, может быть, и тощевата, если честно – кожа да кости, но какая кожа и какие кости, в смысле – фигура… Черная крепдешиновая юбочка в мелкий деревенский цветочек (хит парижского летнего сезона!) развевается вокруг невероятных загорелых ног, черный топик кажется нарисованным на восхитительной груди…

Если это секретарша киллера Шершнева, то он сделал правильный выбор. Несомненно, что благодаря этой девице число его клиентов неуклонно растет, потому что при встрече с ней каждый нормальный человек начинает мечтать о немедленной смерти: мужчина – от невозможности обладания такой красоткой, женщина – от невозможности обладания такой красотой…

– Que vous voulez?[10] – высокомерно спросила девица, глядя сверху вниз на очень даже не низенькую писательницу.

Этому взгляду было предназначено играть роль контрольного выстрела и окончательно уничтожать сраженного посетителя. Однако голос секретарши, наоборот, помог Алёне обрести утраченное душевное равновесие. Во-первых, голос был редкостно неприятный: визгливый, резкий, просто-таки плебейский, он мигом нарушил очарование, а во-вторых, что-то такое в нем прозвучало, какие-то до боли знакомые и родные интонации, которые заставили Алёну осторожно спросить:

– Извините, вы русская?

На фарфоровом личике на миг появилась трещинка растерянности:

– Да… а откуда вы знаете?

«Оттуда, что только русские ведут себя в Париже по-хамски, – чуть не брякнула Алёна, вспомнив свое прошлогоднее посещение парижского офиса Аэрофлота на Елисейских Полях. Сидевшая там Снежная королева со следами былой красоты на лице так и разбрызгивала каждым своим словом и взглядом жидкий азот на несчастных, решивших воспользоваться услугами одиозной авиакомпании. – У настоящих французов хороший тон – это подчеркнутая любезность!»

– Ну, только русские девушки бывают такими красивыми, – улыбнулась Алёна, и ее немедленно ослепило солнце ответной улыбки.

– Ой, вы знаете, я вообще не понимаю, почему все только и говорят об очаровании француженок. По-моему, смотреть не на что, только на одежду! – затараторила секретарша.

Ну что ж, она говорила чистую правду, Алёна тоже не могла понять, вокруг чего там сыр-бор разгорелся… Может быть, этот миф создали после 1812 года те же высокородные идиоты, которые, побывав в Париже, переняли у французов страсть к субтильным женским фигуркам и свержению существующего режима?.. Однако вдаваться в историко-психологические подробности сейчас не было времени: из приоткрытой за спиной секретарши двери донесся бой часов.

Алёна взглянула на свое запястье. Три часа.

– Извините, мне бы хотелось увидеть мсье Шершнева.

– Мсье Шершнева сейчас нет. А вам назначено?

– Нет, я не на прием. Видите ли, вчера у мсье Шершнева был мой шеф, мсье… мсье Баре, однако он забыл в его кабинете свой блокнот и прислал меня за ним.

Теперь бело-розовый фарфор покрылся целой сетью озабоченных трещинок:

– Забыл блокнот? В кабинете? А где именно?

– О, вот этого я не знаю. Может быть, мы просто заглянем туда и посмотрим? Блокнотик такой довольно потрепанный, на обложке – русский алфавит.

– Русский? Ваш шеф – тоже русский, как и мсье Шершнев?

Хороший вопрос. Учитывая, что фамилия шефа – Баре… Ну и секретаршу выбрал себе киллер!

– Нет, он француз, – предельно вежливо и терпеливо пояснила Алёна, – но у него русская жена, поэтому он интенсивно зубрит наш язык. Однако блокнот к этим урокам не имеет отношения, там важные записи, что-то относительно их расчетов с мсье Шершневым. Насколько я поняла, вчера они договаривались о гонораре, шеф собирался перевести нужную сумму, да забыл блокнот, а в нем номер счета.

Да, окажись у киллера Никиты Шершнева секретарша-француженка, запудрить ей мозги не удалось бы ни за что, это уж точно. Во-первых, пришлось бы сто лет подбирать слова, и еще не факт, что удалось бы все произнести правильно. Во-вторых, француженки вовсе не так легковерны, как русские супермодели, которые моментально дуреют, лишь только речь заходит о деньгах.

– Номер счета? Тогда конечно, конечно… А если шеф убрал блокнот в стол? У меня нет ключей от его стола. Что же в этом случае делать?

«Взломаем!» – Алёна с трудом удержала совет на кончике языка.

– Ну что – ничего не будем делать, понюхаем пробой да и пойдем домой, – сказала она.

Услышав эту незамысловатую поговорку, секретарша сощурила свои дивные зеленые глаза и начала смеяться. Смех у нее был совершенно невероятный – вот уж правда что чарующий! Нежный-нежный, словно зазвенели разом все колокольчики в лесу, еще сбрызнутом росой, но уже чуть освещенном первыми лучами утреннего солнца… Бог ты мой, при звуке этого смеха в голову приходили только самые поэтические на свете сравнения, звуки его хотелось облечь в строки сонетов, рондо, баллад и даже триолетов…

Да, трудно пенять бедному киллеру Шершневу на то, что он держит при себе это дивное создание, пусть оно и не отличается умом и сообразительностью! Молода и прекрасна… Давно канули в Лету заблуждения Алёны насчет того, что при общении с лицом противоположного пола стремишься прежде всего к духовному родству и интеллектуальному обогащению, отчего она в молодые годы и предпочитала мужчин старше и умнее себя. Теперь жизнь научила: даже простое созерцании молодой совершенной красоты способно привести к чувственному восторгу, а уж обладание ею дает такое богатство ощущений, что никакому умственному завихрению, пусть даже осознанию собственной гениальности, не сравниться с ним! Поэтому взрослые (назовем это так, будем милосердны!) дамы и господа и бессильны перед молодостью и красотой, потому и прощают ей все, потому и совершают ради нее множество безумств, порою даже описывая свои дурацкие и неодолимые страсти в романчиках разного рода, как любовных, так и детективных… В конце концов, что такое – патологически затянувшаяся страсть писательницы Дмитриевой к некоему молодому идиоту, как не подобная же дурь?.. А точное знание (на основе собственного жизненного опыта!), что молодость и красота мимолетны и преходящи, и есть тот стимул, который заставляет взрослых дам и господ срывать цветы случайных удовольствий, убеждая себя, что если, прижимаясь к горячей печке, согреешься, то и, прижимаясь к молодому телу, непременно помолодеешь…

Тем временем восхищение прекрасной секретарши остроумием старинного русского присловья достигло, такое впечатление, своего апогея. Из дивных глазок на персиковые щечки даже слезки от смеха полились! Поэтому она взяла со стола пачку одноразовых платочков, взрезала целлофан бриллиантово сверкающим ноготком, вынула платочек и принялась осторожно вытирать слезы.

Боже мой! Даже слезы этого поразительного существа казались изумрудами… Стоп, да ведь же не слезы собирает она с изумительно изогнутых ресниц, это она вынимает… контактные линзы!!!

Не веря своим глазам, Алёна смотрела в очи секретарши, которые теперь стали самыми обыкновенными, бледно-голубыми, тусклыми и невыразительными, с ними она сделалась одной из многих хорошеньких девочек, а вовсе не уникальным чудом природы!

Вот уж воистину: пропал прелестный триолет…

Настроение у Алёны мигом улучшилось. Во-первых, ее собственные глаза были натуральными и очень красивыми, что неоднократно признавалось особами противоположного пола. А во-вторых, это же милое дело – обнаружить в особе одного с тобой пола хоть толику несовершенства! Может, только Дева Мария и мать Тереза не испытывали в жизни такого несравненного удовольствия, ну что ж, за то они и возвеличены в святости своей, а все без исключения остальные женщины обречены вечно влачить на себе тайные и явные вериги собственной стервозности!