Париж.ru - Арсеньева Елена - Страница 56

Веня видел в профиль ее голову – с коротким, сильным носом, тяжеловатым подбородком, с выпуклым, умным лбом. Светлыми волосы оказались только спереди, надо лбом и на макушке, а сзади они были темно-русые. Наверное, для того, чтобы отчетливее выделялись две узкие дорожки, виртуозно выбритые крест-накрест на ее подстриженном под машинку затылке. Такого Веня в жизни своей не видал, а потому какое-то время пялился на эти дорожки совершенно обалделыми глазами.

– Ага, вот оно! – воскликнула вдруг дама с выстриженным затылком, удовлетворенно глядя на открывшийся текст. Она вставила в процессор дискету, пересохранила содержимое, выхватила дискету, открыла другой файл, записала на другой дискете – и так несколько раз.

Прошло уже минут пять этих компьютерных игр – Веня стоял столбом. У него не было возможности прочесть хоть слово на экране – слишком быстро мелькали файлы. Потом женщина запустила какую-то программу – Веня решил, что это, возможно, антивирус, – как вдруг экран поблек...

– Ну все, – удовлетворенно сказала она, выключая компьютер. – Теперь все его вещи только у меня на дискетах. И ему придется еще побарахтаться, чтобы...

Она осеклась. Веня понял, что в пылу работы она забыла даже о судьбе Сорогина. Главное для нее было – скопировать его романы, видимо новые, может быть, даже и вовсе не дописанные. Теперь он не сомневался ни мгновения, что перед ним именно издатель Сорогина. Так что он не ошибся, назвав ее с места в карьер Голдфингер.

– Как вас зовут? – спросил он.

– Фрида, – проговорила она. – Фрида Михайловна.

– Ваша фамилия и правда Голдфингер? Или это псевдоним, как у Сорогина? – задал Веня давно мучивший его вопрос, но в ответ получил только уклончивое пожатие плеч:

– А тебе что за дело? И вообще, не пора ли вам объясниться? С кем я разговариваю? Где Сорогин? Ты сказал, ты доктор... он что, в твоей клинике реабилитируется?

Глаза ее были холодны, лицо напряжено. Очень сильная женщина. Никаких ответов Веня от нее не добьется, пока не прошибет ту броню, в которую она себя заковала. Предположительная болезнь Сорогина оказалась не в состоянии взять эту броню. Ну что ж, возможно, известие о его смерти станет более действенным средством.

Странно – вот сейчас он не ощущал никакой жалости. Эта дама с ее выбритым затылком не оставляла в сердце мужчины места ни для каких нормальных чувств. Она вызывала одно желание – очутиться от нее подальше. Но... ты сам этого хотел, Жорж Данден, он же доктор Белинский, ты жаждал ее увидеть – так получи, фашист, гранату, расхлебывай эту кашу!

– Я доктор со «Скорой помощи». Так вышло, что я был вызван в квартиру на улице Минина... вам известно об этой квартире?

Тонко выщипанные брови чуть дрогнули:

– Разумеется.

– Ну вот... Не знаю, снимал ее Сорогин, а может, просто пользовался жильем друзей, да это, по-моему, не суть важно, – отмахнулся Веня, потому что это и в самом деле было совершенно неважно. – Дело в другом... Три дня назад господин Сорогин был убит в той квартире.

Она растерянно моргнула, но только раз. Потом уставилась в лицо Вени таким неподвижным, словно бы загипсованным взглядом, что он успел подумать: эта дама вполне могла быть занесенной в книгу рекордов Гиннесса – как человек, который способен не моргать поразительное количество времени. Потом медленно раздвинула губы в улыбке:

– Ты что, из «Бутлегера»? Я тебя раньше там не видела. Ты кто?

Теперь настала очередь Вени ставить рекорд по немиганию. Он был настолько ошарашен, что даже покачнулся.

– Да, твой босс уверял меня, будто может провести такую рекламную акцию для Сорогина, что рядом с нею все проекты «Глобуса» станут жалкими потугами. Эффектно, не спорю: запустить известие о смерти автора. А потом что? Известие окажется несколько преувеличенным? Как «Бутлегер» намерен его воскрешать? И главное, какой в этом смысл сейчас, пока еще не расторгнуты договоры Сорогина с «Глобусом»? Его новый роман существует в единственном варианте: в том, что у меня скопирован на дискету, все файлы в компьютере автора я стерла. Если Сорогин и передал вам какие-то свои закорючки, они все равно не закончены. И без моей помощи никогда не будут закончены. К тому же название придумано мною, я могу это доказать. Без моего согласия его нельзя использовать. «Слава, Люда, еду!» – моя выдумка! Название забойное, в нем уже половина успеха. Мне принадлежит и идея этого романа, так же как и всех прочих. Вы что, не догадывались, что фактически Сорогин – это два лица: Алешка Шведов и Фрида Голдфингер? Не понимаю, почему вы со своим предложением пришли сначала к нему?! Он без меня – ничто, уверяю вас – ничто!

Она что-то еще возмущенно говорила, кого-то упрекала – Веня практически не слышал. На какой-то миг он вырубился: когда до него дошло, что зашифровано в этом «забойном» назывании, которым так гордится Фрида.

«Слава, Люда, еду!» – это ведь «Слава Людоеду!».

О господи... Да они что, окончательно с ума сошли?! Вот уж действительно людоеды! Он сообщает о смерти человека – а эта дама лепечет о какой-то рекламе, о каком-то «Бутлегере»... Что еще за бутлегер? Который промышлял продажей спиртного в годы сухого закона в США?! Или это название конкурирующей фирмы, соперничающего издательства? Пожалуй, что так.

Стоп, а если Фрида просто не поняла, что произошло? Если до нее не дошел смысл страшного известия? Сработал некий защитный механизм, заблокировал потрясенное сознание – вот она и порет всякую чушь, создает вокруг себя защитную зону...

Какая она никакая, а все-таки женщина. Не в силах быстро освоиться с ужасной новостью.

– Фрида Михайловна, – промолвил Веня как мог мягко. – Я не из «Бутлегера». Честно говоря, даже не знаю, что это такое. Я в самом деле врач – врач «Скорой помощи». Белинский моя фамилия.

– Белинский был всех больше мил... – пробормотала Фрида.

– Что?! – вытаращился на нее Вениамин.

– Это Некрасов, – спокойно пояснила она. – «Белинский был всех больше мил», тара-дарада-тара-ра... не помню строчку, что-то насчет лени, а потом вот это, знаменитое: «Учитель! Перед именем твоим дозволь смиренно преклонить колени!»

«Она заговаривается?!»

Фрида заговаривалась, сцена затягивалась и все больше напоминала театр абсурда.

– Ладно, хватит чушь молоть, – вдруг громко сказала Фрида. – Я поняла, что ты – доктор. Еще я поняла, что Сорогин не реабилитируется ни в какой клинике и передозировки у него нет. Судя по трагическому выражению твоих красивых глаз, ты сейчас опять скажешь, что Сорогин умер. Но ведь это полная чушь. Если он умер, то как он мог прилететь в Париж?

И опять пришлось таращить глаза Вене.

– В какой Париж? – наконец выговорил он.

– Париж – столица Франции, – любезно пояснила Фрида. – Ну, я понимаю, Некрасова можно навскидку не узнать, но про Париж знают даже малые дети.

– С чего вы решили, что Сорогин в Париже? – игнорируя откровенную издевку, почти грубо спросил Веня.

– С того, что мне оттуда час назад позвонили мои бизнес-партнеры, – ответила Фрида. – Я только что сошла с поезда. Если бы они дали о себе знать раньше, я бы не сорвалась в Нижний. Но, честно говоря, я тогда была убеждена, что с Сорогиным что-то случилось. Он три дня не подавал о себе никаких вестей. Я названивала в Париж – там отмалчивались. Оказывается, они его не смогли встретить в аэропорту, они его просто потеряли. Да еще произошла какая-то путаница с его документами, я до сих пор толком не поняла, в чем дело. Но самое главное выяснилось – он там.

Выяснилось?! Наоборот, по мнению Вениамина, все еще больше запуталось! Театр абсурда продолжался. И спектакль не собирался заканчиваться.

Белинский вяло огляделся, подтащил к себе стул и сел, потому что от всей этой чепухи у него уже подкашивались ноги. И вдруг, стоило ему сесть, как в голове промелькнула догадка – такая, что Веня невольно снова вскочил.

Неужели?.. Неужели такое возможно?! Но это единственно правильный ответ. Как сказал тогда Вятский: «Этот мальчишка такого деру дал со своим портфельчиком!» А Веня в ту минуту очень удивился, потому что сам видел портфель Холмского в квартире Сорогина. Но теперь, кажется, все объясняется благодаря этой невероятной новости. Или Фрида блефует? Может быть... с нее станется. Как бы добиться от нее откровенности? Наверное, только будучи вполне откровенным с ней.