Поцелуй с дальним прицелом - Арсеньева Елена - Страница 20

– Никита, Никита! – кричала я. – Бери меня, люби меня, убей меня!

Словно исполняя мою мольбу, руки его сжимались на моем горле, и я проваливалась в блаженство, почти теряя сознание, почти умирая от любви.

Не помню, сколько это длилось, уж о чем, о чем, а о времени я тогда не думала. И что он со мной ни делал, как и сколько ни брал меня, мне все было мало. Я не чувствовала никакой усталости, но он наконец утомился и поник рядом на полу.

– Ты замучила меня, – прохрипел он. – Мне надо передохнуть. Я уж более ни на что не способен!

Первый раз за это время я услышала его голос – и все те ощущения, кои испытала в свое время злосчастная жена Лота, превратившаяся в соляной столб, стали мне понятны. Потому что это был не голос Никиты. Это был голос Корсака!

Франция, Париж.

Наши дни

Дверь в офис киллера Никиты Шершнева выглядела очень обыкновенно. Надо сказать, что двери подъездов во многих парижских домах очень похожи: темно-синего цвета, украшены чугунными решетчатыми вставками большей или меньшей причудливости, с тяжелыми бронзовыми ручками и кодовыми замками сбоку. Весьма внушительно и респектабельно. Такой же была и дверь дома тридцать четыре на улице Фобур-Монмартр, около которой среди множества табличек находилась одна, очень заинтересовавшая Алёну: «Nikita А. Cherchneff. Advocat».

Табличка была начищена до блеска, сверкала как новенькая, однако вид у нее был какой-то такой… вечный, и Алёна ничуть не удивилась бы, узнав, что эту табличку некогда прикрепил сюда самый первый Никита Шершнев, который и передал в наследство своему внуку столь странную профессию.

Интересно бы знать, как он выглядел, тот Никита? Есть ли между дедом и внуком какое-то внешнее сходство? Впрочем, скорей всего, этого Алёне уже никогда не узнать: первый Шершнев вряд ли дожил до наших дней. Придется довольствоваться общением с внуком… и, честно говоря, она ничего не имеет против. Более того – ради этого она сюда и пришла.

Прийти-то пришла, а вот как войти? Кода замка она не знает!

Впрочем, оказывается, можно обойтись и без кода. Чуть ниже таблички имелась изящная белая карточка, отделанная пластиком. После некоторых усилий Алёна все же прочла, что офис мсье Шершнефф находится на третьем этаже, поэтому господ клиентов просят позвонить трижды, и за ними будет послан лифт.

Алёна позвонила трижды.

Раздался щелчок, потом мелодичное гудение. Это означало, что замок открыт. Алёна толкнула очень тяжелую (тоже типичное явление в парижских подъездах) дверь и вошла в подъезд, который, собственно, представлял собою часть замощенного дворика. Из этого дворика вела еще одна дверь, без всякого замка, и за этой-то дверью и находились лестница и узенькая лифтовая кабина.

Лифт и впрямь ждал, однако при виде его Алёна была неприятно поражена. Она уже привыкла к лифту в доме Марины: такое ощущение, что находишься в футлярчике, обитом бархатом. Тесно, больше двух человек туда не помещается, но до чего мило чувствовать себя шоколадкой или флакончиком духов в подарочной коробочке! А здесь… здесь просто решетчатая клетка с тяжелой, отнюдь не автоматически открывающейся дверью. Внизу, под ногами, что-то жутко гудит. Металлический неровный пол вибрирует… у кого это, у Лагерквиста, что ли, есть рассказ под названием «Лифт спускается в ад»? Правда, он в данном случае поднимается, но ощущение инферно все же имеет место быть. И какая-то безысходность наваливается…

Может быть, это вещее предчувствие? И безрассудное путешествие на этом лифте имеет шанс стать последним в жизни шалой русской писательницы Алёны Дмитриевой, которая, как ни один человек в мире, умеет ввязываться в опасные переделки?.. Правда, до сих пор ей удавалось из них успешно вывязываться, но все на свете когда-нибудь происходит в первый раз.

Может, повернуть назад, пока не поздно?

О господи, когда ты только исправишься, Алёна, когда начнешь думать, прежде чем сказать, а главное – прежде чем сделать что-то? Про таких, как ты, говорят: задним умом крепка. Ты отлично умеешь анализировать, по косточкам разбирать свои и чужие уже совершенные поступки, однако продумать все варианты предстоящих событий – это тебе не по силам и не по уму, такое впечатление. С чего ты взяла, что адвокат, он же киллёр, Никита Шершнев будет так уж рад видеть в своем офисе случайную скверную (опять же – от слова «сквер»!) знакомую? Что для него таким уж счастьем будет дать интервью какой-то русской писательнице – даже если и удастся заставить его в это поверить с помощью прихваченной из дому собственной книжки с фоткой на обложке?

Фотка, кстати, отвратительная, Алёна вообще редкостно нефотогенична… Тут уместно вспомнить еще одну известную пословицу: неча на зеркало пенять, коли рожа крива…

Почему ты думаешь, что Никита Шершнев проникнется твоими проблемами: срочно-де нужно писать новый романчик, а в голове ни сюжета, ни героев, ни проблемы, требуется эмоционально-интеллектуальная встряска, а что может быть лучше, чем интервью, взятое у настоящего русско-французского киллёра? Дорогой Никита… извините, не знаю вашего отчества, а впрочем, вру, знаю, Бертран говорил, что это имя у вас семейное, значит, батюшку вашего тоже звали Никитой, значит, вы по отчеству Никитич… стало быть, дорогой Никита Никитич, не могли бы вы посвятить меня в тонкости своего киллерского ремесла и описать несколько наиболее интересных и запомнившихся вам убийств? Так, коротенько, можно даже без особых подробностей, я потом тако-ого вокруг наплету, такого душевного надрыва накручу, что Достоевский обольется слезами зависти, а вы сами будет изумляться: неужели это и впрямь происходило со мной, неужели я это чувствовал?.. Вы можете быть со мной совершенно откровенны, клянусь, все останется между нами, я никому ни слова, вот разве что всему свету расскажу в своем новом романчике… А впрочем, насчет всего света – это я хватила через край, тиражи моих книжек совершенно плевые, к властителям умов и лидерам жанра я не принадлежу, но, кто знает, вдруг с помощью нашего с вами романчика (я имею в виду, разумеется, тот детективный роман, который напишу с вашей помощью, а вы что подумали?) я однажды проснусь знаменитой?..

Как бы тебе однажды вообще не проснуться с помощью этого романчика, писательница…

А слабо было бы поступить просто, примитивно, по-женски, с помощью той неотразимой непосредственности, которая была всегда тебе свойственна и с помощью которой ты умела столь многого добиваться от мужчин? Вот взять и выпалить прямо в лицо хозяину этого офиса (слово «выпалить» в данной ситуации особенно уместно!): так, мол, и так, вы вчера в песочнице произвели на меня неизгладимое впечатление, жажду продолжить знакомство… Тем более что это правда, тебе очень хочется еще раз поглядеть в эти необыкновенно яркие серые глаза, а может быть, Никите Шершневу еще что-нибудь понадобится в верхнем кармане джинсов, и ему снова придется задрать свой пуловер… А некоторые ки?ллеры и киллёры, судя по голливудским фильмам, носят за поясом джинсов пистолет, и очень может быть, что поджарый загорелый пресс, который так тебя разволновал, будет последним, что ты вообще увидишь в своей бестолковой жизни… Любопытство, судя по еще одной пословице, погубило кошку, вот и тебя однажды погубит твое даже не кошачье, а поистине сорочье любопытство ко всему новому, заманчиво блестящему, еще не тронутому твоей шалой ручонкой, не замутненному твоим жарким дыханием, не канувшему бесследно, безвозвратно в черную дыру твоей очень короткой и поистине девичьей памяти, даром что ты уже вполне взрослая дама…

«Дама в очках и с ружьем в автомобиле», детектив Себастьяна Жапризо», – невесть почему вспомнила Алёна об одной из своих любимых книг, но в это мгновение лифт, громче прежнего заскрежетав, остановился так резко, что Алёна покачнулась и ткнулась лбом в решетку, изображающую собой дверь, а потом несколько мгновений стояла так, тупо ожидая, что эта дверь откроется. Припомнив, что автоматики здесь нет, открыла ее сама, шагнула на площадку – и испытала что-то вроде нового удара по лбу.